Рецензия на роман «Дух воина»

Эта книга даёт возможность детально рассмотреть, как на пространстве фентези сталкиваются архаика и современность, и сделать собственные выводы о том, когда такое сочетание уместно, а когда – не очень. Думаю, что они в значительной мере будут субъективными: трёх предыдущих рецензентов это сочетание не смутило. Но меня оно полностью выбило из процесса погружения в текст, и в результате я прочитала книгу отстранённо и без эмоций. 

Возможно, этот обзор будет интересен хотя бы с точки зрения изучения восприятия читателя, привыкшего фиксировать внимание не только на основной линии сюжета, но и на мелких второстепенных деталях.

«Легенда» - эпическое фентези с сильным упором на боевые сцены, но в то же время, что неожиданно, здесь есть предельно романтическая любовная линия. Антураж – Север, средневековые племена, не знающие огнестрельного оружия и живущие простой и суровой жизнью. Имеются шаманы и магия, обращающаяся к духам предков, а также враждебная магия забытых богов. Отделённая от северного материка морем Империя, предположительно, имеет более высокий уровень развития (как минимум, там есть большие города-крепости, искусство живописи, в то время, как на Севере искусство только прикладное, и философия). 

Это, конечно, слишком расплывчатое описание. И, читая книгу, я пыталась составить более конкретное представление о мире, в котором происходят события. 

Первое, к чему обращаешься в таком случае – это язык. Стиль речи персонажей и их лексика многое могут рассказать. Но в этом плане читателя ждёт разочарование.

На каждом шагу встречаются неуместно возвышенные фразы. Они более-менее органичны в речи мудрецов-шаманов или правителей, но в авторской речи вызывают недоумение. «Пожар тревоги затушили ливень радости и пелена облегчения», «над морем его страсти наступил штиль», «на его лице забрезжил спасительный рассвет улыбки» - я бы не сказала, что эти выражения свидетельствуют о хорошем вкусе.

С пафосом контрастируют слишком современные обороты и канцеляризмы («вождь быстро прикинул, как эффективно «вырубить» потенциального соперника»), а также описания боевых сцен, фиксирующиеся на крови, кишках, костях и прочих неаппетитных субстанциях:

Копьеносец взвыл, а Брудвар, не теряя ни секунды, с хрустом воткнул меч прямо в раскрытый рот воина, оросив руины бело-красным дождём из крови и зубов. 

В речи персонажей наблюдается такой же широкий стилистический разброс. Просторечные и грубые выражения в устах героев-воинов вполне уместны. Однако обилие канцелярита выглядит очень странно: условные викинги то и дело говорят «проявляет повышенную активность», «территории», «проблемы с дисциплиной» и даже «широколиственные породы». Ещё более удивительны в средневековом сеттинге типично современные обороты «не сошлись характерами» и «эхо войны».

При этом в «Легенде» используется очень хороший сюжетный ход, обыгрывающий введение подобных неуместных слов: в дружине героя имеется персонаж-«умник», использующий вывезенные из Империи термины, и остальные герои нахватались от него:

Насупившись, Корфулд подчинился:

– Ну, есть у меня на этот счёт одно предположение, или, как говорят в Империи, «теория», способная дать некоторые ответы.

Благодаря этому приёму «теория», «меланхолия» и «иерония» (как запомнили, так запомнили) грамотно и естественно вводятся в текст. И в то же время совершенно игнорируется неуместность десятков других слов.

Сразу же отмечу, что в книге часто встречается неточное словоупотребление. Допустим, «плавящаяся» кожа, упоминаемая несколько раз – метафора и поэтический оборот. Но «кровь прильнула к щекам Брудвара» и «ветер затрепал стяг флага, стоявшего рядом» - это непорядок. Кровь всё-таки приливает, а не льнёт, а стяг – это и есть флаг целиком, а не только полотнище, к тому же о флаге обычно не говорят, что он стоит. В описаниях глаз героев используется сравнение с драгоценными камнями, и если у Брудвара глаза - сапфиры, то у Айтула – изумруды (хотя упоминается также, что они жёлто-зелёного цвета, а не холодного изумрудного оттенка), а у Ойлифа почему-то вообще чёрные аметисты. Похоже, имелись в виду агаты.

Если же обратиться к описаниям, присутствующим в тексте, то создаётся впечатление, что для них характерна некоторая условность, усреднённость:

Брудвар, как и ожидал, нашёл Вьёрда в кузнице. Соратник склонился над столом и рассматривал какой-то широкий пергамент с рисунком. Рядом дымился горн, повсюду лежали инструменты, оружие и куски разноцветных металлов.

Такая картинка не вызывает большого доверия и не даёт представления о реальном производственном процессе. Инструменты лежат вперемешку с выкованным оружием? Как-то странно и неудобно для работы. Металлы кусками? Неясно, подразумеваются тут куски руды или обломки, скажем, мечей и прочий железный лом. Кузница из этого абзаца – совершенно абстрактная, усреднённо-книжная. 

Так же абстрактно изображены и все остальные декорации. Иногда это идёт вразрез с содержанием книги. К примеру, корабль Брудвара описывается так:

Просторная каюта с резными колоннами, редким оружием и картинами морских пейзажей на стенах, сейчас напоминала шумный и тесный трактир, а не место для вдумчивых собраний.  

Бросается в глаза весьма изящное убранство каюты, пришедшее словно бы из более позднего времени. Эти «картины пейзажей» могли взяться только из собрания редкостей самого Брудвара – как мы знаем из книги, у его племени живописцев не было. Странно, что Брудвар, хранящий свои сокровища под замком в подвале замка и не украшающий ими даже свои комнаты, вдруг перенёс картины и редкое оружие в такое ненадёжное место, как военный корабль. Желание окружить себя роскошью в походе было бы понятно, если бы Брудвар и в мирное время жил в такой обстановке, но он подчёркнуто бережно относится к своей коллекции, пряча её ото всех. И возникает противоречие.

Описания не создают ощущения цельного мира. Он условно-средневековый, пока не появляются анахронизмы вроде пейзажей в каюте у викингов с топорами и мечами. 

Причём, мне кажется, анахронизм сам по себе – не всегда неудачный момент. Его можно обыграть и заставить работать на сюжет. Но в этой сцене он противоречит всему остальному. Роскошная обстановка каюты не вяжется с суровым образом жизни северных племён. И в то же время она не сочетается с отношением Брудвара к редкостям, а оно специально подчёркивалось сценой, в которой он долго спускается в подвал замка, в своё хранилище, скрытое в самом потайном углу. Этот эпизод был ярким и многозначительным, я бы даже сказала, символическим: драгоценные полотна, упрятанные в сырой подвал, и воин-варвар, разглядывающий их при свете коптящего факела. Сцена врезается в память, и оттого так силён диссонанс с описанием каюты на корабле.

Ощущение отсутствия цельности распространяется и на общество, представленное в романе. Образ разведчицы Грайдис заставил меня задуматься о положении женщин на Севере - что-то здесь не увязывалось. Из книги удалось выяснить, что в Избранной Тысяче, куда входят лучшие воины, целая сотня – женская. То есть воительниц должно быть достаточно много, чтобы такое большое количество прошло строгий отбор и было признано лучшими.

Известно также, что племенем ройсов правит женщина:

Для ройсов такое было в порядке вещей. Их женщины снискали славу отважных и гордых воительниц, несказанно красивых, к тому же. 

Судя по этой цитате, для остальных племён правление женщин не является нормой. К тому же тут подчёркивается воинственность женщин ройсов, что заставляет предположить, что в других племенах женщины менее воинственны. При этом в книге не утверждается, что в женскую сотню входят только ройсы, так что противопоставления с другими племенами вроде бы быть не должно.

Однако когда воины уплывают к берегам Империи, выясняется, что сопротивляться набегам внезапно появившихся дикарей на Севере некому:

Потом врагов стало слишком много, а наших мужчин - слишком мало. Искать стало почти некому, да и добровольцев изрядно поубавилось.

И даже так:

Ведь единственное, что эти муравьи хорошо делают, так это бьют безоружных баб.

В этом эпизоде женщины уже изображены не воительницами: они полностью беззащитны в отсутствие мужчин. И это не сочетается с прошлыми данными. Если же подавляющее большинство женщин Севера не умеет воевать, то приходится предположить, что сотня Волчиц по главе с Грайдис введена в роман просто для эстетических целей:

Как не старался Брудвар, он не мог отвести глаз от изящной фигуры. Портному, который сшил для Грайдис эти штаны, сидевшие на ней будто вторая кожа, вождь был готов поставить памятник. 

В некоторых эпизодах нельзя с уверенностью сказать, имеет тут место логическое противоречие или просто неточность построения фраз. Второй вариант попадается довольно часто, например:

В его центре лежал обломок скалы. Присмотревшись, воин понял, что ошибся: то был крупный черный камень с идеально гладкой, будто срезанной поверхностью. 

Здесь явно неточно утверждение, что воин ошибся: крупный черный камень, даже обработанный, вполне может быть обломком скалы, в этом нет противоречия. 

Но, к примеру, в книге есть эпизод, в котором на людей нападает оживший мертвец. По этому поводу Брудвар говорит:

– Эльстира права, фэрл должен всё увидеть сам и согласиться, что мертвеца придётся сжечь. 

И здесь уже непонятно, имеем ли мы дело с логическим сбоем или с неточно выраженной мыслью. Дело в том, что для племён Брудвара сожжение тела – нормальные, традиционные похороны.

Отчего-то мысль о том, что его тело не будет предано огню, а оставят на съедение червям, возмутила Брудвара до клокочущей ярости.

В таком случае, никто не должен возражать против сожжения тела, и слово «придётся», обозначающее вынужденную меру, здесь неуместно. Если же это не логический сбой, а неверная формулировка, то неуместно всё окончание фразы, делающее акцент на необходимости сожжения: по логике сюжета, фэрлу сначала предстоит согласиться с тем, что его племянник-зомби на самом деле является мертвецом, и только во вторую очередь дать добро на его сожжение.

Можно возразить, что это мелочи, однако именно из таких мелочей и складывается мир книги. Крошечные детали могут вызвать доверие и полное погружение в роман – или, наоборот, продемонстрировать нежизнеспособность авторского мира. 

Когда их немного, эти детали можно игнорировать, однако в «Легенде» неточности встречаются слишком часто. Для человека, читающего вдумчиво и пытающегося связать приводимые книгой факты воедино, это непростое испытание.

Если же говорить об образах героев, то вырисовывается интересная картина. Главный герой, Брудвар, демонстрирует очень сложный внутренний мир. Все остальные герои книги работают на определённую функцию и не отклоняются от неё, никаких психологических глубин у них нет. Верный друг, забавный слуга, нежная возлюбленная, жена-стерва, двое близнецов, один из которых умный, а другой сильный – это довольно-таки одномерные фигуры. Самое большее, стерва может оказаться хорошей матерью, а верный друг страдать от отсутствия детей. Но назвать их характеры проработанными и глубокими сложно.

Психология в романе временами даёт ощутимые сбои. К примеру, таким образом ведёт себя тот самый оживший мертвец, которого собрались сжигать:

По щекам пленника потекли слезы, тон стал протяжным, надрывным:

– Папа, кто все эти люди?! Освободи меня, я не хочу умирать! Дядя Бордс! – тот заметил фэрла. – Скажите им, скажите, чтобы меня отпустили! Я ни в чём не виноват! Ни в чём! Прошу вас, я не хочу умира-а-ать! – плач превратился в истерику, от которой Бордс пришёл в настоящее бешенство. 

Дело происходит в племени условных викингов, суровых северных воинов. Пленника называют мужчиной и парнем – похоже, что это молодой человек, но не ребёнок и даже не подросток. Однако этот молодой викинг закатывает истерику, как младшеклассник. На примере сыновей Брудвара читатель к этому моменту мог сделать какие-то выводы о том, как ведут себя подростки-северяне, не говоря уже о взрослых. Норма поведения – мужественность, даже брутальность, стойкость и храбрость. 

Меня в этом эпизоде смущает не поведение мертвеца, который, как у нас выражаются, оказался в тяжёлой жизненной ситуации и вообще не викинг, а посторонний злой дух, вселившийся в тело – какой с него спрос. Удивительно поведение его отца и дяди. Они воспринимают неприличную для их общественного уклада истерику родственника как должное – примерно так, как восприняли бы плач родного дитятки наши современники. Их не настораживают ни речи родственника, не узнавшего вождей, ни его рыдания. Поправки на средневековое мышление персонажей здесь не делается, и оттого сцена выглядит странновато.

Ещё более неестественна сцена, в которой маленькой дочери возлюбленной Брудвара угрожает опасность.

Нарьяна обернулась. Та стояла в десяти шагах от матери. Но что-то было не так. Фингри побледнела, нижняя губа дрожала. Глаза, словно огромные блюдца, смотрели сквозь Нарьяну. По телу девушки пробежал холодок. Она не хотела следить за направлением взгляда дочери. Стараясь не терять самообладание, сперва подошла к Фингри, присела возле своей малышки и обняла её.

"Чего ты испугалась", - Нарьяна съёжилась, не желая слышать ответ.

- Ф..Ф..Ффолк, - жалобно проскулила та, указав непослушным, дёргающимся пальцем за спину.

Надежда на то, что Фингри ошиблась, прожила семь оглушительных ударов сердца.

Она увидела.

В этой сцене женщина сознательно «не хочет следить и не желает слышать», когда её ребёнок смертельно напуган и они обе в опасности. Но так просто не бывает. Никто не станет ходить туда-сюда, обниматься и отворачиваться, когда подозревает, что на него, а тем более на его ребёнка вот-вот нападут. Понятно, что все эти действия призваны увеличить напряжение сцены и потянуть момент неизвестности, но поверить в них невозможно, они неестественны. 

Психология же главного героя – сложная и неоднозначная тема. Брудвар получился очень многослойным и даже противоречивым персонажем. Мне думается, что в этой неоднозначности есть своя прелесть: она заставляет задуматься о том, оправданы ли поступки героя, заставляет попытаться разобраться в его характере и сделать собственные выводы. 

С одной стороны, Брудвар – типичный воин Севера, то есть, с современной точки зрения, убийца и грабитель, а с точки зрения своих соплеменников – храбрец и достойный человек. С другой стороны, в нём периодически просыпаются жалость, совесть и другие крайне неудобные для воина качества:

Брудвар испытал одно из самых ненавистных для себя чувств: начал сомневаться. Разум кричал ему о том, что нужно уничтожить фэрла, отомстив за всё зло и избавив Север от опасного смутьяна. Но сердце противилось такому решению. Привыкшее к жестокости, оно всё же дрогнуло, увидев, как была самоотверженна и велика любовь дочери к отцу. 

Кроме этого, Брудвар склонен к рефлексии, и этот момент мне кажется спорным. Для человека его времени и положения самокопание в таких масштабах, кажется, всё-таки не вполне естественно. 

Но в этом вопросе я могу судить предвзято. Меня смутило самое начало романа, когда Брудвар получает известие о предательском убийстве отца и брата. Этот эпизод на добрую половину состоит из попыток осмыслить произошедшее и из рассуждений о том, что герой не любит отца и рад смерти брата, открывающей ему путь на престол.

Пока воин размышлял над будущим, его мать узнавала подробности убийства.

Затянутая рефлексия в этот момент показалась мне неуместной: Брудвар всё-таки изображён не как мечтательный юноша, погружённый в собственный внутренний мир, а как взрослый и опытный воин. К тому же он только что узнал, что фактически стал правителем, со всей сопутствующей ответственностью. Для такого человека едва ли возможно пропустить мимо ушей важнейшее сообщение, раздумывая о своих отношениях с братом. 

Нужно сказать, что это единственная сцена в романе, где размышления Брудвара смотрятся несвоевременно. Во всех остальных случаях он предаётся своим мыслям в спокойной, располагающей к этому обстановке, и никакого диссонанса не ощущается. Но возникшее ощущение неестественности влияет на восприятие, заставляя сомневаться: не слишком ли образ мыслей Брудвара приближен к нашему времени?

 Да, когда-то я грезил о власти над Севером. Не мог уснуть, завидуя, представляя, как мой родной брат становится вождём. И да, когда я стал правителем Севера, то искренне радовался этому. Но вовсе не потому, что хотел сделать Эргунсвальд лучше. Я думал, титул поможет мне стать великим, тем, кого люди запомнят на века. Тем, кто совершит невозможное, - вождь замолчал. Разум оживил картины взятия Бранбурга и нарисовал белокаменную столицу Империи. - Казалось, все дороги ведут меня к этому. Я жил своей мечтой, дышал ей, а когда пытался забыть о ней и спокойно править - задыхался. В конце-концов, свои цели я поставил выше долга. И поплатился за это.

Большой плюс романа – то, что автор не собирается приукрашивать героя и показывает отрицательные стороны его характера. Всё остальное, наверное, субъективно. На мой вкус, Брудвар чересчур современен – меня смущают не только его рефлексии, но и романтичность, неожиданная в герое такого плана. Нежную любовь вождя племени к рабыне скорее ожидаешь встретить где-нибудь на розовых просторах ЛыРа, чем в такой суровой книге, как «Легенда». Но это, вполне возможно, дело личных предпочтений.

Брудвару не спалось и он, расположившись напротив девушки, любовался её прекрасными чертами. Воин не отвёл глаз, когда она, вдруг, улыбнулась и приподняла веки. Позвала его требовательным взглядом – и он безропотно подчинился. Лег позади неё, обнял нежно, но согревающе-крепко. Гладил янтарные волосы до самого утра, вдыхал аромат мёда и слушал, как она дышит во сне, покуда и сам не погрузился в мир приятнейших грез.

Как бы то ни было, характер Брудвара ставит перед читателем непростую загадку, и едва ли у неё есть однозначный ответ. «Ты не жалеешь о прожитом потому, что всегда слушал своё сердце и поступал так, как оно тебе шептало. Такая возможность немногим выпадает», - говорит герою его друг, но соглашаться с этим вовсе не обязательно. В конце концов, сердце шептало Брудвару, что он должен начать захватническую войну и погубить тысячи людей - и своих сородичей, и жителей Империи. Соплеменники считают его великим завоевателем, и это понятная точка зрения. Читатель может иметь своё мнение – для меня, например, Брудвар отрицательный герой. 

В этом, на мой взгляд, сильная сторона книги – она оставляет возможность не согласиться с персонажами. Читая её, можно подумать, всегда ли уместно то, что шепчет сердце, не прячется ли за нашими собственными, якобы целесообразными и оправданными, поступками обыкновенное тщеславие и ради чего, в конечном итоге, мы приносим жертвы. Мне кажется, что "Легенда" учит быть честным с собой, а это важная штука.

__________________

Рецензия написана на платной основе, подробности тут: https://author.today/post/59197