Ворон. Начало.
«И смутился дьявол, и увидел, как ужасно добро…»
Из фильма «Ворон», 1994
Город "Н" пылал тысячью костров, он горел словно "Адская кухня", огонь играл в отражениях окон многочисленных высоток, даже не смотря на проливной дождь, который казался нелепой попыткой небес затушить это пекло. Ночь дьявола подходила к концу, комунальные службы пытались ликвидировать последствия анархии и произвола, впрочем как и каждый год, ничего нового.
Самый не благополучный район города, рассадник кримала, убежище убийц, грабителей, насильников всех мастей. Казалось бы что город и так филлиал преисподней с его продажными властями, сокращенной до предела полицией, которая способна задержать разве что карманника и того не всегда из за крышующих их шестерок криминальных авторитетов которые могут запросто снять голову и им не будет за это ничего от слова совсем. Хуже просто не может быть, ан нет есть и здесь самое дно и так уже порядком смердящей выгребной ямы, район где нет даже формального полицейского участка, район где запросто, даже днем, простой поход за хлебом мог обернуться очередной панихидой в местной церквушке.
Пятиэтажка на окраине, не видившая капремонта наверно со времен смерти Христа, возможно даже памятник архетектуры, кто его разберет в этом богом забытом месте.
Треск стекол, крик ужаса перед лицом старухи с косой, как и тысячи таких же в эту ночь. Но этот случай в корне отличался от остальных, по одной простой причине, вылетевший из окна наркопритона человек был не простым смертным, он относился к правящей верхушки этого города, куратор всех поставок и продаж разнообразной наркотичесской химии от героина до, совсем уж собранной буквально на коленке, дури от которой шанс загнуться на месте на много выше чем выжить. И сейчас этот серый кардинал наркобизнеса этого ада стремительно приближался к мостовой, растопырив руки словно надеясь что последние обрастут перьями и вырвут его никчемную душенку из цепких, костлявых рук бабушки смерти. Не долгий предсмертный визг оборвался сменившись глухим стуком о мостовую и хрустом сломанных костей, был человек и нет его, да кому какое дело. Кровь из поврежденных частей тела вытекала толчками, окрашивая и так до нельзя унылый пейзаж местной действительности, в совсем уж мрачные тона.
Город пылал, своими бликами освещая место гибели одного из своих королей, бросая свет на переломаное тело в центре жуткой фигуры какой-то птицы начертаной на асфальте его же кровью, а на крыше пятиэтажки под бронебойными каплями ледянного дождя, стояла фигура, бледное лицо скрытое слипшимися от воды волосами, черный кожаный плащ почти до пят, высокие черные сапоги до колен и кожаная куртка обтягивающая торс как корсет, в свете молний выглядящая особенно страшно, внушающая праведный ужас в сердца грешников, предзнаменовавшая начало конца.... последнего шанса этого города.