Бабочка
Это мой первый эксперимент с использованием акварельных карандашей. Грушик решил нарисоваться сам, хотя мысли о качелях ходят уже месяц. Вот, оформились наконец-то. Как выяснилось, акварельные мне даже больше нравятся, чем обычные)
Следы замыкаются в цепи у наших ног,
Рождается ночь – безголосый, слепой детеныш.
Из звуков сплетается слово. Ты помнишь, помнишь,
Как каплю дождя вытирал со щеки пророк,
Как капля разбилась в витраж на твоем стекле,
Нашла себе имя, мое ей досталось имя.
Но я никогда не признаю себя повинной,
Что мысли мои говорят о тебе и мне.
Зачем признаваться, ты знаешь, что слово ложь,
Что стоит и должно хранить навсегда наветы:
Молчать, и скрываться, и в сердце хранить заветы.
Тревожным дыханием шепчет на ухо дождь
Нестройные фразы, негромкое эхо фраз.
Есть только два цвета, как в шахматах: ложь и правда,
И белый, и черный вскрывают на пальцах карты,
Становятся легкой усмешкой в краях у глаз.
Я прячусь в ладонях ночи, зажимаю рот,
Все слишком серьезно, чтоб следовать чьим-то играм.
Я прячусь в себя, к именам подбирая рифмы,
А рифмы рождаются точно наоборот,
Мне кажется, я и сама рождена из рифм,
Нелепых, косых, перепутанных кем-то сверху.
Теряется время, теряются дни и вехи,
И жизнь обращается в вечно-безвечный миф,
Без дна и начала, без веры и без конца,
Поломанным ободом, ржавой от века спицы,
И жизнь замирает в колесах у колесницы,
Чтоб каждый из нас мог начать эту жизнь с себя.
Мы встретимся, снова, как в прошлый последний раз,
Пусть это останется нашей рожденной верой.
А я ошибалась: ночь снова родится серой,
Когда от судьбы остается прощальный час.
Мы встретимся. Слышишь? Над крышами льется дым.
Что сможет родиться, однажды должно родиться,
Усталый пророк прячет дождь на краю ресницы,
А мы... Мы однажды уйдем навсегда за ним.