4 сентября 1992 года, пятница
Город спал. А я, пораскинув взбудораженными мозгами и решив, что после напитка иранских шахов уснуть мне всё равно не удастся, вместо общаги отправился прямиком на завод. Мне казалось, что работа должна отвлечь от мыслей, одолевающих мою бедную голову. Тем более, что работа у меня действительно была. И довольно срочная – к концу дня восстановить связь, оборванную местными нерадивыми строителями.
К счастью, на центральной проходной дежурил наш сосед дядя Лёша по по прозвищу Чекист, которому ничего объяснять не пришлось. Он и так всё прекрасно понимал.
– Это цэрэушники, Полуэкт. Или Моссад. Им сейчас даже напрягаться особо не нужно. В ближайшем ларьке покупаешь пузырь «рояля», подбрасываешь его в подсобку строителям – и готово. И никакой тебе вербовки, никаких диверсантов – сами всё сделают. Дёшево и сердито.
– Не-е, дядь Лёша. Я с ними общался. Вроде трезвые были...
– Ну, значит, завербованные. Точно тебе говорю, – резюмировал старый особист, выдавая мне ключ от четвёртого корпуса.
Первым делом я подсоединил к блоку питания мичмановскую автомагнитолу, а вместо наушников приспособил телефонную гарнитуру – рутинная работа под музыку идёт намного веселее. Но вопреки моим планам, выдержал не более пяти минут – глаза начали слипаться, и я сдался. Отключив магнитофон и паяльник, я свернулся в углу на импровизированной лежанке, где накануне отсыпался Корнет, и так же мгновенно отключился.
Не знаю, какого эффекта достигали шахи, принимая кофе с перцем перед походом в гарем, но на меня напиток подействовал очень своеобразно – за мной всю ночь гонялись голые женщины.
Сюжет моего сна состоял из нескольких взаимосвязанных эпизодов, напоминающих особо откровенные сцены из «Калигулы» с одинаковым финалом. В самый кульминационный момент, когда я в очередной раз был неотвратимо настигнут оравой возбуждённых барышень, из всей обезличенной толпы выделялись трое: Ксюха, Милена и… Прокторенчиха. Причём Ксюха и Милена были абсолютно голыми, а интимные места бабы Зины скрывались за повязками из сухой маковой соломки. На её голове красовались пушистые наушники в виде розовых плейбоевских ушек, а в руках она держала красный силиконовый фаллоимитатор. Лучшие подруги обходили меня справа и слева, а Прокторенчиха наступала прямо, глядя мне в глаза и постукивая красным агрегатом по ладони, как гаишник жезлом. При этом она всё время облизывала ярко накрашенные губы и страстно шептала, почему-то с немецким акцентом: «Сейчас я буту фас немношечко люпить...»
И каждый раз, когда до меня доходило, что её слова адресованы не кому-то, а конкретно мне, и что она собирается меня вовсе не лупить этой штуковиной, я просыпался в холодном поту. А потом снова засыпал, как убитый.
Рано утром меня разбудил неожиданный телефонный звонок. Звонил дядя Лёша. Строители, которых, вероятней всего, наняло не ЦРУ и не Моссат, а МИ-6, снова порвали кабель. Но уже в другом месте. Проклиная все спецслужбы на свете, я поплёлся на место происшествия, чтобы ещё раз убедиться в том, что все местные диверсанты действуют по общей методичке: разводят руками и повторяют на украинском языке одну и ту же заученную фразу «Ми ж хотiли як краще...»
СейфНа этот раз вместе с бригадой кабельщиков-спайщиков мне пришлось провозиться до самого обеда. На входе в четвёртый корпус меня поджидала верная тётя Дуся.
– Полуэкт Иванович, шо там такое случилось? – встревоженно спросила она.
– Да ничего особенного, обычное дело. А что? Может, я чего-то ещё не знаю? – на всякий случай поинтересовался я.
– Вас шукав товарищ Стоцький. И не каже зачем. Я соби думаю: може произошло шо-то серьёзное ? Вин уже два раза вас спрашивал.
– А где он?
– Десь наверху. Може, у Бондаря? Хотя, Бондаря, вроде, сьодни не було… А може у пожарников? Як побачу, скажу, шо вы появились…
Со Стоцким я столкнулся в коридоре первого этажа. Он шёл мне навстречу.
– Здравствуйте, Полуэкт Иванович.
Безопасник, как всегда, был предельно вежлив и выглядел безупречно. Но его взгляд, казавшийся мне раньше пустым и безразличным, сейчас насторожил. Хотя ничего удивительного: второй день подряд на «Точприборе» происходят диверсии – почему бы не предположить, что я и есть главный резидент МИ-6? Но мои опасения оказались напрасны.
– Вы не зашли ко мне за предписанием, как я вчера просил, вот я и принёс его сам, – пояснил он свой визит, протягивая мне документы.
– Благодарю, Владимир Васильевич, – сдержанно ответил я. – Я думал, что это не так срочно. Собирался забежать к вам после обеда... Там, за транспортным цехом, произошло повреждение кабельной канализации, и я был занят.
– Знаю, поэтому я и не стал вас дожидаться. Всё починили?
– Не до конца. Сейчас займусь перекроссировкой.
– Помощь нужна? Успеете до отъезда? – довольно искренне поинтересовался он. И я подумал, что зря возвожу напраслину на человека, который просто пытается мне помочь.
– Нет, спасибо большое, я всё успеваю.
– Ну и отлично. Да... – вспомнил он, собираясь уже уходить, – Степан Степанович мне сказал, что вы не можете найти ключ от своего кабинетного сейфа?
– Точно. Всё перерыл. Но я просил жену Валеры Зайченко – она обещала выспросить у мужа, куда он его подевал.
– Держите. – Стоцкий протянул мне большой блестящий ключ. – Это дубликат. Так исторически сложилось, что все дубликаты от служебных сейфов хранятся у меня. Так что не забудьте мне его вернуть, если найдётся утерянный.
– Не забуду, – пообещал я.
Стоя у окна своего кабинета, я глядел вслед удаляющемуся начальнику отдела внутренней безопасности, размышляя о том, почему же он всё-таки вызывает у меня такие негативные эмоции. Возможно, всё из-за банальной ревности? Но это началось ещё до того, как я увидел его в обществе Ксюхи. Может, на меня повлиял рассказ Бородая? А что, если Бородай ошибается? Тем более, что люди, в общем-то, должны меняться. Почему бы не предположить, что товарищ Стоцкий за последние годы изменился в лучшую сторону? Интересно, а сам я изменился? А если изменился, то как понять, куда?..
Никакого спирта в сейфе, как предполагал Бородай, не оказалось. Там вообще ничего не было, кроме увесистой папки из чёрного кожзама. Когда я вытащил папку наружу, чтобы удостовериться, что сейф пуст, из неё выскользнуло несколько ярких фотографий или открыток – поначалу я даже не понял, что это такое. Чертыхнувшись, я принялся их собрать. То, что я увидел, повергло меня в шок – голова закружилась, и мне пришлось даже сесть.
Это были цветные полароидные снимки, на каждом из которых была запечатлена обнажённая красотка, в которой я узнал... Нет, не сразу. Сначала я решил, что это побочный эффект от кофеина, смешанного с перцем. Но когда я присмотрелся, понял, что никакой это не бред – на снимках была именно она, Ксюха. И самое главное: все снимки были сделаны в интерьере, знакомом до боли, даже картина швейцарского художника Сандро дель Пре «Послание любви от дельфинов» висела на той же багрово-красной стене. А позы, которые демонстрировала Ксюха, очень живо вписывались в интерьер Предзеркалья.
Я долго сидел, тупо уставившись в окно. Затем решительно до конца расстегнул молнию на папке и принялся изучать все её внутренности. Перебирая вспотевшими от волнения руками бумаги – от счетов и квитанций до партийного билета и институтского диплома, – я убеждался в страшной догадке: все они были выписаны на имя Владимира Владимировича Многожёнова. А когда я нашёл свидетельство о приватизации жилья, согласно которому квартира со знакомым адресом является собственностью Многожёнова Вэ Вэ, все разрозненные фрагменты «этюда в багровых тонах» сложились воедино. Я понял, что меня натуральным образом поимели. Да ещё и в чужой квартире…
Затянувшийся процесс перезагрузки, в котором всё ещё находилось моё сознание, прервал телефонный звонок. Я снял трубку.
– Обедать с нами пойдёшь? – Бодрый голос Корнета помог мне быстрее вернуться к действительности.
– Нет, не пойду. Извини, Юрка, очень занят...
Не дослушав, я положил трубку и стал соображать что делать дальше. Прежде всего – успокоиться.
Я сложил все бумаги и фотографии обратно, застегнул папку на молнию и убрал её в сейф. Ключ от сейфа я хотел оставить в ящике стола, но передумал, и сунул его в карман. До принятия окончательного решения пускай побудет у меня.
Так… Неплохо бы с кем-то пообщаться... Не с Корнетом или Бородаем, а с человеком, которому я мог бы доверить свои мысли и сомнения. И не для того, чтобы услышать слова сочувствия – мне нужен был объективный взгляд со стороны и мудрый совет, как правильней поступить в создавшейся ситуации.
В тот роковой день, когда я узнал, что Хеленка, не попрощавшись ни со мной, ни с друзьями, навсегда уехала в Чехословакию, мне показалось, что у меня неожиданно пропали все внутренние органы, и в опустевшем межрёберном пространстве гуляет сквозняк. Тогда мне помог Алекс, ставший после смерти родителей самым близким и надёжным другом и советчиком. Мы сидели на кухне, и я ему рассказал всё, как есть – откровенно и без прикрас. Выслушав мою исповедь, брат дал мне именно тот совет, в котором я больше всего тогда нуждался – после нашего разговора я отправился служить в армию.
Сейчас Алекс был в командировке. Зеркалофоном он принципиально не пользовался, впрочем, как и большинство Предикторов, и я стал соображать, с кем бы ещё связаться. Остаётся только Китеж. Звонить старшему Геворкяну мне показалось неуместным, и я постучался к младшему.
– Что с твоим лицом, Терминатор? – Макс смотрел на меня с удивлением.
– А что не так с моим лицом? – насторожился я.
– Вот и я спрашиваю. У тебя такая обиженная видуха, как будто Сара Коннор с дуру напала на тебя с огнемётом.
Я криво усмехнулся.
– Ты даже не представляешь, Макс, как близок ты к истине...
Я выложил приятелю всё – начиная с того момента, как познакомился с Ксюхой и заканчивая сегодняшним днём. Естественно, опуская интимные подробности и свои бредовые сны. Он слушал меня внимательно, не перебивая и не ухмыляясь, как обычно. Когда я закончил, он помолчал и, немного помявшись, спросил:
– Пол... а скажи мне... только честно: ты её любил?
– Наверное, любил... Но дело ведь не в этом, понимаешь?
– А в чём? – Макс был искренне удивлён.
– А в том, что я спьяну-сдуру, как последний бабуин, разболтал первой встречной… женщине о том, как всё сложится в будущем, а она… – Я с горечью вздохнул. – А этой женщине ничего не оставалось делать, как воспользоваться полученной от меня информацией. – Я был уверен, что Ксюха нашла Зазеркалью именно такое рациональное, как она выразилась, применение. – Ты понимаешь, что практически по моей наводке она через свою знакомую вышла на потенциального директора «Точприбора» Множёнова Вэ Вэ, и буквально вырвала его из сегмента Матрицы Возможных Событий. И всё накрылось… Я уж помалкиваю о том, что разрушилась семья. Нет, не зря мне эгрегатор выдал недавно добрый совет: «Отыщи всему начало, и ты многое поймёшь». Теперь до тебя дошло, что если искать первопричину, то выходит, что во всём виноват я?
– А может, твои родители, которые произвели на свет такого сказочного дятла? Надеюсь, без обид? Ты же именно это хотел от меня услышать? – усмехнулся Макс. – Это же тривиально, Пол. Вот уж никогда не думал, что именно мне, троечнику, придётся учить тебя азам. Ты что, забыл, что такое программирование с динамически изменяющимися параметрами? В Матрице миллионы сегментов с миллиардами вариантов. Или с триллионами – кто же их посчитает? Тем более, что жизнь кипит и все это непрерывно меняется... – Жестами и мимикой он очень убедидетильно изобразил бурлящую жизнь. – Во время телесёрфинга вы видели всего лишь маленький фрагмент одного из возможных сценариев будущего. Кстати, раз этой женщине так легко удалось выдернуть из семьи твою Сару Коннор, то может, это не такая уж и большая потеря для Матрицы? – Макс поглядел на меня, вопросительно приподняв одну бровь. – Ты что, серьёзно считаешь, что ты в одиночку способен всё обрушить? Или наоборот, восстановить? Семью или там Советский Союз, неважно.
– Нет, важно, – возразил я. – Семья – это сугубо личное дело, а Союз – общественное...
– Тем более. Успокойся, мужик. Ну, не вышло с Многожёновым – выйдет с кем-нибудь другим. Даже если не получится внедрить зазеркальные технологии на «Точприборе», всё равно это не конец. Жизнь продолжается, Пол Ковалёв, подумай над этим. Ну, а если хочешь дружеский совет – собирай, Терминатор, шмотки и возвращайся обратно домой. Да, и запчасти свои расплавленные не забудь. Пригодятся.
Где-то в подсознании щёлкнула кнопка, и в ушах зазвучал Виктор Цой:
После красно-желтых дней начнется и кончится зима.
Горе ты мое от ума, не печалься, гляди веселей.
И я вернусь домой со щитом, а может быть, на щите,
В серебре, а может быть, в нищете, но как можно скорей...
– Ладно, старик, спасибо за совет. Подумаю…
Отключившись от Зазеркалья, я быстро нацепил гарнитуру, чтобы проверить, какая кассета стоит в автомагнитоле. Нет, это был не Цой, а старые записи с концертов «Машины времени» и «Воскресения». Откуда же тогда в моей голове взялись «красно-жёлтые дни»?..
В дверь узла забарабанили.
– Ты куда подевался? – весело спросил Корнет. – Мы уж с Мичманом подумали, что ты получил командировочные и свалил без нас. Звоню тебе, звоню, а ты трубки кидаешь…
– Я не кидаю, Юрка, извини. Реально, дел – выше крыши. – Я показал ему подготовленные к распайке вееры разноцветных проводов, торчащих в разные стороны.
– Ого! – впечатлился Корнет. – Значит, вечером тебя не ждать? Я бы помог, но только сам знаешь, какой из меня помощник...
– Сам управлюсь, спасибо, – вяло улыбнулся я. – Мичман погрузился?
– Конечно. Завтра с утра стартуем. Он просил напомнить, чтобы ты договорился с Москвой и не забыл магнитолу. Хочешь, сейчас заберу?
– Я же ему сказал, что всё под контролем. С Москвой я договорился ещё в среду. Завтра по дороге свяжемся с Никитой, уточним место встречи. И магнитолу не забуду. Под музыку паять не так скучно.
Когда Корнет ушёл, я снова нацепил гарнитуру и, отключившись от внешнего мира, погрузился в работу. Вместе с «Воскресением» и «Машиной» я улетел в студенческую юность, где звенящий в задумчивых травах ветерок, навевал старыми, почти забытыми песнями.
Время пролетело незаметно, и когда я всё закончил, за окнами было уже совсем темно. Заявление по собственному желанию я решил пока не писать. Оглядевшись, я запер кабинет и отправился домой. Вернее, в «Гуртожиток №1», так как иллюзорные очертания собственного дома, который мы могли бы построить с Ксюхой, растаяли в туманной дымке Зазеркалья...
Я брёл по улицам ночного Переславля. Фонари горели вполнакала, словно местные коммунальщики неожиданно вспомнили брежневский лозунг «экономика должна быть экономной». И путь мой освещала такая же экономная половинка луны.
Я ещё не определился, вернусь ли сюда обратно, но в любом случае решил купить в Москве кассетный плеер, чтобы отвлекаться от ненужных мыслей по дороге на работу и с работы. А сейчас, чтобы скоротать время, я придумал себе музыкальную игру. Прокручивая в голове любимые песни с недавно прослушанных кассет и мысленно извлекая из контекста несколько подходящих строф, я пытался отыскать в них новый смысл.
По дороге разочарований,
Снова очарованный пройду.
Разум полон светлых ожиданий,
Сердце чует новую беду...
Да, разочарований в жизни моей, безусловно, было предостаточно. И светлых ожиданий хватало. Но никакой новой беды, как ни удивительно, я сейчас не чувствовал.
До чего же вновь меня тревожит
Голос, что зовет из темноты.
Путь еще не пройден, век не прожит,
Тою ли дорогой ходишь ты?
Да и не тревожило меня ничего, кроме сосущего чувства голода в желудке из-за пропущенного обеда. Даже ревность, накатившая на меня после сейфа, как-то поутихла. И никакой голос из темноты меня не звал. Я шагал хорошо знакомой дорогой, вспоминая случай, когда меня угораздило заблудиться в Китежа. Какой-то дух древнего города закружил меня в незамысловатом лабиринте четырёх или пяти улиц в центральной части Китежграда, и мне пришлось обращаться за помощью к Максу. С помощью М-волнового пеленгатора он вычислил моё местонахождение и буквально вытащил меня из этой западни.
Не доходя до центральной площади, я остановился. На скамейке, где в самый первый день я беседовал с менялой Беней, сидел лейтенант Коломбо. Он разговаривал с человеком, лицо которого было скрыто в тени. Когда человек поднялся и стал прощаться, я его узнал. Это был вездесущий начальник отдела внутренней безопасности со своим французским бульдогом. Встречаться с ним ещё раз? Ну уж нет! Я поспешно нырнул в переулок, по которому можно срезать угол и выйти напрямик к гастроному.
Не спится же людям... Поднялся ветер. Небо было чистое, звёздное, совсем как позавчера в музее. Но сегодня ощутимо похолодало – осень неумолимо вступала в свои права… Однако продолжим игру:
Дороги всех моих друзей
Обходят дальней стороной
Пустой и пыльный, как музей,
Забытый Богом город мой…
Так и не удалось мне подобрать ключи к этому городу. Не захотел он меня принять. Если не считать замечательных людей, с которыми я успел здесь познакомится, то больше ничего хорошего и не вспоминается… По голове настучали, пытались поиметь... Я усмехнулся, вспомнив сон с Прокторенчихой.
Здесь каждый камень мостовых
Хранит тепло ушедших дней,
А шум людской давно затих
И в темных окнах нет огней...
Да, ночь подкрадывается незаметно. Всё меньше и меньше освещённых окон в домах, притаившихся в густых приусадебных зарослях.
То ли темнота глаза таращит,
То ли тишина скрывает крик,
Где теперь искать тебя, пропащий
Оглянешься – ты уже старик.
По логике, сейчас я должен услышать из темноты чей-то голос или крик о помощи. Но город молчал. И тут я сам едва не вскрикнул от неожиданности. Я стоял буквально на краю глубокой транши, перегородившей мне дорогу. Ни знаков, ни ограждений… Придя в себя от испуга, я мысленно перекрестился и усмехнулся, вспомнив дядю Лёшу. И тут проклятые диверсанты... Ничего не поделаешь, нужно искать другую дорогу.
Пришлось немного вернуться. Справа был переулок, по которому, пожалуй, можно обогнуть перекопанный участок. Я двинулся в сторону фонаря, горевшего в самом конце этого переулка, и как раз обходил кучу песка, возвышающуюся прямо посреди улицы, когда заметил впереди две знакомые фигуры – Проктор и Ляпа о чём-то громко спорили, стоя прямо под фонарём. Под кайфом они были или нет – в любом случае сталкиваться с ними мне не хотелось, и я, приметив за кучей песка скамейку, решил там пересидеть.
Жаль, что я не успел рассказать Ксюхе о её брате. Бородай говорит, что она его упустила. Но как знать, может она просто не в курсе его наркоманских похождений? Жалко её, конечно. После смерти мужа ей приходилось рассчитывать только на себя, но это вовсе не повод уводить из семьи другого мужа...
Где-то впереди залаяли собаки, и я, осторожно выглянув из своего укрытия, только сейчас сообразил, что нахожусь рядом с «Ксюшкиным домом». Напротив меня – двухэтажный дворец из силикатного кирпича, а под фонарём – почтовый ящик, где пару минут назад я видел Проктора энд Гэмбла. Их там уже не было – а перед синим почтовым ящиком стояла… Ксюха.
Словно ужаленный, я отпрянул назад и притаился, словно мышь. Не хватало еще, чтобы она меня сейчас здесь обнаружила. Через минуту послышались её шаги, и Ксюха прошла мимо. Я почувствовал запах её духов, и у меня защемило сердце…
Дождавшись, пока хлопнет калитка, я выбрался из своего укрытия и, не оглядываясь, быстро зашагал в сторону почтового ящика. Теперь поскорее убраться от света фонаря. Ускорив шаг, я почти побежал и остановился, лишь когда сообразил, что не знаю, где нахожусь. Мне казалось, что я давно уже должен был выскочить на одну из центральных улиц...
Так… Без паники. Нужно взять себя в руки и попытаться сориентироваться. Единственная проблема: никакого ориентира, увы, не было – дома и сами улицы были похожи друг на друга, словно зеркальные отражения. Неужели я заблудился, как тогда, в Китеже?
Я побрёл по обочине, внимательно глядя под ноги. В памяти сами собой всплывали слова песни о хрустальном городе, немного похожей по философской стилистике на другую песню о солдате вселенной. Я попытался отыскать подходящие строки, чтобы провести собственную аналогию с реальностью, но у меня ничего не получилось...
Я привык бродить один
И смотреть в чужие окна,
В суете немых картин
Отражаться в мокрых стёклах...
У меня никогда не возникало желания заглядывать в чьё-то персональное Зазеркалье. Если бы не выпавшие из папки фотографии, я бы ни за что её не открыл и так бы и не узнал, что она принадлежит Многожёнову Вэ Вэ. Наверное, у него были какие-то причины хранить её не в своей квартире, а в сейфе у приятеля. Теперь я догадывался, какие, но проникать дальше в чужую жизнь я не собирался…
Я остановился и огляделся по сторонам. В окнах маленьких уютных хаток, где не был погашен свет, шла своя размеренная жизнь. Мелькающие человеческие силуэты действительно напоминали суету живых картин – фрагменты немого кино или театра теней. Этих людей можно было наблюдать со стороны, даже слышать их голоса, иногда прорывающиеся из открытых форточек, а также звуки музыки или телевизора, но сами они никого не видели и не слышали. В том числе и меня. Сейчас мы находимся по разные стороны действительности, но только время покажет, кто из нас прав...
Вздохнув, я двинулся дальше. Как пишут в книгах, «он шёл, куда глаза глядят». А глаза, давно привыкшие к темноте, стали отчётливо различать звёзды на тёмном небе. Пожалуй, впервые в жизни я пожалел о тройке по практической астрологии. Не прогуливал бы семинары Стеллы Сорушовны – мигом бы вычислил, на какое созвездие мне нужно сейчас ориентироваться. Я уж молчу о навыках самостоятельно, без чьей-то помощи, ориентироваться в Матрице Жизненных Обстоятельств, которые только сейчас начинаю приобретать...
Я шёл, размышляя о Вовке Многожёнове. Он-то вообще не представляет, как устроена Матрица, и даже не догадывается, что всё могло бы сложиться совершенно иначе... С одной стороны Макс прав: если этого любвеобильного товарища так легко удалось выдернуть из семьи, то вряд ли стоит на него рассчитывать при восстановлении единого государства... А с другой стороны, что я о нём знаю? И потом, кто из нас, мужиков не ошибается? Нет, нужно человеку по крайней мере показать, что существует другой путь...
Я дошёл до развилки. Вот, пожалуйста, – два пути. Один из них правильный. При этом вовсе не факт, что другой путь ошибочный. И какой из них выбрать?
Кто-то из Предикторов – я уж и не припомню, кто именно – любил повторять: чтобы человек мог выбраться на верный путь, он должен для начала сам осознать, что заблудился. Я заблудился и признаю это. И в городе заблудился, и в Матрице напартачил. А Многожёнов?
Решение пришло само. Мне дела нет до Многожёнова. Я не имею никакого права вмешиваться в его личную жизнь, и мне не интересно, поймёт ли он, что заблудился. Это его проблемы. Каждый человек свои ошибки должен исправлять самостоятельно. Вот я и попытаюсь исправить свою ошибку, допущенную в Чернобыле. Итак: я возвращаюсь из командировки, дожидаюсь Могожёнова, рассказываю ему о Зазеркалье и демонстрирую эгрегатор. А дальше пускай он сам решает...
Я так и не понял, откуда возникла эта звезда. Возможно, она и раньше перемещалась по небу, просто я её не замечал? А может, это время остановилось, и падающая звезда вместо того, чтобы промелькнуть и растаять за горизонтом, стала опускаться плавно, как в замедленных съёмках?
Не знаю, какое объяснение этому явлению найдут физики и метафизики, астрономы и астрологи – они это хорошо умеют делать. Но факт есть факт: пока звезда летела, оставляя за собой яркий след, я успел загадать не одно желание, а сразу несколько. И только после этото я осознал, что падала она на фоне созвездия Водолея, где пару дней назад я устроил Корнету и Галке звездопад. А кто устроил шоу одинокой звезды мне? Возможно, это Матрица указывает мне направление движения? А кто её запрограммировал? Неужели Бог?..
Я направился в ту сторону и вскоре оказался на центральной улице. Я был полностью убеждён, что решение принято верное, и что теперь всё сложится по наилучшему из всех возможных сценариев. И я снова вспомнил Хелену Петракову, которая на самый обычный приветственный вопрос: «как дела, Хеленка?» всегда отвечала по-разному: «хорошо, отлично, супер» и так далее. Но непременно добавляла по-словацки: «А буде еште лепше!»
Пироги с капустой– Маккартни, котяра, ты где шлялся? Нам выезжать через пару часов, – заворчал Мичман. Он лежал в постели и читал «Мастера и Маргариту».
– А где Корнет?
– Ну, с этим всё понятно – он никак со своей Галкой распрощаться не может. Сказал, что в «Стреле» выспится. А вот тебя где носило? Жрать, наверное, хочешь?
– Ужасно хочу! – Только сейчас я осознал, насколько проголодался.
– Ну, лопай тогда свои пироги, только Корнету оставь.
– Какие пироги? Откуда? А с чем пироги? – Я подошёл к столу и выудил из пакета холодный пирожок.
– С капустой. Вахтёрша принесла тебе передачу.
– От кого? – насторожился я.
– Не говорит, зараза. Рогом упёрлась – не говорит. Думаю, что это от твоей дальней родственницы. Правда тогда совершенно не понятно, где тебя носило? Ладно, проехали. Жуй – и спать. Кстати, можешь передать своей родственнице, что капуста у неё перекисла. – Он закрыл книгу и зевнул. – Но ты не переживай: по трассе – под каждым деревом сортир.
Я жевал холодный пирожок с перекисшей капустой и убеждался в том, что Ксюха, эта удивительна женщина с разноцветными глазами совершенно не умеет готовить. По крайней мере, печь пирожки с капустой. Видимо, у них, ведьм со стажем, другое предназначение…
А на самом рассвете, покидая затерянный во Вселенной, так пока и не ставший её центром, сегмент Матрицы всех возможных и пока ещё невозможных событий, которые происходили и наверняка произойдут в этом необычном, полным тайн, загадок и удивительных людей, городе-музее, я с удовлетворением отметил, что его граждане, вчера казавшиеся мне безликими тенями, уже начинают просыпаться.