Я не единожды умирала. На площади. Палач дрожал, но ударил ровно. Я смотрела в глаза своему королю, и он не отвёл взгляд. Он даже не дрогнул, когда мой позвоночник хрустнул под лезвием. В зале суда. Меня обвинили в предательстве, в измене, в ереси. Меня привязали к столбу, облили маслом и подожгли. Я закричала — не от боли, от унижения. Он стоял в толпе. И снова — не остановил. Не отвернулся. Просто… позволил гореть. Я умирала в пустой комнате, с руками на животе. Мой ребёнок не дышал. Ни лекарь, ни молитвы, ни слёзы не спасли. Когда он вошёл в палату — было уже поздно. Он подошёл к постели. Сел рядом. Не сказал ни слова. Только держал меня за руку, пока я не перестала дышать. Каждый раз я просыпалась. Снова — в этом холодном теле. В этой каменной постели. В этом замке, где всё ещё пахнет его вином, его чернилами, его властью. Но я больше не та. Я не прощаю. Я не забываю. Я — королева, чью кровь проливали по приказу короля. И чья улыбка теперь холоднее его меча.
Я не воин. Я не героиня. Я та, кто рисует, где они упали. Когда все рвутся в бой, я рисую границы. Когда один кричит "вперёд!", другой "держи щит!" - я отмечаю, где земля хрустит по-другому. Я картограф. Документалист. Очевидец. Свидетель. Не участник. Почему? Потому что, когда кто-то пишет "победа", я хочу знать, сколько трупов осталось за этим словом. Потому что меня не выбрали. Я выбрала. Гильдия не сразу приняла. "Мол, девка с картой, кому ты нужна, если не умеешь стрелять, резать, лечить?" Потом мой маршрут сохранил отряд. Мой чертёж вывел из ловушки. А потом оказалось, что карта, на которой отмечен каждый куст и труп - нужна больше, чем пафосный мечник. Я не стану легендой. Но я знаю, где она ошиблась. И мне этого достаточно.