– Погоди! – кричит мне вслед Платоныч, когда я выскакиваю из квартиры. – Я тебя подвезу на машине.
– Нет! – отвечаю я. – Не надо, вас светить. Ни к чему это.
Я несусь вниз по лестнице, перескакивая через ступеньки.
«Цок-цок-цок», – доносится снизу. Кто-то энергично поднимается на каблуках. Просто отмечаю это для себя. Разумеется, отвлекаться на дамские каблучки я не намерен. Я лавиной скатываюсь вниз. А навстречу мне идёт молодая женщина с роскошной шевелюрой. Идёт без шапки, в лёгком пальто, импортном. Вероятно приехала на авто.
Отмечаю это машинально и уже практически пролетаю мимо, как вдруг… Ба!
– Егор… э…
– Брагин, Ирина Викторовна. Добрый вечер.
Это же первый секретарь горкома! Вот так встреча. Она что, живёт здесь? А почему Большак об этом не сказал?
– Да, Брагин, – довольно строго говорит она и смотрит тоже строго, как настоящая очень большая начальница. – Я помню… Ты что, живёшь здесь?
Значит, не живёт. К кому идёт? Не к Платонычу же…
– Нет, я в гости приходил. А вы? Живёте здесь?
– Тоже нет.
– Тоже в гости? – улыбаюсь я.
Мне приходится остановиться. Не могу же я просто пронестись мимо.
– Можно так сказать. У меня мама здесь живёт. Аж на пятом этаже.
– Без лифта не слишком удобно, – сочувствую я.
– Да откуда же лифту взяться, если его изначально не запланировали?
– Но место для него подготовили. Посмотрите, очень даже хорошо войдёт. Так что можно и установить, если директива будет. Ваша мама, думаю, спасибо скажет.
– Мама скажет, это точно. Завтра, пожалуйста, приходи без опозданий. У нас с дисциплиной очень строго.
– Конечно, Ирина Викторовна, буду, как штык.
– Посмотрим, что ты за штык, – усмехается она.
Усмехается, но беззаботности в глазах нет. Зато блеск имеется, как у дикого старательского золота. Буравит меня взглядом, сканирует с головы до ног.
– Ну ладно, Брагин. Беги. Вижу, торопишься. И вот ещё что. В нерабочее время меня лучше называть Ириной. Без отчества. Я же не учительница тебе, правда?
– Правда, – соглашаюсь, улыбаясь. – Вы, Ирина, не учительница, вы намного лучше, чем учительница.
В её глазах я замечаю мимолётную тень заинтересованности, а усмешка превращается в слегка удивлённую улыбку.
– И ты, – говорит она, чуть изогнув одну бровь, – возможно, сможешь стать чем-то лучшим, чем школьник.
Сказав это, она двигается дальше, поднимается по лестнице, уже не обращая на меня внимания.
Я выскакиваю из подъезда и на всех парах бегу в сторону бара. Надо было, чтобы Большак всё-таки подвёз поближе к месту. Вот же я конспиратор, мля… На моё счастье, когда я пробегаю мимо Горисполкома, замечаю за главпочтамтом троллейбус, идущий в мою сторону.
Проезжаю на нём две остановки, и выскочив на Кирова, бегу к «Солнечному». Лишь бы эти уроды были здесь. Я заглядываю за ширму. И они, к счастью, оказываются на месте.
– Привет акулам игорного бизнеса, – говорю я с улыбкой, стараясь, чтобы по моему виду нельзя было понять, что я взволнован и разъярён.
А я действительно разъярён. Вот же он урод. Сука! Собака моя ему понравилась. Что ещё моё он решит забрать себе? Да даже не в том дело, что моё. Это же живое существо и с ним нельзя, как с вещью. У него и психологическая травма может быть. Он испугался, естественно. Оказался в неизвестной и непонятной обстановке. Опять же, как он его схватил так быстро и беззвучно? Набросил на него сеть? Или что-то типа одеяла, чтобы не прокусить было! А может, накинул на шею удавку? Урод! Приманил, сука?
Кажется, моё появление не слишком радует молодых предпринимателей. Я замечаю некоторые признаки недовольства. Впрочем, они стараются не показать, что не особенно мне рады.
– Здорово, Бро, – кивает Каха. – Ты говорят с Пашей Цветом скорефанился?
– Да как скорефанился? Просто поговорили, шашлык поели и все дела. Быстро новости летают.
– У нас всё быстро. Сам понимаешь, город небольшой. Не Москва, как-никак. Ну чё, когда ставить будешь?
– Поставлю. Скоро начну, не будете знать, как от меня избавиться.
– Да ладно, зачем избавляться, ты ж нам деньги свои принесёшь. Треть того, что принесёшь, наша. Нормально, же?
– Нормально. Договор есть договор. Всё железно. Слушайте, пацаны, дело есть. Мне надо срочняк с Киргизом увидеться. Вот прямо позарез и прямо сейчас. А я забыл адресок его спросить, когда договаривались. Можете выручить?
– Я не знаю, – сразу заявляет Каха. – Спрашивай у Рыжего.
– Кирилл, – обращаюсь я к нему. – Ну чего? Скажешь?
Тот молчит, соображая, что ответить, а потом машет головой.
– Не. Как я могу без его разрешения? У него спрашивай.
– Блин, Рыжий, ну ты интеллектуал, в натуре. Как я у него спрошу, если я адреса не знаю. А мне позарез надо, пардон за повторение. Позарез и сейчас. Промедление смерти подобно. Все на штурм Зимнего. Давай, не крути задом. Говори адрес.
– Нет, – не соглашается он. – Чтобы он меня потом на куски порезал? Мне такое не надо. Ну, нах…
– Надо, Рыжий, надо. Говори уже давай. И, я предвижу, что он тебя скорее на куски порежет, если ты мне не скажешь адрес. Впрочем, поручиться не могу. Рискуй, если хочешь. Можешь сам меня к нему отвезти. Ты тачку починил уже?
– Да пошёл ты, – шипит он.
– Короче, мне что начинать тебе пальцы выламывать? – начинаю терять я самообладание и рявкаю. – Говори уже!
– Береговая 217 В, – выпаливает он.
– Ну вот. Это где, на том берегу что ли?
– Да, у нового моста.
– Спасибо, брат. Так что, может подвезёшь?
– Машина в ремонте, – зло отвечает он.
– Ну ладно, и на том спасибо. Бывайте, ребята.
Я выхожу на улицу и подхожу к краю дороги. Машин мало. Можно проторчать здесь долго. Да и в такой шанхай не каждый захочет ехать. Так и есть. Водитель «Москвичонка» выглядит перепуганным и когда слышит куда именно мне надо, молча жмёт по газам.
Я машу всем, кто в это время проезжает мимо, кроме скорой и милиции. Наконец, останавливается «буханка» с надписью «Горгаз» и призывом «При утечке газа звонить 04». Апатичный водитель лет пятидесяти безо всяких эмоций произносит только одно слово»
– Сколько?
– Туда и обратно десять, – говорю я, не желая мелочиться.
Он молча кивает.
– Там надо будет подождать несколько минут, – говорю я.
Он снова кивает и трогает. Минут через двадцать натужного шума двигателя мы оказываемся на плохо освещённой улице.
– Куда дальше? – спрашивает водила.
Да вот кто его знает… Здесь только частные дома. Покосившиеся, вросшие в землю, относительно приличные и даже новые. Разные. Только хрен разберёшь, где какой номер. Хорошо, что улица, хотя бы одна, но зато длинная, практически от моста до моста.
Ещё минут пятнадцать мы тыркаемся по этой улице, пытаясь понять, где искать нужный дом. Но находим его только благодаря толстой тётке, идущей по дороге с тяжеленной сумой. Она объясняет как подъехать к двести семнадцатому дому и как найти двести семнадцатый «В».
Водитель молчит, не сетует на нехватку времени и сохраняет полную бесстрастность. Спасибо, дорогой товарищ, что не капаешь на мозги. Когда мы наконец находим подходящий под описание тётки дом, я выскакиваю из кабины и в свете фар подхожу к старым почерневшим воротам. Калитка оказывается запертой. Ну ещё бы. Мир воровских малин не терпит открытости и гласности.
Ночь, улица, фонарь, аптека. Пахнет угольным дымом, топятся печи. По улице Береговой стелется морозная туманная дымка. Аптеки, правда, нет, а вот запустение и ощущение погружения в тоскливую атмосферу ужасника категории «Б», присутствует. Эх, если бы старина Квентин Тарантино побывал здесь со мной, мир бы обогатился новыми чудесными кинолентами. Гарантирую.
Я со всей дури стучу кулаком в деревянную дверь. С разных сторон моментально откликаются собаки, разражаясь бешеным лаем. Я будто переношусь на торфяные болота Гримпенской трясины, только вместо одного пса Баскервилей здесь их оказывается целая стая. Возможно среди этих голосов есть и голос моего Раджа.
К воротам никто не подходит. Но я сдаваться не собираюсь, поворачиваюсь к калитке спиной и начинаю долбить ногой. Делаю знак водителю, наблюдающему за моими стараниями и он посылает мне на помощь протяжные и резкие звуки клаксона. Я вам устрою Иерихоновы трубы! Пожалеете, что связались со мной.
Наконец слышится железный скрежет отодвигаемого засова и я поворачиваюсь. Дверь со скрипом приоткрывается, и за ней показывается довольно красивая старуха с горделивой осанкой и раскосыми глазами. Постаревшая дочь советской Киргизии. Тут, как говориться, все улики на лицо. Отлично, значит, Рыжий не соврал, а то с него сталось бы. Старуха выжидающе смотрит и ничего не говорит.
– Здравствуйте, – начинаю я вполне миролюбиво. – Мне ваш сын нужен.
Полагаю, это мать Киргиза. Она ничего не отвечает и со стуком закрывает дверь. Снова раздаётся звук засова. Собаки неистовствуют. Ладно. Если нужно будет высадить эту сраную калитку, я это сделаю. Обещаю. Я с удвоенной энергией продолжаю херачить по тёмным от времени доскам и херачу не останавливаясь до тех пор, пока дверь снова не открывается.
На этот раз за ней появляется сам Киргиз. Он высовывает голову и, оглядевшись по сторонам, вопросительно дёргает головой.
– Я за собакой, – спокойно, но уверенно говорю я.
Он хмурится и ничего не отвечает.
– Собаку верни, пожалуйста, – произношу я медленно, едва сдерживаясь, потому что внутри меня к этому моменту уже пробуждается Везувий, и его густой белый дым начинает застить мне глаза и вырываться из ушей.
– Ты чё, лошара, – тихо цедит он, – рамсы попутал?
Его глаза наливаются злобой и даже начинают светиться адским блеском, как у гиены. Я как-то водил дочку в зоопарк и видел там гиену. Мы встретились с ней глазами и долго стояли не шевелясь, глядя друг на друга. Я не мог оторвать взгляда от её жёлтых, горящих ледяным огнём зениц. Отвратительная, опасная и расчётливая тварь. То же самое могу сказать и о Киргизе.
– Ты предъявить чё-то хочешь? Ты кто такой, а? Какая собака? Ты сам собака, в натуре. Ты на кого пасть свою поганую раззявил, чертила? Чухан конченый. Тебе чё надо? Ты чё хочешь? Ты на шишкан хочешь? А? Хочешь? Пошёл-ка ты отсюда на куй, Бро, пока я тебе ряху не расписал.
– Радж! – кричу я громко, насколько могу и тут же слышу, как мне в ответ доносится лай, переходящий в вой.
Он перекрывает вопли соседских собак и они даже притихают от неожиданности.
– Ты чё базлаешь, сука! – взрывается Киргиз. – Ты бесогон в натуре! Я тебя урою нах! Ты сука нах!
Я размахиваюсь и со всей дури бью по забору, рядом с калиткой, возле того места, где сейчас находится голова Киргиза. Толстенная доска, в которую приходится удар, разлетается на куски. Эффектно. Наверное, треснувшая была. Руке трындец, но эмоционально мне становится намного легче, я как бы силушкой наполняюсь, драйв ловлю и становлюсь всемогущим, как Вий, которому, наконец-то, веки подняли. И Киргиз это считывает. Язык тела, мля, взгляд колдуна. Он осекается и даже челюсть забывает прикрыть.
– Собаку, – говорю я тихо, но очень, вот просто максимально и, можно даже сказать, охрененно убедительно.
Иногда я умею убеждать. Мне так кажется.
– Отдай собаку, – раздаётся позади Киргиза тихий и тоже довольно убедительный голос. Это голос Цвета.
Киргиз ничего не отвечает и, постояв несколько секунд, а потом смачно сплюнув мне под ноги, скрывается в глубине двора. Я слышу рычание, срывающееся на визг и моё сердце закипает. Практически тут же снова появляется Киргиз. Он тащит на верёвке упирающегося, с силой дёргающего головой, рычащего и визжащего Раджа.
Вот сука! Кабзда тебе, поганец. Обещаю!
Он протягивает руку, передавая мне верёвку и на мгновенье теряет внимание. Раджу этого оказывается достаточно, чтобы резко дёрнуть головой и сомкнуть медвежий капкан зубов на его голени.
Киргиз даже взвыть не успевает, как пёс размыкает челюсти и тут же вгрызается в мякоть икроножной мышцы. Он делает один за другим три молниеносных укуса и, когда, всё-таки начавший орать, Киргиз падает на снег, бросается к его горлу.
– Радж! Фу! – кричу я, опасаясь, что в пылу атаки он будет неспособен реагировать на команду.
Но, услышав мой голос, он неохотно бросает окровавленную и вяло пытающуюся отбиваться жертву. Поворачивает голову и отрывисто втянув воздух, кидается ко мне. Иди, иди сюда, мой хороший, ах ты ж мой крокодил, кровавый монстроза, ну, отомстил? Отомстил этому гомосеку? Так ему и надо уроду! Так ему и надо!
Я приседаю перед ним, а он засовывает морду мне под мышку и балансируя между лаем и поскуливанием совершенно по-человечески ворчит, жалуясь на свою судьбинушку и на чёрную полосу, которую неожиданно и абсолютно незаслуженно нарисовала ему жизнь. А потом мы едем домой. Пёс сидит у меня в ногах и лижет мой разбитый кулак. Ничего, до свадьбы заживёт.
Между уроками и бюро горкома у меня имеется окно. Вернее уже не окно, потому что на это время у меня появился план. Я иду в «Динамо» знакомиться со Скачковым, тренером из военного училища. Специальной формы у меня нет, но думаю, на сегодня сойдут и обычные трикушки с футболкой.
– Здравствуйте, Виталий Тимурович. Я Брагин, – представляюсь я. – С вами мой отец разговаривал.
– Разговаривал-разговаривал, – бурчит он и критически меня осматривает.
Кажется, он остаётся не слишком довольным, тем что видит.
– Что с рукой? – указывает тренер на перебинтованную правую кисть.
Мама постаралась и превратила мою руку в настоящую колотушку, намотав не меньше двух мотков бинта. С такой палицей можно смело на Соловья-разбойника идти.
– Ерунда, – задорно отвечаю я, – бандитская пуля.
– Шутник что ли? – недовольно спрашивает он. – Видали, ребята? Шутник пожаловал. И что, соперника побасёнками будешь побеждать?
Ребята – это человек десять крепких парней в шортах, курках с поясами и борцовках. Они разминаются перед тренировкой и весело гогочут над словами тренера, выказывая ему безоговорочное одобрение.
– Иди, переодевайся, – командует Скачков. – Знаешь, где раздевалка?
– Нет, – отвечаю я. – Я ведь первый раз здесь сегодня.
– Первый раз, а уже туда же, в самбо. Знаешь что такое самбо? Искусство, да? А может, умение? Или как там, мастерство? Заруби себе на носу, самбо – это, прежде всего, железная дисциплина. Железная! Понял? Дисциплина и самоотречение ради поставленной цели. Не слышу! Понял?!
– Понял, конечно, – отвечаю я.
– Конечно, – карикатурно передразнивает меня он и все присутствующие начинаю ржать. – Запомни, ещё раз опоздаешь, вылетишь отсюда, как нехрен-нахрен.
– Так я же не опоздал, – удивляюсь я.
– Серьёзно? – притворно-ласково спрашивает он. – А ты не видишь, что все уже переоделись и начали работать? Это что, обман зрения по-твоему? Миражи и привидения? Приходить надо за полчаса до начала тренировки. Переодеваться и мчаться в зал. Каждая минута, что вы здесь проводите на вес золота. Вот и цените это. Потому что, кто этого не понимает, тот идёт далеко и не возвращается. Вопросы есть?
Есть, конечно. Главный вопрос, где таких мудил берут. Но его я вслух не задаю, а спрашиваю вместо этого про другое:
– А где всё-таки раздевалка находится, Виталий Тимурович?
– Твою мать, – сокрушается он. – В Караганде!
Раздевалку мне приходится искать без его помощи. Это он так типа к самостоятельности меня приучает? Ну-ну.
Где раздеться я, конечно же, нахожу, но трачу на поиски лишних минут пять и когда возвращаюсь в зал, вижу что тренировка уже началась.
– Я направляю сюда руку внутрь и головой ухожу под мышку. Вот сюда вот, – говорит Скачков и, поднырнув под руку самого крепкого парняги, бросает его через себя, придавливая спиной к мату.
Проделав это, он быстро поднимается.
– Это мы с вами отрабатывали в прошлом месяце. Иди сюда, ещё раз повто…
В этот момент он замечает меня и обрывает фразу не договорив.
– Это что такое? – одновременно удивлённо и недовольно спрашивает он. – Это что за пугало заявилось? Брагин, это что за вид такой?
– Форму не успел приобрести, Виталий Тимурович, – спокойно отвечаю я. – Подумал, что для пробного занятия подойдёт и обычная спортивная форма с физкультуры.
– Ты подумал? – спрашивает он. – А у тебя есть чем? И что значит для пробного занятия? Ты что, не решил ещё надо тебе или не надо и решил попробовать? Тебе здесь что? Бирюльки что ли?
Пацанов происходящее ужасно веселит.
– Нет, я подумал, – говорю я, – что это вы решите меня попробовать.
– Да чё здесь пробовать? – надменно и насмешливо бросает чувак, которого только что кидал тренер.
– Ну давай, – вздыхает Скачков, – попробуем. Трошкин, покажи этому глисту пару захватов и бросков.
Не такой уж я и глист, если честно, но он решает для начала подмять меня психологически. Ну давай, попытайся.
Тренер отходит в сторону, а я выхожу на центр ковра к снисходительно улыбающемуся Трошкину. Он встаёт напротив меня и уперев руки в бока тихо, чтобы было слышно только мне, тихонько говорит:
– Готовься сдохнуть, дистрофан. Я тебя сейчас у*бу. Поал? Нахрена ты сюда припёрся, придурок? – подзадоривает он сам себя. – Ты же ноль, чмо. Я тебя соплёй перешибу. Чё ты вырядился, как баба?
Устав слушать его словесные излияния, я просто вытягиваю руку и, схватив за нижнюю губу большим и указательным пальцами, начинаю её сжимать. Это больно и обескураживающе, я знаю. От неожиданности Трошкин раскрывает глаза и из них выкатываются две бриллиантовые слезинки.
Быстро насладившись его поражением и не давая ему опомниться, я провожу бросок задней подножкой, толкая его в подбородок забинтованной рукой и имитируя, что направляю головой в пол.
– Брагин! – орёт Скачков. – Прекратить! Твою мать! Ты что творишь?!
Он подлетает ко мне и оттаскивает от Трошкина.
– Это что сейчас было?! Да я тебя сейчас! А ну!!!