31 июля. Воскресенье
Новость дня:
Тамильские сепаратисты, представленные в парламенте Шри-Ланки, приступают к составлению проекта новой конституции.
Взошла на горы чорна тень;
Лучи от нас склонились прочь;
Открылась бездна, звезд полна;
Звездам числа нет, бездне дна.
(с) М. В. Ломоносов
После утренней пробежки поехал на станцию метро «Площадь революции». Библиотекарь Эмма Георгиевна позвонила вчера вечером и пригласила к себе на завтрак.
А почему бы и нет?! Решил съездить.
Выйдя из вагона на нужной остановке, улыбнулся, глядя на статуи, вмонтированные в колонны, которые служили украшением.
В восьмидесятых годах у студентов, родилась традиция – потереть нос статуи собаки. Этот культ считался народной приметой, которая приносит удачу на экзаменах, да и во всей жизни в целом. Впоследствии обряд, как и положено обряду, мутировал и принял более глобальный размах. Теперь нос несчастной псине, якобы приносящей удачу, стали тереть не только студенты, но и простые прохожие. Дальше больше… Некоторые светлые умы задумались: «А только ли нос собаки приносит счастье?» – и принялись натирать другие выпирающие места довольной четвероногой.
Вероятно, некоторой части людей, всё же счастья от протирания собаки заметно не прибавлялось, и тогда народ решил: «Нужно тереть всё, а точнее всех».
И понеслась…
Любая хоть немного выступающая часть множества статуй на станции стала подвергаться ежедневной полировке, включая: грудь спортсменки, туфлю студентки, палец и лапоть крестьянина, ножку ребёнка и колено рабочего.
Некоторые пассажиры, чтоб совершить какую-нибудь часть народного ритуала, при остановке поезда даже в светлом будущем часто выскакивают из вагона, быстро трут что-нибудь первой попавшейся статуе и забегают обратно. Ну, разве это не воистину народный ритуал?
Вот на эту шаманскую станцию я и приехал.
Жила библиотекарь недалеко, и через пять минут после того, как я вышел из метро на улицу, уже звонил в звонок её квартиры.
Дверь открыла улыбчивая и гостеприимная Эмма Георгиевна, на которой был надет домашний махровый красный халат.
Нужно сказать, она сильно отличалась от себя вчерашней и совсем не походила на ту сухую и строгую учительницу.
– Доброе утро, Саша, проходи, вот тапочки.
– Здравствуйте. – Я вошёл в неплохую, трёх- или четырёхкомнатную квартиру.
– Проходи. Не стесняйся. Вот тут ванная, вот туалет.
Зашёл в ванную, вымыл руки. Посмотрел наверх и увидел идущую от стенки до стенки трубу. Удивительно, что в относительно нестарых зданиях очень странно, по-идиотски расположены канализационные трубы. Система водоснабжения сделана как-то грубо и нелогично. Вокруг высокие потолки с лепниной, барельефы, красивые скульптуры, статуи с колоннами, а сантехника просто ужасная. Всё какое-то неказистое, кривое, ржавое, торчащее из центра стены абы как. Такое впечатление, что эти дома планировались без сантехники изначально, а сантехнику в них решили провести потом. Будто про водоснабжение и систему канализации при строительстве просто забыли. Неужели это было невиданных масштабов вредительство, или, может, эти дома не совсем сталинские?
Ну да ладно... Помыв руки, вышел в коридор. В тот же момент буквально мне на встречу из комнаты напротив, вышел мужчина, которому на вид было лет пятьдесят пять — шестьдесят, ну или около того.
– Берёза Иван Павлович, – представился он.
Я пожал руку и представился в ответ.
– Александр Сергеевич? Отчество как у великого поэта Пушкина, – весело прокомментировал профессор, как решил я его для себя называть.
Почему профессор? Ну, очень уж он походил на каких-то киношных профессоров, как они показаны в кинематографе. Стереотип конечно, но тем не менее. Невысокий, немного сутулый, с козлиной бородкой, не удивлюсь, если и со своей супругой он общается на «Вы». Взгляд мудрый, разговор снисходительный. К тому же, он и говорил, как киношные герои, иногда добавляя в слова букву «с», особенно после «ну». В наше время, в той жизни – в двухтысячных, таких профессоров уже практически не встретишь.
– Ну-с, проходите, молодой человек, на кухню. Присаживайтесь. Сейчас Эмма Георгиевна нальёт нам чай, и будем завтракать. Вы любите бутерброды с балыком? Вот, не стесняйтесь. Эмма Георгиевна, молодой человек стесняется, сделайте ему бутерброд… Вот кушайте, кушайте. Ну-с, рассказывайте. Как живёт наша молодежь? Какие заботы её одолевают? Чем мы, старшее поколение, можем помочь нашей подрастающий смене? – перешёл профессор от балыка к беседе.
Кстати говоря, профессором он был всамделишним, поэтому и прозвище было вполне объективно. Жуя бутерброды с балыком и красной икрой, я рассказал о мечтах и чаяниях нашего поколения. Я заверил профессора, что: «Мы, наше поколение, твердо стоим на коммунистической платформе, подготовленной товарищем Лениным, партией и лично дорогим и любимым Леонидом Ильичом Брежневым. Мы, наше поколение, неустанно будем бороться за нашу страну и никогда не отдадим Знамя Свободы в руки капиталистических агрессоров, которые не перестают предпринимать свои грязные попытки по уничтожению нашей прекрасной Советской родины».
О том, что не пройдёт и десяти лет и попытки вредителей начнут приносить им заметные плоды, я профессору, конечно, не сказал. Равно как не сказал и о том, что в 1991 году наша страна – СССР прекратит своё существование. Ни к чему это, лишнее…
Не мог я и не упомянуть о роли Коммунистической Партии и правительства в обучении молодого поколения: октябрят, пионеров, комсомольцев, которые «крепко стоят на основных величайших ценностях, которые провозгласил Владимир Ильич Ленин и лично товарищ Брежнев».
Закончив этот доклад, перевёл взгляд от ошарашенных лиц с открытыми ртами на стол и принялся делать себе бутерброд с сервелатом и сыром – некий вариант «бургера». Откусив добрый кусок бутерброда, я мило улыбнулся этим милым людям, как бы спрашивая: «Ну как, понравилось?»
Милые люди, закрыв всё же рты, молча отвечали: «Охренеть и не встать! Невероятно! Дас ист фантастиш!»
– Саша, может, ещё чайку? – решила прервать мёртвую тишину библиотекарь.
– Не откажусь, – согласился вежливый я.
– Александр, – немного прокашлявшись, решил брать быка за рога Иван Петрович, пока я был занят едой и ещё чего-нибудь не отчебучил. – Эмма Георгиевна говорила, что Вы увлекаетесь наукой. Это так?
Я, молча, кивнул, так как рот всё равно был забит бутербродом.
– И как же так получилось, что в столь юном возрасте Вас тянет не к игрушкам или веселью, а к менее интересному занятию?
– Дело в том, что к познанию мира я начал тянуться с самого раннего детства, – почти прожевав, начал я. Речь была заготовлена с утра, так как я понимал, о чем со мной хотят поговорить, и я старался особо не отходить от тезисов, придуманных дома.
– С самого раннего возраста? Сколько же вам было?
– Годика три-четыре...
– Невероятно! – удивился тот и посмотрел на жену, как бы ища подтверждения слов юного дарования.
Та в ответ лишь пожала плечами и улыбнулась.
– Да-да, – проговорил я и приступил… – Именно в детстве мне стало всё интересно. Интересно, почему игрушки падают? Отсюда я узнал, что существует закон притяжения. Кто его открыл? Где жил? А когда узнал, то начал интересоваться далеко ли это от Москвы? На другом конце Земли? А Земля большая? Ещё и круглая? Земля состоит из ядра и земной коры? А откуда это знаете? Кто открыл? Учёные? Ещё и древние философы? Что за философы? А кто такой Диоген? Философия это наука? А наукой занимаются учёные? Что за учёные? А как стать учёным? А какие учёные бывают? Ломоносов открыл МГУ? Не может быть?! А Земля находится в Солнечной системе? Не может быть?! Ах, ещё и не одна? А система большая? Сколько планет в системе? Ох, как много! Кто открыл? И все звёзды на небе — это именно звезды? Как наше Солнце? Ничего себе! – без запинки чесал я ахинею. – Вот вам и краткий учебный конспект, каким образом заинтересовать наукой ребёнка. А ведь тут схематично показан интерес к таким наукам, как философия, география, биология, математика, физика, химия, астрономия. Да и еще к некоторым, например, к литературе и музыке… Почему? Потому что через ученых мы можем прийти к Ломоносову, который любил не только физику, химию, математику, но и писать стихи, в том числе вирши.
Супруги сидели, не шевелясь и не моргая, внимая каждому слову лектора.
– К примеру, его стихотворение… как же там… э-э-э… – играл я, – ах вот, вспомнил:
Я долго размышлял и долго был в сомненье,
Что есть ли на землю от высоты смотренье;
Или по слепоте без ряду всё течет,
И промыслу с небес во всей вселенной нет.
Однако, посмотрев светил небесных стройность,
Земли, морей и рек доброту и пристойность,
Премену дней, ночей, явления луны,
Признал, что божеской мы силой созданы.
– Так, кажется, у него?..
– Вроде бы, – ответила за двоих явно поражённая библиотекарь.
То, что ответ школьника будет настолько замороченным, Иван Павлович себе не представлял, и поэтому, закрыв в очередной раз от изумления рот, проникся к юноше, тянущемуся к знаниям всей душой.
– Саша, вот поставь, пожалуйста, рядом со своим списком цифры. От одного до трёх по приоритету. Я завтра постараюсь тебе несколько книг достать. Ну, а пока их прочтёшь, попробую достать и остальную литературу, – сказал «проф» и протянул мне листок.
Я наугад поставил цифры. Какая мне разница, какие книги он сможет достать. Главное во всём этом спектакле было то, чтобы супружеская чета крепко накрепко меня запомнила.
– А чем ты ещё увлекаешься? – решила поучаствовать в дискуссии библиотекарь.
– Музыка и спорт.
– Просто эталон советской молодёжи, – сказал профессор.
И тут же осёкся, вероятно, вспомнив, что я могу продолжить демагогию и вновь начать задвигать телеги и про советскую молодежь, и про страну Советов, и про роль партии и правительства, и про роль лично горячо любимого… а вспомнив, протёр носовым платком вспотевший лоб и быстро сменил тему.
– Да, спорт – это хорошо. И музыка – это замечательно. Молодец! Какое же прекрасное поколение мы воспитали, – сказал он вслух, и в этот момент перед его глазами встала картина студентов-шалопаев из института, где профессор одно время преподавал. От такого жуткого кошмара его передёрнуло.
– Иван Павлович, а вы чем занимаетесь? – вывел из задумчивости профессора мой голос, и тот встрепенулся.
– Я? Работаю, конечно. Работаю в одном НИИ, – солидно ответил он.
– А в какой области трудитесь? Если, конечно, это не секрет.
– Ничего секретного нет. Работа связана с химией. Изучаем высокомолекулярные соединения. Ищем, в общем.
– И что ищите? Как успехи на этом поприще? Находите?
– Бывает! – не без гордости улыбнулся Иван Павлович, глаза его словно вспыхнули и он сразу же перешел на явно любимую стезю. – Вот, к примеру, сейчас появилась неплохая перспектива, попробовать выделить именно такое высокомолекулярное соединение с помощью лазера… – химик кашлянул, глаза его взгляд его чуть потускнел став более спокойным и он на секунду замолчал. – Тебе, наверное, всё это вряд ли интересно? – наконец поинтересовался собеседник, очевидно забыв, что по состряпанной на скорую руку легенде мне интересно всё.
Что ж, напомним.
– Нет-нет отнюдь, очень интересно. И как же вы собираетесь это делать? Как собираетесь выделять эти соединения?
– Ну, тут дело в том, что…
«Проф» пустился во все тяжкие, доказывая мне – юному пионеру, что углеродные нанотрубки замечательны своим структурным совершенством и разнообразием приложений…
И так далее, и тому подобное.
В общем, было ясно, что ничего не ясно. В химии я разбирался слабо. Поэтому просто запоминал, о чём говорит собеседник.
«Нужно будет глянуть в планшете, что там за нанотрубки такие и почему открытие забуксовало», – решил подсобить гостеприимному хозяину я.
Через полчаса, за которые я успел съесть два бутерброда с красной икрой и одно пирожное, профессор, исписав полтетради, успокоился и замолчал.
– Да, химия – замечательная наука. Недаром ей так много уделял внимания Михаил Васильевич Ломоносов, – поднял я передающееся знамя очковтирательства и начал ответный монолог. – Известно, что он очень любил этот увлекательный предмет. Недаром же 25 июня 1745 года ему даже было присуждено звание профессора химии. По нынешним временам – это равносильно тому, чтобы стать академиком. Ломоносов очень увлекался в своей лаборатории изучением стекла и фарфора. Он провел более трёх тысяч опытов. В своей работе «Элементы математической химии», изданной в 1741 году, Михаил Васильевич писал…
Через 20 минут решил закругляться, а то наверняка рты у слушателей будут болеть, ибо открыты они были всю мою лекцию.
– Во, Эмма, память у парня! Шпарит без шпаргалки. Просто диву даешься, когда слушаешь. Молодец! – уже перейдя в разговоре с супругой на «ты», сказал Иван Павлович, показывая на меня открытой ладонью руки «ленинским», революционным жестом.
Мы просидели ещё минут пятнадцать-двадцать, кушая эклеры и болтая о современной музыке. Конечно же, никакой «The Beatles» или, упаси Господи, «Rolling Stones» профессору, как и его супруге, не нравились. А вот песня «Валенки» в исполнении Ольги Воронец была им очень по душе.
Также им очень нравились песни из советских фильмов: «Девчата», «Весна на заречной улице», «Трактористы». Эти фильмы, как и песни, мне тоже очень нравилась, и мы с удовольствием некоторые из них спели.
Как-то сам по себе разговор стих. Повисла минутная пауза, и я ей решил воспользоваться.
– Большое спасибо за завтрак и приятную беседу. Извините, но мне пора, – поднимаясь, поблагодарил я добродушных хозяев.
Особо сильно отговаривать меня не стали, и, попрощавшись ещё раз, я надел сандалии и выйдя из их подъезда, поехал домой.
*****
– Ну и что ты об этом скажешь? – спросила Эмма Георгиевна через минуту мужа, после того как закрыла дверь за странным визитёром.
Супруг сидел за столом в задумчивости и был явно не в своей тарелке.
– Не знаю, что и думать, Эмма, – «фамильярно» ответил ей Иван Павлович. – Если б не его возраст, я подумал бы, что разговариваю, по меньшей мере, с каким-нибудь учёным-профессором. Ну, или на худой конец каким-нибудь доцентом. Если б я закрыл глаза и общался с ним, не видя его, то был бы уверен, что звание и знаний у него уж никак не меньше, чем у меня. Кстати, ты заметила, как он держался?
– Обычно, как подросток.
– Нет, не как подросток! Не как подросток! Он держался с нами, как с равными. Всё бы ничего, но ему всего пятнадцать. Представь, всего пятнадцать! Если бы не его возраст, можно было бы предположить, что он, быть может, иностранный шпион!
– Э-э… – офигев от неожиданности, протянула жена.
– Да-да, не удивляйся! Именно шпион! Шпион, внедрившийся к нам для получения информации о СССР! Причем прекрасно подготовленный шпион! Вот только… Что может заинтересовать иностранную разведку у тебя в библиотеке? Гм… Ни-че-го! Ответ очевиден: ничего! Возможен вариант, что через тебя подбираются ко мне, но и моя работа не секретна. Опубликованы тысячи статей. Тема, которой мы сейчас занимаемся, известна уже с 1970 года. В 1971 году японцы опубликовали некоторые результаты. В 1973 году уже мы теоретически обосновали гипотезу о новом классе ингибиторов деструкции полимеров и тоже опубликовали. Ничего секретного, всё в открытом доступе. Тогда зачем? – Он смотрел на жену и ждал от неё ответа.
– Иван, ведь мы сами его пригласили. Он не напрашивался, – с ответной «фамильярностью» напомнила она.
– Ну и что?.. Психология или гипноз, – отстаивал идею с вражеским агентом муж.
– Ты ещё и про гадание на кофейной гуще вспомни, – усмехнулась жена. – Ты же знаешь, это антинаучно. Эх ты, учёный! – проговорила она и, присев к нему на колени, погладила его по голове.
– Н-да... Что-то я, наверное, всё же перебарщиваю с иностранной агентурой у нас в квартире. А как было бы здорово поймать шпиона, – мечтательно произнёс «проф». – Кстати, что там ещё было в листке? Ну-ка…
Он держал одной рукой её за талию, а другой взял листок со списком литературы, которую хотел бы прочитать таинственный незнакомец.
– Ох, ёлки-палки… Про корабли-то я забыл спросить! Зачем корабли-то ему понадобились? Что он собрался исследовать-то в свои годы? Насмотрелся приключенческих фильмов, начитался книг про пиратов и решил стать «Пятнадцатилетним капитаном»? Скорее всего, – усмехнулся химик, который и сам любил этот жанр в литературе.
– Не знаю, я как-то тоже забыла спросить, – задумчиво произнесла жена.
– Ну и ладно, – сказал муж и вздохнул. – Принесу я ему пару книг тридцатых годов. Там уж точно нет ничего секретного. А как прочитает, пообщаюсь с ним. Посмотрю, понял ли он вообще там что-нибудь, – сказал он и положил листок на стол.
– Когда будешь отдавать книги, не забудь спросить про корабли, – напомнила она и поцеловала супруга.
– Ну, для начала книги, наверное, я всё же принесу домой. Позвонишь, скажешь, чтобы зашёл к тебе в библиотеку. Мне недосуг с ним встречаться. Работы много. Так что и про корабли спроси ты, – сказал Иван Павлович и нежно поцеловал любимую жену в ответ.
У профессора стало прекрасное настроение, и он уже решил пригласить супругу на прогулку, когда услышал вопрос:
– А мы на юг в этом году поедем?
– А-а!!!
*****
Вчера, когда мама увидела меня такого красивого, всего разодранного и забинтованного, то отмазывался я, наверное, с полчаса. Вопросов было выше крыши. К вечеру разболелся раненый локоть. Но вот с утра почти ничего не болело. Все раны нормально подсохли и не кровоточили. Нога, как ни странно, тоже не болела. Поэтому, когда ехал от четы библиотекаря и химика домой на метро, решил выйти на одну остановку раньше и прогуляться пешком.
Народу на улицах достаточно много, но с количеством людей в Москве светлого будущего несравнимо. В разы меньше. В разы!
По дороге решил зайти на почту. Облом. Сегодня воскресенье – почта не работает. Выходной.
«Вот блин, забыл. Зря раньше вышел, получается». Ну да ладно. Ене беда. Прогуляюсь заодно зайду в хозяйственный», – успокоил себя путешественник и тут же обнаружил ещё один облом. Хозяйственный магазин, в виду всё того же воскресенья, наверняка тоже не работает. Тоже выходной. Короче – двойной облом – не купил ни билетов спортлото, ни белых обоев.
Обои мне были нужны потому, что я решил сделать у себя в комнате небольшой косметический ремонт. На это дело мама вчера мне выделила десять рублей, поэтому со стороны финансирования этого мероприятия всё было хорошо. Но вот то, что магазины по воскресеньям в основном не работают – забыл. Как говорится, кому-то хрен, а нам всегда два. Вздохнул и пошёл в сторону дома.
До пяти вечера было ещё много времени и его безсомнения нужно было потратить с пользой. Придя домой, улёгся на диван и взяв в руки планшет окунулся в мировую сеть.
*****
ДК завода ЗИЛ. Вечер
На стене в коридоре увидел ватман, на котором было написано гуашью – ВИА «Музыкальная юность». По углам были нарисованы музыкальные инструменты, барабаны и гитары.
«Креативненько», – подумал я, а вслух произнёс:
– Не толерантненько.
– Что, прости? – переспросил меня Антон. Именно он ходил встречать меня на проходную.
– Не толерантно, говорю. Почему у вас ансамбль называется именно «Музыкальная юность»? А старость разве музыкальной быть не может? Или старики не любят музыку и не поют? – риторически спросил я, когда мы зашли внутрь репетиционной студии, где находился только Мефодий.
Антон смутился, внимая лекции. А я продолжал.
– Ну, подумайте сами. Что им – остается в свободное от просмотра телевизора время делать, если не петь? Что? Пить?!
Закончил я свою отповедь в виде минилекуции улыбнулся.
Повисла не большая пауза, и уже через секунду все засмеялись, приговаривая:
– Да, точно, ха-ха-ха! Молодец!
Я осмотрел студию. Стены оббиты поролоном и завешены тканями для звукоизоляции. На небольшом деревянном подиуме стоит барабанная установка, вторая установка лежит в разобранном состоянии в углу. По краям комнаты стоят колонки. На них лежат усилители. В небольшой каморке стоит микшерный пульт. В общем, для этого времени это не студия, а мечта.
– Мефодий, а зачем ты покупал тарелку «Amati», если здесь есть тарелки?
– Эка ты сравнил, наши звучат плохо и мнутся, – ответил ударник.
– А эти – нет, – с ехидством в голосе сказал Антон. – Они не гнутся, они колются.
– Да, колются, но звучат намного лучше, – приняв вызов защитил «Amati» Мефодий.
– Так вот же, в углу, стоят такие же тарелки, – показал я пальцем.
– Эти две колотые. Я трещины надфилем растачивал, не помогает. Трещина дальше ползёт. Денег отдал за них немерено. А, что говорить… – махнул он рукой. – Вот смотри, – протянул мне барабанщик треснутую тарелку. – Видишь, с края трещина идёт в центр. После каждой репетиции она всё больше и больше. Я их на концерт берегу.
– А если ее полукругом вырезать, чуть ниже трещины. Вот так, – я показал, – а уже затем, обрабатывать напильником. По идее рваться дальше не должно. Попробуй вырезать, всё равно особо ничего не потеряешь, ещё пару концертов и ей «монтана» наступит.
– «Монтана»?
– Ну да. Видел герб штата «Montana» на джинсах? Распятый орёл, ну или поднявший крылья орёл – это уж кому как нравится. Многие считают, что на самом деле это вообще распятая курица, – ухмыльнулся пионер.
Мефодий задумался.
– Действительно. Нужно будет попробовать вырезать. Может, и не наступит тогда твоя эта «монтана».
– Или наступит позднее, – хохотнул Антон.
Я присел на стул и приступил к более детальному осмотру репетиционного помещения. Две колонки, три комбика, огромный шкаф, на котором лежат несколько барабанов (альты). Рядом со шкафом стоит барабанная бочка.
– А для чего вторая ударная установка? Экспериментируйте? – поинтересовался я.
– Нет, это старая… – сказал Антон. – Мы ж тебе вчера рассказывали. Когда мы хорошо выступили на свадьбе главного бухгалтера, то директор завода спросил, что же нам не хватает для ещё более успешного исполнения песен. Мы и составили список. Наверное, директору очень понравилась выступление, потому что после концерта нас решили отметить не только премиями по двадцать пять рублей, но и инструментами! Очень ему, как и другому руководству, песня одна понравилось. Мы её три раза подряд на бис исполняли.
– И что за песня? – осведомился любознательный пионер.
– ВИА «Песняры», песня называется «Белоруссия», слышал?
– Наверное, – наврал я, ибо эта песня была мне хорошо известна и симпатична.
– Так вот. Мы подготовили список того, что нам нужно, и отдали его на рассмотрение. Как сейчас помню: две гитары, бас-гитара, клавишные, саксофон, баян, четыре усилителя, четыре комбика, восемь колонок, микшерский пульт, провода, двенадцать микрофонов, два магнитофона и так далее. Внизу списка, подписали, что аппаратура нужна именно японская. В общем, хотели организовать не студию, а сказку.
Мефодий, перевешивающий тарелки, хмыкнул и с горечью вздохнул:
– Ага, сказку.
– Там – на верху, наверное, обалдели, – смеясь, продолжил Антон, – когда посчитали, в какую сумму это выльется, и решили, что хватит и меньшего. В общем, урезали наши аппетиты. Закупили меньше и не тех фирм что просили. Гитары из ГДР, установка из Чехословакии, два электрооргана: один японский, другой наш. Другая аппаратура тоже отечественная. Микрофоны, правда, импортные, а остальное мэйд ин ЮССА. В общем-то, неплохо и, можно даже сказать, хорошо, так как у других и такого нет. Но только жаль, что не всё импортное. А то было бы вообще блеск.
– Действительно, неплохо, – согласился я с очевидным. Для этого времени даже аппаратура ГДР была верхом мечтаний большинства музыкантов. И поинтересовался: – А что, ударная установка без тарелок была, что ли?
Я подошёл к барабанам и потрогал пластик на них.
– Угу, – ответил Мефодий опечаленно. – Или своровали, пока везли, или забыли в магазине. А может, при разгрузке как-то потерялись… не знаю. Остальное-то новое всё в комплекте есть, а вот тарелки... Эх-х… Руководство обещает помочь, но пока не чешется. Теперь вот деньги откладываю и сам покупаю потихонечку. А тарелки, заразы, дорого стоят, да и вообще тяжело достать. Вот за эту – ткнул в неё пальцем, – тридцать пять рублей отдал, – вздохнул. – Ну да ничего. Уже одна есть, а если ещё и старые удастся реанимировать по твоему способу, то вообще будет шикарно. Кстати, вот сам послушай, сравни звук наших тарелок и чехословацких, – он ударил по нашей – «энгельсовской», а потом по «амати»…
Бух… бух …
– А?! Видишь разницу! Какой звук! Тут и какой тут!
Бух… бух … бух …
– Не понятно только одно, в стране столько металла, неужели нормальные кованые тарелки сделать не могут? Видишь, как импортная звучит? Сравни! – И он стал колотить то по одной, то по другой тарелке, радуясь как ребёнок.
– Стоп, стоп! Хватит уже долбить! Дай гитару настроить, – прокричал Антон.
В этот момент открылась дверь и в помещение вошла девушка.
– Привет, ребята, – сказала она.
– Привет, – сказали ребята.
– Ну, ничего себе! – прошептал я и сел на пол.
В нескольких метрах от меня стояла Люси.
Вы верите в реинкарнацию? А в клонов? Ну, так вот, девушка была практически точной копией моей неадекватной подруги из будущего. Конечно же, на ней не было килограммов пирсинга, татуировок, да и волосы были рыжие, а не покрашенные в не пойми какой цвет, но вот черты лица были до боли знакомые. И голос. Голос был её – моей маленькой, глупенькой Люси.
Я сидел ни жив ни мёртв и смотрел на вошедшую девчонку как на призрак.
Очень красивая, миленькая, курносенькая девушка. Такая прям «няш-мяшечка». Наверняка именно такой, когда-то задолго «до металлического периода», была и моя красавица, оставшаяся в 2019-м.
За призраком вошел высокий парень с усами а-ля «Песняры».
– Физкультпривет, старики. Мы чуть-чуть опоздали. Извините нас. А где Сева и Дима, ещё не пришли?.. Сева, наверное, опять задерживается в своей консерватории, тираня орган?! А Димка что? Опять сегодня не может? – развил бурную деятельность усатый.
– Вот познакомьтесь. Это наш знакомый – Александр, – не обращая внимания на реплики, представил меня вновь прибывшим Антон.
– Здравствуйте, Юля, – представилась реинкарнация.
Если бы она назвалась Люсей я бы, наверное, полез целоваться, а так… Просто пожал протянутую ладошку.
«Нет, не она», – с сожалением пронеслось в голове, а жаль.
Конечно же, не она, и при ближайшем рассмотрение это становилось совершенно ясно – очень, очень похожа, но другая. Лицо более загорелое, на носу больше веснушек, реснички более густые, но вот глаза… глаза и ямочки на щеках были точь-в-точь как у той, будущей.
– Иннокентий, – представился усатый басом и как-то нехотя протянул мне руку.
Я тоже нехотя её пожал и отвернулся к Антону. Тип мне сразу не понравился, и, вероятно, это было взаимно.
Минут через десять открылась дверь, и вошёл запыхавшийся парень с гитарой. Такой же лохматый, с чёрными волосами и с такой же прической а-ля «битлы», как и у других присутствующих здесь индивидуумов мужского пола. Насколько я понял, это и был Дмитрий – второй гитарист, и, по-моему, был он навеселе.
– Привет честной компании. Извините, опоздал. Еле сбежал. У нас там собрание трудового коллектива проходит. Намечалось пропесочить нашего механика Семёныча. Он опять что-то по пьяни накуролесил… – увидев меня, заулыбался, подморгнул мне глазом и сказал: – Привет, пионер, – и стал доставать свою гитару.
Ещё через пять минут пришёл типичный еврейский мальчик с русским именем Савелий. Сева, а именно так представился клавишник, быстро со всеми поздоровался, извинился за опоздание, шмыгнул носом и пошёл на своё рабочее место – к синтезатору.
В очередной раз, пожав руку опоздавшему, я отошёл в сторону, присел на свободный стул и стал ждать…
Ну а басист Иннокентий тем временем развил бурную деятельность. Он всем давал советы, как что и где нужно настраивать. Он осмотрел тарелку, похвалил барабанщика, подошёл к гитаристам, они вместе состроились – настроили гитары в одну тональность с басом, сказал во все микрофоны: «Раз… раз… раз, два, три». Затем покрутил все ручки на всех без исключения усилителях и микшерном пульте. В общем, принял участие во всём предрепетиционном процессе. После этого принял волевое решение – репетицию можно начинать.
И вот ребята начали играть...
Репертуар был понятен. ВИА «Самоцветы», «Песняры», «Сябры» и «Лейся песня». Мне, так же как и директору их завода, приглянулись только две песни «Песняров»: «Вологда» и «Белоруссия». Нужно сказать, исполнение песен было несколько странным, и, я бы сказал, в высшей мере непрофессиональным. Барабанщик Мефодий сильно плавал по темпу, то ускоряясь, то замедляясь. Гитарист Дима часто выпадал из ритма или забывал аккорды, постоянно подсматривал их у Антона. Басист Иннокентий также половину аккордов, вероятно, не помнил или не знал и, в свою очередь, посматривал на игру Антона, тем самым ориентируясь на то какой аккорд он берёт. Иногда басист пытался усложнить свою партию некоторыми гаммами, но всегда запутывался, сбивался и лажал.
Как такая вакханалия могла понравиться директору, я не понимал.
На мой взгляд, достаточно профессиональными тут были только два человека. Это клавишник Сева и гитарист Антон. Также неплохо пела Юля, хотя ей было очень сложно пытаться подстроиться под плавающий, скачкообразный темп с дисгармоничными звуками. Голос у Юли был приятен и красив, впрочем, как и она сама, а умение не сбиваться, не смотря на отвратительный «плавающий» аккомпанемент.
Некоторые песни пел Антон. Его голос мне показался вполне себе профессиональным. Во всяком случае, в ноты он попадал и его тембр неплохо гармонировал с музыкой.
– Ну как? – вальяжно спросил Иннокентий, обращаясь ко мне, когда закончилась четвёртая песня. – Видал, как мы можем?!
– Угу… – буркнул я и мотнул головой.
Как за такое исполнение им ещё и премии выдают, мне было непонятно.
Оценил бы я их игру на «неудовлетворительно». Севе, как и Антону, я дал бы по пятибалльной шкале четыре с минусом. Пение Юли – три с плюсом, остальным же оценка – два с минусом! Правда, ударнику можно было бы поставить два с плюсом за попытки вернуть кораблю ту скорость, с которой он начинал движение. Получалось, что корабль то замедляется, попадая в штиль, то ускоряется, когда начинается шторм, и его кидает на рифы. Такие перемены погоды не хороши ни в музыке, ни в жизни. В общем, барабанщик «плавал» плюс-минус пять-десять ударов в минуту.
Тем временем репетиция продолжилась. Началась пятая, как я понял – новая композиция. Всё было то же самое, только хуже – все играли мимо. Из колонок лилась какая-то адская какофония, в которой звучали невразумительные слова:
«Нокаут!.. Нокаут!.. Держать правей!.. Нокаут!.. Нокаут!.. Я словно зверь!..»
Когда она закончилась басит, автор композиции, не медленно начал всех поучать и орать о своём видении шедевра.
Итак, продолжалось несколько раз. Ребята начинали играть, останавливались на пол песни сбившись и Иннокентий брал слово… Он громко орал на каждого по отдельности и на всех вместе, обвиняя их в неумении играть и чувствовать музыку, хотя сам лажал чуть ли не больше всех, затем взывал к разуму и предлагал начать заново.
Они сыграли эту песню, наверное, раз десять и хоть какого-то адекватного результата, на мой взгляд, не достигли. Всё было плохо.
– Ничего-ничего, неплохо, – стал со своей стороны подбадривать коллектив Антон. – Давайте ещё раз сыграем. Мефодий, не спеши, успокойся. Не нужно так торопиться. Давай, ещё раз… и!..
Результат оказался хуже. Мефодий, весь расстроенный, сидел за барабанами и молча, смотрел вниз. В студии был слышен только лёгкое потрескивания динамиков. Тут в очередной раз слово взял Иннокентий и естественно во всём обвинил сразу всех. Чаша терпения у народа оказалась небезграничной и быстро переполнилась гневом негодования и справедливости! Народ посмотрел на него с гневом во взорах, ну, и понеслось…
«Да что же это за хрень такая?!»
«Да почему же сегодня ничего не получается?!»
«Да как же, вот ты же …»
«Да потому, что ты же… тоже сам…»
«…же тоже, также…»
«…там не я…»
«…а ты…»
«…а я…»
«… а вы…»
– Да ничего подобного, – пытался отмазываться от обвинений во всех косяках Мефодий, которому доставалось, нужно сказать, заслуженно, сразу от всей честной компании. Но тот, получая удары со всех сторон, всё же пытался отмазаться, крича на всё помещение: – Да вы же так же как и я лажали, даже обгоняя мной загнанный ритм…
Короче, все дико ругались, обвиняя друг друга во всех смертных грехах.
Послушав пять минут этот бедлам, понял, что всё это мне надоело. И я по привычке, не осознавая, что лезу не в свое дело, сказал:
– Ребята. Мне кажется, вам необходимо…
– Что?!!! – незамедлительно заорал басист. – Что он тут делает? Кто это? Кто его сюда привел? Почему он влезает в рабочий процесс?! – он подбежал ко мне и с вытаращенными глазами, глядя мне в лицо, заорал: – Вон отсюда, малолетка! Бегом! Пшёл вон!
Я понял, что попал под горячую руку. Конечно, я был не прав, что влез не в свое дело, но раз так уж получилось – хрен с ним. Я встал и сказал:
– Ну и ладно, до свидания.
– Кеша, ты зачем так с мальчиком? – вступила за меня Юля.
Ребята замерли. Антон с Мефодием стали что-то мямлить о том, что «ну хватит, Кеша, успокойся, это мы парнишку пригласили, ему интересно музыку послушать, он ни в чём не виноват, ну хватит, давай дальше репетировать».
– Что?!! – опять заорал психованный басист. Резко развернулся, кинул басуху на диван и, прокричав: – Я распускаю ансамбль! – схватил плащ и выбежал из студии.
– Иннокентий, Иннокентий, стой! Подожди! Кеша, подожди! – бросилась за ним Юля, не переставая кричать: – Кеша! Мы же хотели ещё песню выучить. Концерт ведь скоро. Ты же обещал. Кеша! Кеша, постой!..
Антон поставил гитару и сел на стул. Потёр себе виски, и в наступившей тишине посмотрев на меня, спросил:
– Что ты хотел сказать, Саша?
– Я? Гм… Да как бы... Вы извините, что влез. Я не хотел. Просто как-то случайно вышло. Вырвалось. Вы так ругались…
– Да фиг с ним, у него бывают заскоки. Не обращай внимания. Так что ты хотел сказать-то?
– Гм, а я уже, если честно, забыл, – признался виновник раскола.
Антон вздохнул.
– А музыка как тебе? Нормально? Понравилась? – решил узнать моё мнение Дмитрий.
Остальные ребята тоже присели на стулья и вопросительно уставились на меня.
«И что они от меня ждут? Похвалы, что ль?» – подумал я и ответил:
– Не очень.
– Почему?
– Как-то не стабильно всё звучит.
Ребята усмехнулись.
– Так мы же и репетируем для того чтобы звучание стало таким каким нужно. Оттачиваем мастерство, – пояснил Антон.
– Это ясно, но я вот что думаю… Мне кажется, что для того, чтобы ваша музыка звучала хорошо, для начала, нужно соблюсти ряд условий.
– И каких? – неожиданно вступил в дискуссию молчащий до этого времени клавишник.
– Во-первых, Мефодию необязательно долбить по всем барабанам, достаточно просто вот эти две тарелки – хай-хэт, бочка и малый барабан, вот. Этот хай-хэт – он, считай, что вместо метронома, задает темп. И если ударник будет чётко держать темп, тогда естественно и музыка «плавать» не будет. Как только перестанешь плавать, можно будет добавлять более сложные элементы в тему игры на барабанах, например, делать небольшие переходы по альтам. А пока нужно просто научиться держать темп, используя минимум: хай-хэт, бочка, малый барабан.
Ребята переглянулись и посмотрели на барабанщика.
– Пойми, – обратился я к ударнику и попытался внушить ему простую истину, – тебе вообще не нужно слушать, что и как играют твои коллеги по ВИА. Ты должен знать свою партию и играть только её, ни под кого не подстраиваясь. А вот ребята, наоборот, должны играть конкретно под тебя. Ты их метроном. Ты задаешь весь ритм и скорость композиции, и тебе не нужно слушать, что играет клавишник или что поёт певец, они сами будут подстраиваться под твою игру. И чем чётче ты будешь держать определённый ритм, тем проще всем будет исполнять свои партии. Если же ты начинаешь скакать по темпу – то замедляясь, то убыстряясь, то и ребята будут подстраиваться под тебя. Итог будет одним – ужасное звучание, ибо люди не роботы и синхронно подстроиться просто не смогут. И в доказательство – это ваша последняя песня. Она и звучала так дисгармонично, потому что каждый из вас тянул виртуальное одеяло на себя. Ведь что произошло? Басист начинал пытаться подстроиться под барабанщика, гитарист под басиста, не успевал и путался. Второй гитарист, не зная кому подыгрывать, начинал играть своё. Сева в это время пытался ещё под кого-то также подстроиться. И как вишенка на торте, над всей этой вакханалией был слышен прекрасный голос Юли, поющей мимо нот и не понимающей почему.
– Гм, ребята. Мне кажется он прав, – с удивлением во взгляде сказал Антон.
– Конечно, прав. Поймите, вы все должны следовать только за Мефодием не обращая на игру остальных членов коллектива. Кто-то сбился? Ничего, встроются. Вы же, как танки должны следовать только за ударными не отвлекаясь ни на что, – посмотрел на озадаченного ударника. – У тебя должен в голове всю песню щёлкать метроном. И ты этот тем должен кровь из носу держать! Для этого нужно заниматься. И это просто. Включаешь метроном и целый час долбишь по подушке палочками. Месяц два и он начнёт в твоей голове жить. Вот тогда-то ты и сможешь нормально играть и не плавать. Ведь вывод совершенно прост: лажаешь ты – лажает весь ансамбль!
Вернулась расстроенная Юлия и сказала, что Иннокентий уехал. Но ребятам было не до него. Они пододвинули стулья поближе, и расселись полукругом возле меня.
– Подожди Саша. Объясни. Откуда ты это знаешь? – задал логичный вопрос ударник, немного придя в себя после моего выступления.
– Просто знаю. Меня один человек научил.
– Ты хочешь сказать, – продолжал пытать меня Мефодий, – что столько барабанов на установке не нужно? Смешно. Вот в песне «Вологда» я, к примеру, вот по этому барабану не бью ни разу. А в «Через две зимы» не бью вот по этой тарелке и по этому барабану, а это неправильно! Не зря же ударная установка состоит из такого количества барабанов, – он потыкал в каждый из них пальцем. – Во всех западных группах барабаны используются на всю катушку. Ты послушай «битлов» или «ролингов», какие там прекрасные переходы есть, закачаешься.
– Ну и что! Ну и что, что у них так. Их барабанщик, может быть, играет уже двадцать лет. Ну, или же просто какой-нибудь гений. Ты же только недавно начал, насколько я понял. Поэтому тебе сейчас, пока все это не привело к печальным последствиям, когда ты не сможешь уже по-другому, нужно в первую очередь научиться держать темп. Вот когда ты этому научишься, тогда можно будет и усложнять партии, – внушал я неразумным детям, а затем подумал и решил продемонстрировать мастер-класс. – Мефодий, разреши попробовать.
– А ты что, умеешь? – удивился тот.
– Немного, – сказал я, стесняясь и набивая себе цену.
А что тут такого? Пионер, услышав великих музыкантов, сам решил стать таким же великим. Кто в своей жизни не хотел быть великим певцом и выступать перед толпами поклонниц и поклонников? Единицы? А остальные хотели. То-то же.
В той жизни же, я занимался игрой на ударных около тридцати лет, поэтому немного умел на них играть…
– Где научился? – спросил подозрительный Дмитрий, который отходил в коридор и вернулся с запахом «свежачка» только что принявшего на грудь человека.
– На даче. На пустых банках из-под краски тренировался.
– Ха-ха-ха… из-под краски… – засмеялись ребята.
– Действительно, смешно, – прокомментировал, успокаиваясь, Антон.
– Ну, так что. Можно попробовать за настоящей ударной установкой посидеть? – вновь поинтересовался я в предвкушении.
«Интересно, с какой скоростью я буду «молотить»?»
– Попробуй, – разрешил хозяин «кухни». – Проходи. Вот – это педаль для бочки, это вот хай-хэт, это…
– Я понял, понял. Но нас сейчас остальные барабаны не интересуют. Нас интересуют только хай-хэт, малый барабан (ведущий) и бочка. Антон, подыграй мне, пожалуйста, на басухе что-нибудь простое – четыре аккорда. Любые. По тональности сверху-вниз, ну или снизу-вверх, неважно, как хочешь. Смотри. Вот наш темп, – проговорил я, ударяя, барабанные палочки друг об друга. – Раз-и, два-и, три-и, четыре-и … Поехали.
Отсчитал еще раз, и мы начали играть простой, обычный, незатейливый ритм – «бум-бум, бум-бум, бум-бум»…
Гитарист играл незатейливую мелодию из последней песни, которую исполняли они, – ту, что про нокаут. Всю композицию я сдерживал себя, чтоб не усложнить партию и не сыграть более «замороченно»… Это было нелегко. Неимоверными усилиями всё же добился того, что за всю песню не сделал ни одного перехода и лишь по привычке один раз ударил по тарелке.
«Примитив!» – скажете вы.
«Конечно, примитив, но зато темп не сбивается. Это для ребят сейчас самое главное. Это фундамент – залог того, что песня будет хорошо слушаться. Это залог будущего, как бы пафосно это ни звучало», – отвечу я.
– А научившись понемногу, – сказал я, когда мы закончили, – начнёшь добавлять. Там тарелочка, тут переходик. Так постепенно и научишься. Ну, а если что, то я помогу.
– Поможешь? – удивлённо спросил Мефодий.
– Помогу. Чем смогу, – подтвердил пионер и улыбнулся.
– А переходы ты тоже умеешь? – поинтересовался молчавший до это времени Дима.
– Господи, дались вам эти переходы. Конечно, и переходы я умею, но зачем вам они нужны-то, эти переходы? Разве без них мы сейчас с Антоном плохо сыграли?
– С ними музыка все же лучше и более разнообразно звучит, – не согласился Мефодий, и все присутствующие поддержали его утверждение.
– Хорошо. Если уж вы так хотите, то покажу вам с переходами, только давайте, вот эту – вторую установку, поставим рядом с той – первой. Всегда хотел сыграть на двух установках одновременно, – предложил экспериментатор.
– Зачем? – удивились ребята.
– Скоро узнаете… Не бойтесь… Всё будет хорошо, – закончил я фразу голосом мерзкого злодея из не менее мерзкого третьесортного фильма.
– Ставь, – разрешил Антон, глядя на хозяина «кухни», который только пожал плечами. – Тебе помочь или мы пойдём перекурим?
– Я тоже пойду, подышу свежим воздухом, – сказала Юля, вставая и поправляя причёску. – Заодно обсудим про Кешу.
– Идите курите, конечно, если вам лёгкие не жалко, – сказал я, поднял старую бочку с двумя альтами сверху и потащил конструкцию к «первой» ударной установке.
Мы с Мефодием и Севой остались собирать комплект «два в одном». Пока расстанавливали барабаны, Сева всё время на меня косился, а потом спросил:
– Саша, а откуда ты всё это знаешь? С чего ты это взял, что устанавливать барабаны нужно именно так?
– Как-то концерт смотрел по телевизору – «Песню 1975». Смотрел, смотрел и задумался, что, если две барабанные установки поставить рядом – соединить. Представил, и мне показалось, что смотреться это будет очень даже феерично, – даже не моргнув ни разу, соврал пионер. – Кстати, неплохо было бы поставить микрофоны для более чёткого звучания прямо внутрь бочек, чтоб можно было на пульте отрегулировать частоты.
На немой вопрос: «А на хрена?» – последовал немой ответ: «Так надо!»
Курильщики и реинкарнация вскоре вернулись и обалдели от вида барабанной установки-гиганта. Затем спросили, почему микрофоны лежат и в бочках. Получив объяснение, народ присел на свободные стулья в ожидании пионерского концерта.
«Короче говоря, для первой демонстрации сойдёт», – закончив расставлять стойки с тарелками решил демонстратор и сел за установку.
Ребята смотрели на меня снисходительно. «Малыш построил себе замок из барабанов».
Конечно, их можно было понять. Ведь они же музыканты. А я кто? Пионер, который на банках играл в деревенском саду. Ладно, поехали.
Ум-па-па, ум-па-па…
заиграл я примитив.
Ребята заулыбались: мальчик дорвался…
Потом прошелся по альтам, сделав небольшой переход…
Лёгкое удивление на лицах слушателей.
Ну а затем – рваный ритм из «Nirvana – Smells Like Teen Spirit»!
https://www.youtube.com/watch?v=hTWKbfoikeg
И народ вопросительно переглянулся…
«Так, что у нас с реакцией? Угу, вижу… Нравится…»
Очень удивлены и смотрят во все глаза.
«Ладно, идём дальше, что там у нас… переходы «двоечками»… опа…»
Опять удивились…
Успокаиваюсь и делаю двойками ещё один большой переход, заканчивая ударом по тарелкам с двух рук…
Не только удивлены, но и обескуражены?
Обещаю: «То ли ещё будет!»
А знаете ли вы, мои дорогие слушатели, такую группу, как «Slayer», и, к примеру, их песенку «Angel of Death»…
https://www.youtube.com/watch?v=Ol87N0nxfVs
Вижу, вижу, что не знаете. Ну ладно, не волнуйтесь: сейчас я вам продемонстрирую партию ударных из этого шлягера…
Убыстряюсь…
«Как вам одни из родоначальников трэш-метала (thrash metal)? Нравится?.. Что, охреневаете?! Ну вы там держитесь… Ведь мы от родоначальников трэша переходим к более экстремальному стилю, о котором наверняка вы, мои дорогие слушатели, тоже не слыхивали. А называется он дэт-метал (death metal). Его яркие представители, такие группы, как «Death», «Obituary» или «Morbid Angel» вы точно не должны были слышать, ведь их ещё нет на белом свете. Зато есть я! И сейчас я их творчество вам, мои милые детки, в общих чертах обрисую…»
У ребят натурально открылись в изумлении рты, а у Юли, по-моему, начинают течь слёзы. Мефодий истерически смеётся. Дмитрий в растерянности вращает головой и смотрит на реакцию коллектива. Антон закрыл лицо руками. Только Сева улыбается, и при этом глаза его задорно горят.
«Что ж, настало время сыграть вторую часть «марлезонского балета»… Ну, ребята, миленькие мои, потерпите. Ещё немножко осталось. Вы должны это услышать. Это должно вам понравиться, а заодно вы должны мне поверить, ведь мы нужны друг другу, и вы мне нужны ничуть не меньше, чем я вам. У меня планы, и, по всей видимости, реализовывать их мы будем с вами вместе. Не волнуйтесь, друзья мои, ведь от реализации замыслов вы только в выигрыше окажетесь! А сейчас, дорогие мои, надо потерпеть, совсем капельку, совсем немножко…»
Ускоряюсь ещё…
«…Итак, мы переходим к более вкусному – грайндкор (grindcore). Сегодня этот стиль будет представлен барабанным попурри из песни группы «Cannibal Corpse» – «Hammer Smashed Face»… Конечно же, и с этой песней вы не знакомы. Ну что ж, тогда познакомлю».
https://youtu.be/GGe6-xzbISw?t=9
Две бочки молотят, руки колотят, всё звенит, всё грохочет.
В этом стиле очень часто используется один приём – левая и правая руки бьют одновременно по хай-хэту или тарелке и малому барабану, в то время как две бочки лупят дробь.
С каждой секундой увеличиваю темп…
Господи, как же легко мне это дается в молодом теле. Руки и ноги просто летают. Скорость ударов немереная, наверное, сто семьдесят ударов в минуту, не меньше.
Со стороны эта какофония напоминает стрельбу из пулемета или даже нескольких пулеметов, которых поддерживает беспрерывно стреляющая артиллерийская батарея. Короче, фронт рядом. Весь этот «огненный налёт» происходит минуты две, после чего я решаю закругляться.
Делаю длинный переход и в завершении шлёпаю по всем тарелкам секунд тридцать.
Всё, миниконцерт подошёл к концу.
Смотрю на ребят. В помещении студии стоит звенящая тишина. Слышно только, как всхлипывает Юля.
«Да, прелесть моя, тяжело тебе пришлось. Испугалась бедненькая. Это тебе не «Песняры». У нас в 2019 многие люди от «грайндкора» в обморок падают, а уж насколько, вроде кажется, закалённые: и БГ с Макаром слушали, и другую мудятину тоже, и всё равно – шок. Что уж говорить про неокрепшие, чистые, светлые души, находящиеся вокруг…»
Дмитрий пытается трясущимися руками, вытащить сигарету, не обращая внимание на плакат висящий на стене с огромной надписью – «У нас не курят!»
Сева смотрит всё теми же горящими глазами и почти не дышит.
«Во, парень-кремень. Ничто его не берёт».
Мефодий сидит и раскачивается на стуле, обхватив себя за плечи, и что-то шепчет себе под нос.
Антон пробует взять себя в руки в прямом смысле слова. Неимоверным усилием он отрывает руки от лица и тут же закрывает лицо обратно. Глаза у него почему-то все красные и слезятся.
Дмитрий, нервно затягиваясь сигаретой «Друг», крутит головой, пытаясь понять мысли своих коллег и, вероятно, прикидывая, можно ли выйти «под шумок» в коридор, чтобы там, в сени коридорного потолка, употребить горячительного.
Наконец Антон удаётся оторвать руки от своего лица, и он фокусирует свой ошарашенный взгляд на мне.
– Что… – голос его подводит и срывается. Высокий, гнусавый и каркающий одновременно. – Что… – повторяет он, глядя в пол, и снова из его рта вылетают какие-то каркающие, скрипящие звуки. Наконец он неимоверным усилием сосредотачивается и шепотом спрашивает, глядя всё в тот же пол:
– Что это было?..
Вновь поднимает голову и смотрит на меня красными слезящимися глазами. В них радость и всемирная печаль, надежда и мольба…
– Что это было, Александр?
Голос его дрожит, и его слова повисают в воздухе, растворяясь в полной тишине, которую нарушают только всхлипы Юли и шёпот покачивающегося на стуле Мефодия:
– Господи, Господи, Господи...
– Это была импровизация, ребята. Я назвал эту композицию «Столкновение галактик», – негромко и совершенно не краснея произнёс я, но всё же мысленно извинился перед Гарри Гаррисоном.
«Н-да, останется Джеймс Боливар ди Гриз – главный герой фантастической саги «Стальная Крыса» теперь без симфонии. Ну, так что ж?! Как говорится, се ля ви – такова жизнь. Гаррисон – великий писатель, ещё что-нибудь придумает… ха-ха».
Вокруг не раздавалось ни звука. Тишина и покой радовали и печалили ребят одновременно. Радовало их то, что война на отдельно взятом участке СССР прекратилась. Фронт с артиллерией и авиацией, по всей видимости, ушёл далеко вперёд и в ближайшее время не вернётся. Печалило же ребят, что, быть может, они больше никогда не узнают, что ещё мог бы отчебучить главный артиллерист на сдвоенной ударной установке.
– Ребята, а где тут можно умыться и в порядок себя привести, а то я немного взмок, – решив нарушить всеобщее траурное молчание, обратился я к ошарашенной компании.
– Там, прямо по коридору и налево, – растерянно прошептал Антон и подошёл к Юле. Аккуратно потрогал её за плечо и стал успокаивать плачущую, испугавшуюся девушку:
– Тихо, тихо, тихо… Юлечка, успокойся. Всё уже закончилось. Успокойся…
Архитектура санузла в Доме культуры была в стиле «ампир» – конечно же, как понимали этот стиль строители. Разбитые водопроводные краны, из которых капала вода, ободранные и исписанные стены, торчащие ржавые трубы, да ещё и кабинки без дверей. Никогда не понимал этого хай-тека. Кто-то стоит орлом, вытирая себе зад, а другие люди ходят туда-сюда и смотрят – мазохизм какой-то.
Ополоснулся по пояс водой из-под крана, постирал майку, хорошенько выжал её и надел. Кто же знал, что сегодня будет спортзал? Если бы знал, взял бы полотенце, шорты и сменную футболку. Ударные – это, наверное, и есть спортзал. Задействованы и руки, и ноги. Все группы мышц. Ну а если, к примеру, концерт идёт часа два или более, то потом несколько дней после шоу вообще еле-еле передвигаешь ноги. Конечно же, тут и сейчас мне намного проще. Тело молодое и вполне себе спортивное, здоровья немерено, так что, по идее, я не надорвался. Ну да ладно, завтра увидим результаты «тренировки».
Вернулся в репетиционную.
– Молодец, Александр! Ты просто молодец! – уставшим голосом сказал Антон, как только я вошёл.
Ребята его поддержали и тоже с грустью в голосе похвалили меня.
Они подходили ко мне по очереди, обнимали, поздравляли – правда, было не совсем понятно, с чем именно, но всё равно было чертовски приятно.
Даже Юля, проговорив:
– Саша, ты молодец! Какой же ты замечательный мальчик! – вытирая платком уголки глаз, чмокнула меня в щёку, засмущалась и сразу спряталась за Антоном.
«Видать, испугал её сильно… Ничего, привыкнет!» – подумал циничный я и хмыкнул.
Дело было уже под вечер, и мы отправились по домам. По дороге ребята молчали, что было вполне понятно. Им нужно было оклематься и прийти в себя от такого «столкновения галактик» произошедшего непосредственно на их глазах.
Молчал и я, раздумывая: «А нужно ли было полностью засвечивать своё умение, или можно было ограничиться «Нирваной», потому что и того качающего ритма им бы за глаза хватило. И не переборщил ли я с «галактиками»?..»
Кстати, Гарри Гаррисон, по-моему, опубликует свою первую книгу «Рождение Стальной Крысы» о похождениях Джеймса Ди Гриза только в 1985 году. А это значит что? Это значит, что, быть может, уже и не опубликует. Оставлю ему его цикл «Мир смерти» – и достаточно. Хотя... ну да ладно. Не буду его препарировать – пусть издаётся… Все-таки один из любимых моих авторов-фантастов. Может быть, имеет смысл тут проявить милосердие? Не знаю. Подумаю. В общем, решу судьбу потенциально «моих» произведений позже.
Да-да. Так вот, в легкую. Если будет нужно, то бац, и нет у него «Стальной крысы».
«Ах ты ворюга, – ужаснулась совесть. – Что, за чужой счет хочешь в рай въехать? Да? Хочешь, как сыр в масле кататься? Хочешь?»
«Да. Хочу! Ну что, довольна? Всё теперь ясно? Всё теперь расставлено по своим местам?! Совесть, ау? Ты слышишь меня?! Молчишь? Тогда возьми и заткнись на хрен!.. Ну а насчёт воровства, то является ли воровством лунный грунт, привезенный на Землю по отношению к лунатикам? В смысле лунянам, в смысле лунтикам, или кто там живет. Никто не живёт? Откуда знаешь? Ах ты там была… Ну всем известно: врать – не мешки ворочить! Тут ума не надо. Сказал, что учёные доказали и всё – опора есть. А вот было ли это на самом деле – большой вопрос. Так что нечего меня уму разума учить, совесть. Ну, что молчишь? Нечего возразить? Тогда слушай и запоминай. Я ничего не крал, ибо невозможно украсть то, чего нет; то, чего в природе не существует! Так что теперь я решаю, ибо именно я наследник знаний исчезнувшего мира. Неплохо сказано, а… совесть?!
Да и вообще, само моё появление уже нажало кнопку «эффект бабочки». Теперь много чего не будет, но и много чего появится нового. Непонятно почему? Ну, вот ещё один пример: я попал в этот мир и поднял газету, лежащую на улице, выкинул её в мусорное ведро. Эта газета и может, является тем детонатором, той вилкой, из-за которой разойдутся две реальности. В одной вероятной реальности газета валяется полгода на улице и, загораясь от окурка, воспламеняет кучу мусора, из-за чего впоследствии сгорает половина города. А в другой вероятной реальности, где газету увозят на свалку, её находит бомж, читает статью о мошенниках, проникается идеей и, взявшись за ум, становится министром, который…
А насчёт несуществующей чужой интеллектуальной собственности... вон есть Китай. Ворует существующую интеллектуальную собственность у всего мира и не парится. На всевозможные лицензии давно забит большой болт. Воруют вообще всё, начиная от айфонов и заканчивая самолётами «Су-35», и им по фигу на всех, в том числе и на мировое сообщество!
Там живет вроде как два миллиарда человек. Кого? Воров? На них лишь тявкают и ничего не могут с ними поделать, а они кусают! Так если по фигу Китаю, то ты, совесть, даже не представляешь, насколько по фигу мне. И на мнение каких-то морализаторов, которые не додумываются бычки из пепельницы машины выкинуть в урну, а вываливают на дорогу или идут по левой стороне пешеходного потока, толкаясь и не понимая, что не так, мне на их мнение плевать с высокой горы! То, чего нет, своровать невозможно! К тому же, милая совесть, я тут вообще-то выживаю, словно Робинзон на острове. А мучила ли совесть Робинзона, когда он разбирал по факту чужой корабль, который потерпел бедствие? Вот и меня не мучай, глупое чудо по имени совесть».
– Александр, приходи завтра на репетицию. В шесть вечера. Сможешь? Пожалуйста, приходи, а? – сосредоточенно глядя на меня, произнёс Антон.
Посмотрел на своих маленьких и наивных детишек. Все их взгляды были направлены на меня. Они ждали, что ответит «папа».
«Вот прибило людей-то. Н-да, тяжёлая музыка она такая – может тяжело прибить».
– Постараюсь, может, и подойду ненадолго, – пространно ответил великий комбинатор не став давать обещание.
И хотя мне и они, и их студия были очень интересны, показывать этот интерес я не хотел.
«Я их заинтересовал. Теперь пусть сами за мной немного побегают и поупрашивают, тем самым даже для себя поняв, что я им нужен больше чем они мне. Психология блин».
Мы попрощались, и я поехал домой. Нужно было умыться, привести себя в порядок, перекусить и позвонить маме.
Ну, а ночью я собирался посетить знакомую школу и в очередной раз воспользоваться там местной печатной машинкой.