Набоков, "Лекции по русской литературе"

От лекций Набокова я ожидал большего. Вот Сарнов, например, умеет писать так, что мне срочно хочется найти и прочитать любую книгу, о которой идёт речь. А Набоков таким даром не обладает. Нет, конечно, это все ещё не Юзефович, чьи писания нагоняют на меня смертную скуку и заставляют усомниться в том, люблю ли я вообще книги? (когда я читаю Юзефович, я в буквальном смысле слова забываю, за что можно их любить). Но ноль не становится больше от того, что он - не отрицательная величина.

Что ещё удивительнее, набоковская гениальность прозаика никак не проявилась в этой книге. Белинкова неудержимо хочется растащить на цитаты, а литературовед Набоков очень мало отличается от литературоведа Васи Пупкина. Если убрать имя с обложки, то по стилю и по строю речи ни за что не догадаешься, что это именно Набоков. Я-то думал схитрить - мне всегда нравился язык Набокова, его блестящее владение словом, но при этом от авторского мировосприятия меня тошнило в каждой строчке. Я подумал - в книге о литературе этого набоковского Я будет все же поменьше, и ничто не помешает мне спокойно наслаждаться его языком. Но вместе с Я Набокова из текста пропал и набоковский язык.

Нет, вру: кое-что от Набокова, каким я его знал по его прозе, всё-таки осталось. Если при чтении художественных книг Набокова сразу, на первых же страницах, чувствуешь, что мир, в котором существует автор, глубоко, непоправимо омерзителен, то и его заметки о литературе временами выглядели настолько жутко, что хотелось выпрыгнуть из кожи. Вот на этом месте я в буквальном смысле заорал от ужаса:

"излюбленные идеи Жуковского о совершенствовании мира, такие, к примеру, как замена смертной казни религиозным таинством, при котором вешать будут в закрытом помещении вроде церкви, под торжественное пение псалмов, невидимое для коленопреклоненной толпы, но на слух прекрасное и вдохновенное; одним из доводов, которые Жуковский приводил в защиту этого необычайного ритуала, было то, что отгороженное место, завесы, звонкие голоса священнослужителей и хора (заглушающие все непотребные звуки) не позволят осужденным куражиться при зрителях — греховно щеголять своей развязностью или отвагой перед лицом смерти" (с)

Я почувствовал себя, как человек, который прямо посреди какого-нибудь дела догадался, что он спит и видит кошмарный сон, но при этом не помнит, как проснуться.

Другие места выглядят не так жутко, но, однако, отвратительно. Вот, скажем, Гоголь:

"В детстве он задушил и закопал в землю голодную, пугливую кошку не потому, что был от природы жесток, а потому, что мягкая вертлявость бедного животного вызывала у него тошноту. Как-то вечером он рассказывал Пушкину, что самое забавное зрелище, какое ему пришлось видеть, это судорожные скачки кота по раскаленной крыше горящего дома"

"В Швейцарии он провел целый день, убивая ящериц, выползавших на солнечные горные тропки"

и т.д. и т.п. Трудно сказать, что омерзительнее - смех над прыгающей по горящей крыше кошкой, слащавое изуверство поздних гоголевских писем или то наивное бесстыдство, с которым молодой Гоголь пишет своей матушке о краже (или, скажем мягче, о растрате) денег опекунского совета. Впрочем, всему этому я был как раз ничуть не удивлен, поскольку это в полной мере совпадает с тем образом Гоголя, который у меня сложился по его художественным текстам, и нельзя сказать, чтобы я ощутил хотя бы мимолётный диссонанс. Художественный текст всегда знакомит с автором надёжнее любой, самой подробной биографии.

Что остаётся? Всякие забавные подробности по поводу того, что Тургенев называл Достоевского "прыщом на лице русской литературы", и довольно чахлые (в особенности после Белинкова) саркастические выпады самого Набокова, который изредка перестаёт корчить из себя Облечённого Ответственностью Лектора, на чьих плечах лежит задача вкратце познакомить иностранцев с великими русскими писателями, и позволяет себе чисто человеческое - а потому безусловно симпатичное - читательское раздражение. Например, ядовито замечает (все о том же Достоевском), что

"Герои никогда ничего не произносят, предварительно не побледнев, не зардевшись или не переступив с ноги на ногу. Религиозные мотивы тошнотворны своей безвкусицей" (с)

Читать ради таких моментов целый том - это, пожалуй, слишком расточительная трата времени. Однако я очень жалею, что не прочел эти Лекции, когда учился в средней школе. Цитаты из Набокова тогда пришлись бы очень кстати и позволили бы мне не без изящества глумиться над великими русскими прозаиками, славой и гордостью мировой литературы.