Рецензия на роман «Дети Бесконечности»

Рецензия на роман "Дети Бесконечности"

В одном из последних своих романов, относящихся к циклу "Великого Кристалла", Владислав Крапивин собирает вместе всех своих любимых героев. Тем же приемом воспользовались Waymy и Vikarti Anatra в своей эпопее "Дети Бесконечности", собрав в одном поселении, расположенном в искусственно созданном мире Нау-Лэй, всех основных демиургов своих миров. История, собственно, начинается еще в рассказе "Дом на границе", где описывается попадание в этот поселок Анмая Вэру вместе с его подругой Хьютай. Там они встречаются с творцом этого мира Вайми Йенаем, Аннитом Охэйо, их супругами Линой Тутанекай и Маулой Нэркмер и семилетними тогда еще детьми - Аханой и Лэйми.

В этом рассказе ведутся рассуждения как о создании существующего мира, демиургом которого выступает Вайми, так и о его потенциальном конце. Анмай видит это, слив свое сознание с сознанием Вайми.

"Анмай вновь выскользнул из времени. Они вернулись во тьму конца времен родной их Вселенной - но уже в какое-то другое место. Реальности. Звезды и галактики исчезли. Он увидел туманные, расплывчатые шары тусклого серовато-белого сияния, сгруппированные в одинаковые созвездия из разнокалиберных туманных сфер. Застыв в узлах странной кристаллической решетки, они тянулись в бесконечность тающими в ней рядами. Вэру чувствовал тут какую-то странную, шепчущую тишину, - и от всей этой картины веяло какой-то нездешней, окончательной жутью.

Вэру обрадовался, когда они выскользнули из этого обреченного будущего - но, чувствуя, как стремительно они скользят еще дальше, проходя сквозь саму материю времени, он ощутил уже самый настоящий страх. Ему даже захотелось сказать Вайми, чтобы тот остановился, - но тот уже вернулся в Реальность, и Анмай увидел...

Тьма, абсолютный мрак, ничто, - но и оно таяло, прорезаемое тихими облаками... небытия. Точнее он не мог определить эту сущность. Не пространство, но сама Реальность тут беззвучно исчезала, уступая место странному, призрачному сиянию, лишенному цвета, - вообще не свету, на самом-то деле, но иначе Анмай не мог его назвать. Даже смотреть на него было невозможно - казалось, что саму его суть, саму душу через этот взгляд вытягивает в тихую бездну небытия. Оно мягко, почти незаметно расползалось вокруг, окружая их, - и Анмай с громадным облегчением ощутил, как они выскальзывают из этого последнего распада, и летят куда-то прочь - в плотную, настоящую Реальность.

* * *

Анмай очнулся на той же поляне, ослепленный солнцем и оглушенный запахами жизни. Опомнившись, он яростно помотал головой, словно стараясь вытрясти из нее воспоминания о конце всего.

- Что это было? - спросил он, уже спокойно. Здесь, в мягком тепле, в плотной, живой, ощутимой реальности, на фоне прекрасного лица подруги, вся увиденная им жуть казалась уже совершенно нереальной.

- Т`окэ фйау - Призрачный Свет, - ответил Вайми. - Там, в будущем, вся наша Реальность... распадается, чтобы уступить место Небытию. В него я пока не могу заглянуть. Времени там для меня нет.

- Но что это такое? - спросил Вэру. Сейчас воспоминание об этом казалось ему смутным, словно страшный сон.

Вайми вздохнул.

- Ничто. Небытие. И в то же время - Все. То, в чем парят все Реальности, из чего они рождаются... и в чем исчезают без остатка. Полная, абсолютная бесструктурность.

- Почему тогда она не поглотила наш мир сразу?

Вайми хмуро взглянул на него. Сейчас его синие глаза казались еще темнее обычного.

- Нас окружала Бездна Немертвых Душ. Своим безумием она ограждает нас от Призрачного Света. Но в будущем Бездна исчезнет - и Реальность вместе с ней.

- Безумие против Небытия - ничего себе мир, - буркнул Анмай.

- Это тот мир, в котором мы живем, у нас нет другого, - очень спокойно сказал Вайми. Верно, он уже не в первый раз рассуждал об этом. - Я не создавал Бездну нарочно, хотя все мы существуем только благодаря ней. И я не знаю, есть ли другие способы... защиты: для этого надо войти в другие Реальности, а бездну Небытия я пока не могу пересечь."

Весьма интересная, надо признать, космогоническая теория. У древних гностиков были популярны две гипотезы конца существующего мира. Либо, по Валентину, он сгорит во всепоглощающем огне, который в итоге пожрет и самого себя, либо, по Василиду, мир погрузится в вечный покой, когда из него уйдут последние остатки света. Первая гипотеза, как легко заметить, соответствует представлениям, что существующая Вселенная когда-нибудь перейдет от расширения к сжатию, второе начало термодинамики сменит свой знак на противоположный, энергия начнет концентрироваться, и все в итоге стянется в одну точку, или, говоря словами индуистов, выдох Брахмы сменится его вдохом. Вторая гипотеза - это та самая пресловутая "тепловая смерть Вселенной", о которой еще в XIX веке много рассуждали физики, то есть случай, когда никакого сжатия не будет и энтропия дойдет до логического конца. Энергия, равномерно размазанная по пространству, это, по сути, то же, что отсутствие всякой энергии. Манихеи, полагавшие, что частицы Света присутствуют в любых материальных телах, но рано или поздно должны будут их покинуть, фактически придерживались второй гипотезы и, кстати, считали, что именно это и есть цель сил Света, поскольку материальный мир сотворен Тьмой и является воплощением Зла. В гностических понятиях Бездну Немертвых Душ следует трактовать как тот самый Свет, то бишь частицы Божественного Сознания, оказавшиеся в плену у материального мира, а Призрачный Свет - как Плерому (то есть Полноту, совокупность божественных сущностей), из которой исходит все сущее и куда в итоге оно и должно вернуться.

Сам роман начинается с попадания в тот же поселок последнего из демиургов, Лэйми Анхиза, и его подруги Ксетрайи и их знакомства с разросшимся уже местным населением. Лэйми Охэйо и Ахане уже по шестнадцать лет, в поселке народились новые дети, активно пробующие свои сверхъестественные способности, и Лэйми приходится сходу включаться в эту деятельность, познавая все на собственном опыте. Все дальнейшие события читатели романа видят именно его глазами. Таким образом, именно он здесь главный герой, пусть в основном и созерцатель.

Мир Нау-Лэй - это, по сути, рай, хоть его обитатели и не лишены тел и связанных с ними страстей, но зато они доросли уже до такой степени просветления, когда эти страсти уже ничем не могут им повредить. Есть здесь и явный намек на близость к природе, обычно свойственный первобытным племенам, но здесь он выражается только в скудных одеждах и ярой приверженности героев к ходьбе босиком. Все это очень напоминает Колонию в имении Триродова, описанную в первой части романа Федора Сологуба "Творимая легенда". Там этот рай не пережил столкновения с закоснелым в своих предрассудках окружающим обществом, здесь же никакого окружения нет и в помине, и обитателям колонии ничего не грозит, кроме, разве что, их собственного любопытства и свойственной юношеству тяги к поиску смысла жизни. Вот это-то и заставляет обитателей поселка пускаться во все тяжкие.

Отличительной чертой романа является систематизация знаний о данном мире, чего не хватает "Йэннимурской эре", вплоть до того, что классифицируются цивилизации и вселенные. Много внимания уделено возможностям Независимой Станции Транквилити, не упоминаемой в "Йэннимурской эре", но здесь ставшей одной из ключевых структур в связи с присутствием в Нау-Лэй офицера этой станции Анхелы. Целый раздел, оформленный в виде интерлюдии, посвящен используемой этой станцией космическим кораблям.

Отдельные части романа слабо связаны общими сюжетными линиями и вполне могут рассматриваться как самостоятельные произведения. Так, во второй части двух Лэйми с их еще не до конца проявившимися способностями заносит в мир, подвергающийся нападению со стороны Мроо. Они вступают в боевые действия на стороне жертв агрессии, испытывают в ходе схваток жестокие потрясения, явившиеся своеобразной инициацией для младшего из Лэйми, но полностью совладать с врагами не могут, и на помощь им приходят старшие демиурги.

В седьмой части романа Вайми и оба Лэйми в образах мьюри и джангри посещают поселок Звездный в той вселенной, где Земля поделена между Русской и Англо-Саксонской империями Олега Верещагина, где сводят знакомство с местными четырнадцатилетними пионерами и пытаются их в опасности Мроо, против которых землянам в одиночку не выстоять. Несмотря на весьма убедительные картины боевых действий Мроо, извлеченных Лэйми Охэйо из собственной памяти, на пионеров это заметного впечатления не производит, оно остаются свято уверенными в мощи своей державы и в помощи Древних Магов. Таким образом, миссия демиургов проваливается, как и подробно описанная в романе "Йэннимур и Империя" предшествующая попытка симайа убедить землян в том же самом. Тем не менее, психология этих землян оказывается предельно прояснена, а верещагинская имперская идеология успешно опрофанена путем переосмысления некоторых понятий мира верещагинских Империй в духе философской концепции Waymy. Звездная Дорога, например, оказывается инфоретом - смоделированным миром, своеобразной вычислительной заплаткой на существующей вселенной, а сам мир Империй - искусственно выращенным Древними Магами путем массового рождения гениальных детей и подбрасывания документов с описаниями разнообразных технических новинок, что и помогло землянам осуществить столь впечатляющий рывок.

В восьмой части романа Аннит Охэйо с сыном и Лэйми Анхизом на космическом челноке, созданном младшим Охэйо, прилетают на Ухинну - одну из колоний рутенцев, являющих собою иную версию землян, интегрированных в мир Йэннимура. На осваиваемой планете еще мало кислорода, все поселки размещены либо на поверхности планеты под прозрачными куполами, либо под толщей озерных вод, за пределы куполов людям приходится выходить с дыхательными приборами, но обитатели планеты настроены очень оптимистично и готовы плодить все новые колонии. Большая часть текста, впрочем, посвящена не этой антитезе верещагинским Империям, а устройству самого Йэннимура, взаимоотношениям симайа с подопечными цивилизациями, жизни Первой Формы золотых айа, чем успешно дополняет "Йэннимурскую эру".

В десятой части романа Аннит Охэйо устраивает Лэйми Анхизу экскурсию по сотворенным им мирам, один из которых, Рарреадна, оказывается альтернативной версией античности, без рабства, без тюрем, с поркой в качестве основного способа наказания, с узаконенной храмовой проституцией, но при этом с культом знаний, искусства и здоровья, а также с весьма своеобразным пантеоном богов - теми самыми отвязными демиургами из Нау-Лэй, которых здесь почитают, но иногда весьма странным образом:

"Они, наконец, вышли на огромную храмовую площадь. Белоснежный фасад храма поднимался над ней, словно горный обрыв. Из него выступали колоссальные фигуры - наполовину барельефы, наполовину статуи. И прежде всего в глаза Лэйми бросилась фигура Творца Мира - двадцатиметровая, наверное, в высоту, она стояла возле аляповатой, какой-то кривой сферы этого самого мира, повернув лицо к зрителям. Очень, очень хорошо знакомое лицо - несмотря на торчавшие по сторонам откровенно ослиные уши и глупо-растерянное выражение мальчишки, зачем-то запустившего камнем в окно директора школы. Одет Творец был во что-то вроде мятой простыни, очевидно, изображавшей тогу, из свисавших на лицо лохм торчали листья и цветы - вроде как венок, но смотрелось это так, словно они взошли на вечной грязи, а вокруг лица были пузырьки, изображавшие то ли другие миры, то ли напряженную работу мысли - но выглядело это, как бурлящая в голове дурь. Это был, разумеется, Охэйо.

* * *

- Ну вот, теперь ты видишь, - печально сказал Охэйо.

Лэйми посмотрел внимательнее. Творец был как-то слишком худощав - особенно на местный вкус. Торжествующая дева с копьем - теперь в ней без труда угадывалась Маула - стояла, казалось, прямо на его голове. С другой стороны от мира стоял сам Лэйми, созерцая Творца с печальным укором профессора, обходящего палату для бездельников. В целом, творение было, безусловно, гениальное - но явно не того сорта, которыми гордится натурщик.

* * *

- Ну и нафига тебе это? - наконец, спросил Лэйми.

- Мне? - Охэйо возмущенно прижал руки к груди. - Ты думаешь, что я до такой степени спятил? Нет, это боговдохновенное, мать его, чудо света придумал кое-кто другой, - он показал на другую половину барельефа.

За спиной Творца стоял тезка - с хулиганской рожей, размахивая самодельным копьем и мечом, всем своим видом представляя собой терминальный случай педагогической запущенности. За ним покатывались со смеху дочки - сколько их ни есть в Нау-Лэй - а замыкал всю эту композицию прекрасный юноша, сидевший на черепахе и созерцавший весь этот творческий провал с видом невинно-злорадным. У его ног сидела прекрасная дева, а еще одна - в ней легко угадывалась Ахана - спокойно кормила черепаху. Сам юноша с вплетенными в гриву бусами из вселенных и миров был, разумеется, Вайми.

* * *

- Говорят, что гениальный скульптор Астрархис, создавший сие безобразие, отдал ему всю жизнь - но на самом-то деле это был... И не лень же оказалось этому босопятому зас... ой, извини, - Охэйо смутился. - В общем, таков, так сказать, местный пантеон. Маула - богиня ветра, кораблей, мудрости и всего хорошего против всего плохого. Твой тезка - бог войны, разбойников, хулиганов и всяких безобразий. Лина - ясное дело, богиня дев, красоты и целительства. Ахана - хозяйства и домашних животных. Ну и Творец Мира - бог, разумеется, великий, но рас... в общем, несовершенный. И все плохое, сколько его ни есть в мире - единственно от его недосмотра. И потому каждую субботу жрецы дерут его розгами по заднице. То есть, не его, а статуи, конечно - но радости все равно мало. А эта босоногая зараза - бог любви и, мать их, всевозможных искусств. Хотя творец всего этого безобразия - на самом деле как раз он. Маула как-то пообещала ему выдрать все волосы - даже там, где у приличных людей их не видно - но это, к сожалению, не помогло. А местным эта, с позволения сказать, религия ну очень нравится. Еще и истории сочиняют про разных хитроумных личностей, обдуривших Творца - ну, или укравших его... в общем, ту часть, без которой исполнение супружеского долга невозможно. И несчастный Творец должен был исполнять все их желания, чтобы вернуть... ну, в общем, думаю, ты понимаешь. Со стыдом тут вообще плохо, да и с совестью тоже - никакого греха в этом самом тут не видят, да и благочестие - в благородной наготе, а не. Так что призывать к благочестию тут надо крайне осторожно, чтобы вдруг не вышло неприлично.

- А черепаха тут причем? - спросил Лэйми, изо всех сил стараясь сохранять печальный и сочувствующий вид.

- А черепаха, ясное дело, держит мир, - в виде задницы Творца... который есть мир в себе, и при этом не Творец вовсе, - в общем, для композиции."

"Грандиозный фасад оказался лишь пилоном, скрывающим обрамленный колоннами внутренний двор, за которым на высоком цоколе стоял собственно храм, также окруженный колоннами. Почти весь двор занимал обширный амфитеатр - а в центре его возвышался уже знакомый Лэйми аляповатый шар мира и статуя Творца, на сей раз обнаженная. Ее зад блестел, видимо, отполированный длительным применением ремня.

- Вот тут это все и происходит, - уныло сказал Охэйо. - Верховный жрец Творца лупит статую этого самого Творца по заднице, приговаривая: "Твори хорошо, твори правильно, думай о том, что творишь!" - а народ бурно аплодирует, вспоминая различные недостатки в Творении - к которому, кстати, несчастный Творец не имеет ни малейшего отношения. Анхела говорила, что в ее мире Творец тоже претерпел - но за грехи им сотворенных и всего один раз. А тут... бр-р-р!

Лэйми усмехнулся.

- А ты явись им наяву - по попе, конечно, дадут, но, может быть, потом им станет стыдно.

- Может быть, - буркнул Охэйо. - Но зад-то не твой - и мне на нем еще сидеть потом..."

"Они снова спустились во двор. Как оказалось, за ним лежал еще один - а его обрамляли храмы поменьше, посвященные другим членам, так сказать, пантеона. Лэйми передернуло, когда он взглянул на свой собственный храм, украшенный циркулями, наугольниками и прочим инструментом Творца, за которым он в здешней версии присматривал.

За храмом Творца стоял храм здешнего бога, так сказать, любви - точно такой же, только гораздо меньше главного. При виде его Охэйо ухмыльнулся.

- Здесь мне кое-что удалось сделать. По крайней мере, внушить некоторым местным мудрецам мысль, что вечнозеленый товарищ Анхиз - попутно покровитель воинов, разрушитель Вселенной, усыпанный золой, увитый змеями и человеческими черепами. И еще кое-что...

Они вошли в храм. Лэйми ошалело распахнул глаза, глядя на увитую цветами хрустальную штуковину, возвышавшуюся на алтаре; никакого другого изображения божества не было.

- Это то, о чем я думаю? - осторожно спросил он.

Охэйо ухмыльнулся.

- Угу. Какой еще части тела служить символом бога любви? И во время особо торжественных обрядов у кого-то горят его окаянные ухи. Ни одно доброе дело не остается безнаказанным, да, да-с."

Если честно, более юмористического культа еще никому на моей памяти придумать не удавалось. Даже пресловутая Церковь Летающего Макаронного Монстра на этом фоне выглядит образцом приличия. Высмеивать собственных богов, да и то куда более аккуратно, приходило в голову только древним эллинам, а вот наказывать их за несовершенство сотворенного мира было принято во многих языческих культах. Ну, если все вокруг так плохо, должен же кто-то быть в этом виноват!

В одиннадцатой части романа Лэйми-младший, крайне удрученный отсутствием в Нау-Лэй сверстников одного с ним пола, своим ничтожеством по сравнению с отцом и при этом сильно сомневающийся, что чего-то стоит без своих сверхъестественных способностей, получает возможность проверить свои силы без них и вместе с сопровождающим его Лэйми Анхизом попадает в мир, где в ходе Совмещения миров начинается вторжение Мроо, чему предшествует распространение вируса, превращающего почти всех людей в зомби. Сюжетный ход, стоит признать, довольно затасканный, но проявлению способностей героев служит неплохо. Заканчивается вся история открытием неких Ворот, через которые существующая реальность утекает в Нижние Миры.

В последней, двенадцатой части романа описывается, чем в основном занимаются демиурги: ликвидацией пространств с отрицательной энергией и брешей в реальности, затягивающих в небытие эту самую реальность и в полном соответствии с гипотезой о сжатии Вселенной ликвидирующих при этом все сложные структуры, поскольку рост информации в ней происходит за счет роста энтропии, а когда энтропия начинает уменьшаться, сокращается и информация, что означает упрощение существующего мира. Третьей их задачей является ликвидация Выворотней - продукта Творящих Бурь, стремящихся изменить существующую Реальность.

Лэйми Охэйо, наконец, получает самостоятельное задание - справиться с такой Творящей Бури, ставшей побочным продуктом творческих потуг Вайми. В процессе изучения этого явления они с Лэйми Анхизом попадают на преобразованную Бурей планету, все обитатели которой жутко ядовиты. Младший Охэйо творчески подходит к делу и внушает Буре идею преобразовать самого Вайми, после чего та отправляется на поиски сотворившего ее демиурга. Анхиз, в свою очередь, слив свое сознание с сознанием Вайми, получает возможность лично поучаствовать в сотворении новой Вселенной. Заканчивается роман на тревожной ноте - утверждением Вайми, что завтра тут все изменится.

Интересной особенностью романа является описание детства демиургов. Эта тема очень осторожно и, как правило, вскользь затрагивается в священных текстах разных религий. В Евангелиях, например, старательно обходится описание детских лет Иисуса Христа, если не считать одного апокрифа о его жизни в Египте, где будущему Спасителю приписываются весьма сомнительные моральные качества, что, впрочем, сполна характеризует самого автора этого опуса. В "Детях Бесконечности" малолетние демиурги уже осознают свои силы и иногда беззастенчиво ими пользуются, могут по глупости и навредить (именно удирая от семилетнего Найти Йеная, двое Лэйми случайно попадают в мир Мроо), но сознательно никому зла не желают, уже считают себя "большими", как и положено в этом возрасте, когда дети начинают входить во взрослый мир, но по-прежнему живут своими детскими страстями, чему свидетельство вот этот отрывок из одиннадцатой части романа:

"Вечером все обитатели Нау-Лэй собрались на берегу моря, чтобы поглядеть на закат. Охэйо, как обычно, одетый лишь в парео, сидел на песке, ловко скрестив босые ноги. На коленях у него, жмурясь, сидела Лаика, младшая дочка, а Аннит, задумчиво улыбаясь, расчесывал ее длинные, тяжелые волосы. Лэйит, старшая, вместе с Иртой и Олтой, дочками Анмая, ошалело носилась по пляжу, играя в мяч - вроде бы, ничего необычного... если не считать того, что мяч постоянно менял цвет и форму, а то и разделялся на целую дюжину разнокалиберных мячей, тоже носившихся, как угорелые, хотя ничья рука их, вроде бы, не касалась.

Маула, как обычно, устроилась со всеми удобствами, привалившись спиной к гладкому выступу скалы и вытянув ноги. К боку мамы уютно прижимался тезка. Ахана, ваймина дочь, растянулась у его ног, невинно положив голову на бедро юноши и насмешливо посматривая на него снизу вверх - он смущенно жмурился, тщетно пытаясь согнать с лица счастливую и не вполне умную улыбку.

Два других тезки - ваймин сын и анмайный сын - занимались обычным для своего возраста делом, то есть сражались на деревянных мечах, не столько обмениваясь ударами, сколько стараясь принять наиболее эффектную позу. Лэйми они напоминали двух пугающих друг друга котят.

<...>

Он закрыл глаза, чтобы сполна насладиться ощущением - но тут со стороны сражавшихся тезок донесся гневный вопль: ваймин сын, сделав особенно ловкий выпад, огрел соперника мечом по заднице. Тот, возмущенно заорав и бросив оружие, накинулся на него с кулаками. Через миг мальчишки яростно брыкаясь, покатились по песку.

Старший тезка, сын Охэйо, заорав что-то вроде "вы что творите, засранцы?!", бросился их разнимать. Он схватил анмайного сына за бока и попытался оторвать от соперника - но тот держался мертво, и тезка смог отодрать его, лишь упершись ногой в живот вайминого сына. В итоге его атаковали сразу обе стороны, и на песке возникла сущая куча мала, из которой донеслось нечеловеческое ржание. Как оказалось, мальчишки отлично знали слабое место тезки: он дико боялся щекотки. Он извивался на песке, отлягиваясь от мальчишек, но их было, похоже, слишком много: Лэйми никак не мог разобраться в мелькании рук и ног. Наконец, из свалки донеслось жалобное "Ма-а-ам!" - и неспешно подошедшая Маула ловко сцапала малолетних изуверов за загривки, оторвав от сына. Тот, все еще судорожно хихикая, перевернулся на живот, яростно помотал головой и, наконец, поднялся. Вид у него был ошалевший, глаза блуждали, он отчаянно икал. Ахана, невозмутимо созерцавшая всю эту сцену, тут же умчалась за водой - отпаивать несчастного. Младшие тезки сразу приняли Невинный Вид - и, едва Маула отпустила их, тоже умчались - вероятно, додираться там, где их не увидят занудные взрослые."

Очень милая картина, не правда ли? И пусть роман переполнен техническими подробностями и местами весьма сложен для восприятия, подобные живые сцены реально его украшают и делают еще более интересным для чтения.

Большую часть романа можно пока прочитать только на "Самиздате", но надеюсь, что авторы вскоре разместят весь его текст и на этом ресурсе.