***
Линайя встала с рассветом, собралась, тихонько вышла из дома и направилась к травнице. Ее впустили внутрь, а после плотно затворили дверь. Травница выглядела очень уставшей.
Уильям умиротворенно спал, окуренный успокаивающими травами и спрятанный от любопытных глаз накинутым на веревку льняником. Лихорадка то пропадала, то возвращалась, но похоже, что Удда устала не от борьбы с ней, а от чего-то другого. Ее лицо, изрезанное глубокими морщинами, выцвело: в уголках глаз родилась великая скорбь, а тело склонилось к земле еще ниже под грузом чего-то ужасного, от чего болело и разрывалось старое сердце.
— Как он? — спросила Лина, предчувствуя нехорошее.
Удда молча взяла ее за руку, подвела к лежанке, приспустила одеяло, и девушка увидела практически зажившие раны.
— Но... но... Ведь день назад тут зияла дыра в боку!
Травница грустно кивнула, затем также молча подняла верхнюю губу Уильяма. Лина вскрикнула — клыки удлинились.
— Что же делать?
— Что делать, что делать... Твоему милому нужно покинуть этот город, как только очнётся. Мне тяжело скрывать его присутствие от жителей Вардов. После ночного нападения все приходят ко мне да просят либо травы от укусов, либо от нервов, либо от того и другого. Или умоляют пойти с ними да помочь лежачим больным. А я не могу! Приходится лгать! Ай, я даже не могу покинуть свою халупу ни на миг — постоянно кто-то пытается войти без стука. А ведь если его увидят... — старуха замотала головой. — Даже если они не поймут сразу, что с ним сталось, то как он очнется, он же будет голоден, Лина! И при разговоре все увидят эти клычища во рту... Ой, нет, ему нужно уходить!
— Он сказал, что тот аристократ велел идти в соседнее графство, к какому-то Филиппу. Вы знаете Филиппа?
— Деточка, да откуда же мне знать какого-то Филиппа?
— Вы же долго живете, все знаете...
— Ох, другое графство для нас, как другой мир, — Удда призадумалась, почёсывая почти лысую макушку. — Надо снарядить твоего милого. Понадобятся дорожные вещи. Штаны, прочные сапоги да рубаха. И плащ с капюшоном от дождя, вот...
Она что-то вспомнила и кинулась к мешкам с тряпьем в углу. Засунула морщинистую руку в небольшое пространство между ними, немного пошарила и достала старый потрепанный кошель серого цвета.
— Держи, деточка! Сходи да купи ему вещи для дороги, а то те лохмотья, что были на нем, никуда не годятся.
— Бабушка, у меня тоже есть дарены, давайте я лучше на свои куплю...
— Ай, — махнула рукой травница, — я тебе сказала иди и купи. Не смей спорить со старой Уддой! Тебе дарены еще могут понадобиться, а мне уже нет. Иди, и никому ни слова об Уильяме! Поняла? Возвращайся вечером с вещами, надеюсь он уже очнется к этому моменту.
***
Лина взяла кошель и покинула дом. Тогда травница закрыла изнутри дверь на засов и попыталась прилечь поспать. Но тут в дверь постучали. Вспоминая всех демонов, Удда поднялась и приоткрыла дверь. За порогом стоял вождь Кадин.
— Извините за беспокойство, тетушка. Могу ли я попросить у вас успокаивающие травы? Некоторые не могут отойти от той ночи — так много людей погибло...
Кадин еще пытался что-то сказать. Однако Удда уже подперла табуретом дверь, не давая войти, взяла пучок спокушки и небрежно просунула его в щель. Вождь непонимающе посмотрел на нее, но травы взял и, поблагодарив, ушел.
Травница покрутилась по комнате — сон опять ушел. Выпив успокаивающий отвар в надтреснутой глиняной кружке, она вернулась на свою лежанку и прикрыла морщинистые глаза. Снова стук. Раздраженная Удда быстрым шагом подошла к двери, сняла засов и злобно выглянула. На улице стоял осунувшийся Малик, брат Уильяма; под глазами его темнели круги, а одежда на нем была все та же, в какой он пришел на ярмарку три дня назад.
— Матушке нужны успокаивающие травы, — не здороваясь, пробубнил он.
— Здороваться так и не научился? Каким был в детстве — таким и остался, толстый прохиндей! И что ж ты пришел сейчас, а не раньше? Или долго решался поднять свою трусливую задницу? — возмутилась Удда.
Малик побагровел, но сдержался. Он пригладил давно немытые сальные волосы, сжал челюсти и выжидающе посмотрел. Удда развернулась, уже привычным движением подперев табуретом дверь, и вернулась с пучком спокушки.
— Где вы сейчас живете? — спросила она, вернувшись к двери и выглянув наружу.
— По соседству, за садом, в доме умершего вдовца.
— Передай матери, что Уилл, возможно, оказался в лучшем мире, защищая ее... И пусть Нанетта теперь думает о будущих внуках, — вздохнула травница, передала пучок трав и захлопнула дверь, с лязгом задвинув засов.
И снова старая Удда укуталась льняник, положила на ухо мешочек с травами и забылась сном на пару часов, не реагируя на непрекращающиеся стуки в дверь.
На закате в дверь снова настойчиво постучали. Не выдержав, Удда распахнула дверь с твердым намерением отправить очередного посетителя восвояси. Но на пороге оказалась Линайя с корзиной, прижатой к груди. Ее впустили. Лина вернула кошель, вес которого совсем не изменился. Тогда травница сердито посмотрела на нее, но журить за упертость не стала.
— Бабушка, я все купила. И в лавке булочки взяла. А то вы и не ели толком поди.
— Да, деточка, не ела. Я привыкшая. Но спасибо, что позаботилась о старухе. — с этими словами Удда своим беззубым ртом стала жевать мягкую сдобу. — Уильям скоро очнется... его раны затянулись, дышит хорошо...
Лина присела на колени перед мирно спящим мужчиной и притронулась ладонью к его лбу — жар спал. Но тут она спустилась к его губам и подняла верхнюю, обнажив клыки, которые стали еще длиннее.
— Еще больше стали, бабушка! Уже сильно заметны, — простонала несчастная девушка.
— Да, деточка, я видела.
Голодная травница доедала булочку.
— Как так, бабушка... Если бы ничего этого не случилось, то мы бы еще позавчера пришли к моему отцу — и Уильям попросил бы моей руки, — Лина всхлипнула и утерла рукавом слезы. — А если б отец не разрешил, то сбежали бы в Офуртгос! Я так давно просила его это сделать. Умоляла. А он все пытался жить честно и по совести!
Старая Удда подошла ближе и с нежностью погладила девушку по волосам.
— Деточка, ты еще молоденькая. Сердце у тебя горячее, а душа трепетная, как у птички. Видишь в своем будущем лишь одного милого и никого больше — всю жизнь строишь вокруг него... Это тяжело, но постарайся полюбить этот мир без своего Уильяма.
— Не хочу! — разрыдалась Лина.
— Я просто не хочу обманывать тебя, деточка. Разойдутся ваши пути. Не будет он уже милым, нет у вас будущего. Твой отец выбрал кого-то тебе в женихи?
Заливаясь слезами, Линайя кивнула.
— Генри.
— Того старого булочника?
— Нет, сына вождя.
— Ну что ж... — Удда смахнула скупую слезу с морщинистой щеки. — С сыном вождя нищеты ведать не будешь. Попробуй найти путь к сердцу этого Генри. Может, и он одарит тебя любовью да преданностью. А если не примешь его, не подстроишься, то рыдать тебе до конца жизни по ночам в подушку от своего несчастья. Ненавидеть его будешь, но придется рожать и соглашаться... — увидев испуганный взгляд Лины, она продолжила. — Просто прими жизнь такой, какая она есть. А сейчас нужно кое-что... Да, нужно...
С этими словами она задумчиво подошла к столу, взяла нож и старую глиняную кружку и поставила все это на стол.
— Что вы хотите сделать?
— Проверить, — грустно ответила травница и резанула свою ладонь ножом.
Линайя вскрикнула и зажала рот рукой.
По руке старухи побежала кровь, она подставила кружку — та наполнилась на треть. Потом Удда перевязала руку, стянула с себя старое выцветшее платье и надела ночную рубаху до пят, подошла к двери и закрыла ее изнутри.
— Я посплю немного, деточка. Посторожи пока своего милого. Если очнется, буди сразу же.
С этими словами она завернулась в край одеяла и снова заснула, очень измученная от всех этих событий последних дней.
***
Ночь окутала Большие Варды.
Закрылись двери таверны и лавок, а огни фонарей на улицах погасли. И воцарилась спокойная тишина, какой она бывает только тогда, когда люди погружаются в сон и мир остается как бы наедине с собой. Светящиеся мацурки наполняли окрестные леса своим сладостным, но тихим стрекотанием. Также тихо качались и шумели сосны, обступившие, что войско, Большие Варды.
Одна Лина не спала.
Она сидела подле своего любимого. Подобрав колени к груди, она любовалась его умиротворенным светлым лицом, старалась запомнить каждую черточку, каждое дрожание век. Его размеренное дыхание казалось ей сейчас самым дорогим на всем белом свете. Лина погладила его по черным волосам. Затем она провела пальцами по укусу на шее, который уже практически затянулся.
«Странно, — подумала она. — От дыры в боку уже не осталось и рубца, а укус еще виднеется...»
Тут Уильям повернул голову, открыл глаза и встретился с Линой еще сонным взглядом. Она замерла. Он взял ее ладонь в свою и нежно поцеловал, прижал к щетинистой щеке. Она улыбнулась. Он тоже ласково улыбнулся в ответ — и в свете очага сверкнули длинные клыки. Лина побледнела. Улыбка сползла с ее лица, уступив место страху, а губы предательски задрожали.
Не понимая, что послужило причиной такой перемены, Уилл начал оглядываться, будто желая отыскать причину.
— Бабушка, бабушка... — тревожно позвала Лина, отскочив от милого.
Кряхтя, старуха поднялась с лежанки. Она отряхнула ночную рубаху от пыли и взглянула на полусонного, но уже встревоженного рыбака.
— Ты очнулся, мальчик мой.
— Да, бабушка. Спасибо вам за то, что помогли. Долго я спал?
— Почти два дня.
Уильям встал, отчего льняник упал его к ногам, а Линайя тут же покраснела. Он тоже засмущался и, подняв льняник, завязал его узлом вокруг талии.
Травница спросила:
— Как себя чувствуешь?
— Хорошо. Правда, кхм, в горле сильно першит.
— Так ты голоден? — уже настороженно спросила она.
Уильям чувствовал, как горит его горло. Он был не просто голоден, а очень голоден. Но зная нищету этого дома, он не мог позволить себе признаться — поэтому только мотнул головой.
— Не обманывай старую Удду! Раз так скромничаешь, то можешь булочек съешь, что твоя милая накупила?
— Ну... ладно, бабушка, давайте.
Удда достала из корзины булочку и протянула ее на вытянутой руке. Стоя за ней, из-за ее костлявого плеча глядела испуганными глазками Лина. Уильям с аппетитом вгрызся зубами в хлеб. Он откусил пару кусочков, проглотил, не разжевывая, когда вдруг почувствовал дикую боль. Будто проглотил он не мягкий хлебушек, а пригоршню гвоздей. Его тут же стошнило, и он все выплюнул, скрючился и в исступлении закашлялся.
Удда и Лина разом побледнели.
— Мальчий мой, может запьешь? — травница дрожащими пальцами взяла глиняную кружку со стола и подала ее.
Откашливаясь, Уильям принял питье. Внутрь он не заглядывал, только запомнил, что запах питья дурманил. Не пах так ни один весенний цветок, не пахла так его милая Лина, когда он загребал ее в объятья и целовал — все прежние запахи померкли перед силой этого. Скоро вдохнув его, он выпил залпом. И внутри него разлилось благодатное тепло, а сам он почувствовал прилив сил.
Он в блаженстве облизнул губы.
Послышался испуганный всхлип. Уильям с трудом оторвался от смакования этой услады, что ласкала его язык, и непонимающе глянул на женщин. Удда держалась за ручку двери, готовая вот-вот ее распахнуть и выбежать из дома, а Лина всхлипывала, вцепившись в плечо старухи.
— Что случилось? — Уильям был в недоумении.
Они молчали.
Тогда он заглянул в кружку, и цвет питья его насторожил — темно-алый. Он провел пальцем по стенке. По пальцу растекалась густая кровь.
Уиллу вспомнился оскал Гиффарда, как тот вцепился ему в горло, обещая чем-то одарить — и ему все стало ясно. Он побледнел и дотронулся языком до зубов, нащупал клыки, охнул, и в его глазах родился ужас.
— Я вижу, ты все понял, — нарушила тишину Удда.
— Я вас не трону, бабушка, Лина... — прошептал пораженно он. — Клянусь!
Травница посмотрела на его открытое светлое лицо, его дрожащие руки, напряженный и мечущийся взгляд и подошла ближе, но все же остановилась в двух шагах, на всякий случай. Уильям продолжал водить языком во рту. Затем и вовсе он полез туда пальцами, силясь расшатать клыки, однако безуспешно.
— Неужели это не сон? — шептал он.
— Мальчик мой, жаль, что так случилось... Но тебе нужно уйти, люду не надобно знать, что ты не преставился перед Ямесом. Мы уже все подготовили, я послала Лину купить тебе дорожный костюм... понимаешь, сынок?
На глаза травницы навернулись слезы, и она вперилась в пол, сжав морщинистые губы.
Уильяму казалось, что он спит, что все это происходит с ним в кошмаре. Еще два дня назад он хотел просить руки своей милой, а сейчас вся жизнь, планы, мечты отправились прямиком к Ямесу! Лина увидела его полный скорби взор и, наивная и доверчивая, не обращая внимания на вскинутую старухой руку, подбежала к нему и разрыдалась. Они оба встали посреди обветшалой лачуги, крепко обнявшись. Так и стояли они, пока Уильям не спросил тревожно про матушку, о которой переживал:
— Бабушка Удда. А что с моей матушкой?
— Жива, все хорошо с ней. Им выделили хороший дом, да еще и с вещами подсобили. Так что ступай с богом, да защитит тебя Ямес. И не гляди так... Не гляди! Они теперь рядом живут, мы с Линой позаботимся, не тревожься.
— Но как я смогу отплатить вам за помощь?
— Ай, еще один! — махнула раздраженно рукой она. — Я дала этим деньгам лучшее применение, чем пылиться у меня в кошеле за печкой. Уходи как можно быстрее!
— Спасибо вам... — горько прошептал Уилл, и в его сердце затеплилась надежда, когда он услышал, что матушка не останется без крыши над головой.
Он дрожащими руками переоделся в дорожные вещи: коричневые штаны простого кроя, серую рубаху, подвязанную поясом, а также плащ черного цвета с капюшоном.
Лина выглянула на улицу. Там было тихо и пусто, тьма легла на Большие Варды, и все спали мирным сном в своих постелях. Лишь выборные дозорные топали по площади, следя за спокойствием. Следом из дома вышли Удда и Уильям, обошли его и пошли через заброшенный старый сад, который сейчас стоял в цвету.
Пахло весной, пели мацурки.
Уильям, Лина и бабушка Удда подошли к кромке соснового леса, который нависал черной стеной.
— Ну что ж, доброго пути, мой мальчик! Надеюсь, что ты найдешь свое место в этой жизни, — травница обняла его и похлопала по спине.
Лина подбежала, обвила своими ручками шею склонившегося к ней Уильяма. Тот жарко поцеловал ее, вдохнул запах ее черных мягких волос, пытаясь запомнить — ведь никогда больше ему не увидеть ни Вардцы, ни матушку, ни свою милую.
— Прости меня. Я так и не смог сдержать обещание...
Линайя расплакалась.
— Главное, что ты выжил! Если бы ты погиб, я бы места себе не находила! А так... А так, может быть, ты найдешь свое счастье. Не здесь, не со мной... но я хочу, чтобы ты был счастлив.
Она прильнула к любимому и уже не могла сдерживаться. Со всхлипами, уткнувшись носом в его дорожный плащ, Линайя стянула со своего запястья серебряный браслетик, который очень давно перешел к ней от бабушки. Она вложила его в ладонь Уильяма.
— На память, — прошептала она.
Уильям надёжно спрятал браслет и в последний раз поцеловал Линайю. Наконец, он нашел в себе силы, отстранился от неё и прошептал, давясь слезами:
— Прощай!
— Прощайте, — повторил он еще раз.
Медленно, качающимся шагом, пошел он в сторону леса, постоянно оглядываясь. Наконец, ветви раскидистых сосен скрыли две маленькие фигуры — и Уильям погрузился в ночь, странно светлую для него.