Agony

Для Ингвара Нинсонаи его истории

Его лицо было покрыто пчёлами. Он провёл рукой, освобождая место для вдоха. Латная перчатка обдирала вздувшиеся волдыри с чёрными заусенцами. Из металлического воротника поползли пауки. Сотни бледно-серых пауков размером с монету ковыляли на тонких лапках, тащили за собой белёсые нити. В то время как другие плевались чем-то, по-видимому, жгучим.

— Помоги мне! Пожалуйста!

Насекомые проявляли большой интерес и к доспеху. Пауки отрыгивали зеленоватую кашицу, чтобы растворить латы. Творили с металлической махиной то, что обычно проделывали с мухами. Поедали живьём, переваривали снаружи. А пчёлы занимались латами изнутри. Они строили улей, выедая, выгрызая и встраивая соты в тело ещё живого латника.

— Помоги мне! Пожалуйста!

Бентэйн булькал, ещё пытался дышать, давясь и чавкая пауками.

Узор на его колдовских латах пенился каплями руды, которые проступали сквозь металл. Язык Шахор трепетал в предвкушении, раскалялся от розового к красному, к рыжему, жёлтому, белому, пока наконец не вспыхнул на грани синего и фиолетового.

Латник затих. А гул только усиливался.

Внутри доспеха шла оживлённая работа целой колонии.

Руки Бентэйна иногда ещё вздрагивали.

Но было уже непонятно, он ли подаёт признаки жизни или это трепещет рой насекомых, шевелится тысяча пчёл внутри растворяющегося доспеха.

Глаза Бранда остекленели. Он забыл даже дышать.