Маммон и я, в Пургатории
Иллюстрация для моей серии книг «Тлеющий Ад» https://author.today/work/series/11980
Для седьмой книги («Тлеющий Ад 7: Выгорающий Рай II. 99 Имён Всевышнего https://author.today/work/160832)
Цветная графика, акварельно-карандашная цифровая техника.
Я уже упоминал, что буду рисовать иллюстрации в том числе и к тяжёлым моментам из моей жизни в истинном воплощении, и считаю это важным.
Собственно, что за сцена. Чертог архидемона Маммона, Пургаторий, в народе также известный как замок Святого Демона; Италия, Рим, Изнанка за замком Святого Ангела, близ реки Тибр. Одна из комнат Пургатория. Я, в жену ряженый; Маммон, вставший с кресла в рост, непомерно великий; позади, в креслах да на стульях(за кадром) расселись иные чины, некоторых видно в кадре: слева – Губернатор Марбас, львиноглавый; в центре – архидемон Паймон, сам не свой от ужаса; справа – герцог и губернатор Барбатос.
Это один из самых страшных и тягостных моментов, которые мне выдалось пережить, и которые непременно сказались на моём духовном здоровье, оставили новые раны и разбередили старые, которые, казалось бы, уже проработаны и забыты – ан нет, никуда они не исчезнут, никогда не станут забыты, ибо не изжить их из своего сердца да из разума, ведь вновь они откроются, стоит только чему-то отвратительно точному, меткому, вонзиться прямиком туда, в эти самые раны, да разбередить собою так, будто и не заживали они и вовсе. И неизбывны мои самоистязания, неизбывно моё презрение к самому себе, пусть разум, логика, твердит всё по-умному, рассудительно, - глухи к доводам разума раны сердечные, проходил я это, гордец и нарцисс, уже сотни сотен раз, одинаковое от самого Начала Начал, будто плёнку зажевало в кассете да по кругу крутит: «ты ничтожен и слаб! Ты ничтожен и слаб!» Почему? Потому что нашёлся кто-то сильнее? Но в чём сильнее? И так ли важна та сила? О, нет, не слышу я доводов разума, не прикажешь сердцу никоим средством, будь оно, это средство, хоть трижды премудрое! Всё одно: сила. Сила – вот мой царь да бог, и хоть что в голове перестраивай, нет, не исправить мою природу, ту, что воткана нитью прочной в мою основу. «Быть сильнее всех». «Быть выше всех». «Быть лучше всех». Но куда выше? Я один из четверых Королей Сторон Света, Владыка Востока, Хозяин Песков Пустынных. Я же сам – хищник, зверь. Вот только не однобоко всё в мире, и хищник истинный в миг следующий может вдруг обернуться жертвой. Для иного хищника. Нет, не могу смириться, и не смогу никогда. Навечны мои муки в мире, видать, то проклятье моё, демона, персональное, персональная тягость, что есть у всех да у каждого, своя, особенная. Мы все горим в Аду при жизни, и у каждого индивидуален тот Ад, то тлеющий, то распаляющийся вновь, - и так по кругу, по кругу, по кругу…
_______________
Отрывок из летописи (в книгах я писал о себе от третьего лица):
— Что ж, собратья мои... Алканья ваши я ведаю. Совокупность без стона — что вино без дурмана: пустышка. — Поднял руку он с бокалом повыше, наблюдая во стекле изогнутом отражение искажённое, мутное, Азазеля, на кровати страдающего. — А спесивца сего я ведаю издревле, — продолжил Маммон, воздев голову да свысока на отражение глядя, бокал винный во руке покручивая, покамест слушали его бароны в тишине единой, на Калифу ехидно поглядывая: на боку лёг архидемон истерзанный, спиной ко взорам, дышал тяжко, ото всех отвернувшись.
— От него добиться плача? О!.. — усмехнулся Маммон, качнув головою рогатой. — Не рыдает Зной Востока, Хозяин Песков пустынных! Ведь сам аки пустыня, воистину: непокорный, жаркий, не роняющий слёз. Но... — взглянул барон на слушателей, посерьёзнев пуще. — Как уже я ему ответил: ломаются и доски гибкие, коль пожёстче сдавить их гибкость. И пустыня дождём разрыдается... коли знать, как дождя добиться. Что ж, Калифа. — Поднялся Маммон с креслу своего тяжко, грузно, встал в рост, высоченный, жуткий, взор опустил на Азазеля страдающего, полубоком ко кровати стоящий. — Как будешь кричать ты? — вопросил пургатор, свысока наблюдая пленника, в полумраке лишь пуще страшный, горящий очами пронзительными.
Оробел в одночасье Калифа, глаза раскрыл, пред собою уставившись; ответил после рассеянно, хрипло:
— Громко...
— Ведь как буду бить я? — изогнул бровь Маммон с усмешкою.
Приподнялся тогда Азазель, упёршись локтем во кровать измятую, обернулся на барона жуткого, в лик чудовищный поглядел отчаянно; да и ответил обречённо, испуганно, гласом ослабшим, тихим:
— Больно...
Кивнул Маммон одобрительно, в улыбке щедрой сощуривший очи, да и отверз прягу ремня брюк под чревом, концы ремня того отбросив небрежно во стороны да не сводя взору с Азазеля бедного.
_______
Боль будет длиться вечно (с) архангел Гавриил.
Группа со всем моим творчеством(рисунки, стихи, инфа о книгах и пр.) : https://vk.com/rahatlukumchik_vkusniy