Рецензия на роман «Сезон охоты на единорогов»

Рецензия на роман "Сезон охоты на единорогов"

Роман Ольги Ворон "Сезон охоты на единорогов" по формальным признакам можно отнести к фэнтезийным произведениям, но на деле это синтез разных миров с собственными законами и моральными системами в одном произведении. С одной стороны это некая альтернативная Россия с непонятно какой верой и явно чуждой ей военно-магической структурой, руководствующейся какими-то восточными, скорее всего японскими, философскими воззрениями. Ведуны и воины-тархи, объединенные в некие Храмы - то ли самурайские кланы, то ли боевые монашеские ордена. Как бы там ни было, система эта пребывает в глубоком кризисе, координирующего все Схода Храмов больше нет, отдельные Храмы борются за влияние и ресурсы, в качестве которых выступают и дети с магическими способностями. Вся надежда на появление Чудотворца - особо сильного мага, который и спасет этом мир. Если бы не восточный флер, можно было бы сказать, что посвященные ждут появления мессии.

С другой стороны, перед глазами читателя разворачивается, можно сказать, классическая крапивинская история из цикла Великого Кристалла, где есть мальчуган, обладающий неким сверхъестественным даром, и его защитник - взрослый мужчина. В данном случае защитников оказывается даже двое, и они сперва даже борются за право его защищать, при этом младший, Евгений "Просо", вставший на защиту первым, ревнует к старшему, Бориславу, и их нелегким взаимоотношениям посвящена большая часть романа, но затем обстоятельства приводят их к столь крепкому союзу, что они даже готовы друг за друга умереть. У юного ведуна есть, кстати, еще и третья негласная защитница - его бывшая учительница Анна, тоже ведунья.

Что же представляет из себя юный герой, который их всех связывает? Юрка - мальчик младшего школьного возраста с соответствующей психологией, яркий фантазер, представляющий себя повелителем единорогов Танистагором, вот только фантазии свои он может обращать в реальность. Сцену его знакомства с Бориславом, с которой и начинается роман, смело можно признать шедевральным текстом:

"- Хочешь, я угадаю твое имя?

Звонкий мальчик-колокольчик в коротких шортиках прыгал на одной ноге по полянке. Он смешно подрыгивал согнутой ногой и тряс вихрастой рыжей головой. Огонек. Глупый огонек на лучине.

- Хочешь? Я угадаю! Хочешь?

Он то ли убеждал, то ли уговаривал, при этом ухитряясь делать это так громогласно! Он очень хотел, чтобы его заметили.

Я заметил. Тяжело не обнаружить, когда нечто медное с ног до головы крутится рядом и, не переставая, талдычит одно и то же. К тому же мотаясь так близко и неустойчиво, что периодически приходиться ловить себя на вялых мыслях о том, что же нужно будет делать, если эта Чуда свалится. А еще пацаненок досадно мешал вкушать полуденное солнце, то полностью закрывая его, то открывая так, что оставалось только недовольно жмуриться от неожиданности.

Я крякнул, прочищая горло, и лениво согласился:

- Угадай...

Вихрастый, как подломленный, рухнул рядом со мной, еще в полете скрестив ноги. Пришлось окончательно открыть глаза. Лицо у него было счастливым. Нет, не потому, что взрослый обратил на него внимание и разрешил поиграть, нет. Просто есть такие детские лица, которые словно светятся изнутри, будто хелуиновская тыковка. А этот Чудо словно и был такой тыковкой - рыжий, вихрастый, с сверкающими карими глазенками, загорелый, будто прожаренный летним солнышком. И даже с веснушками - будто мелкими пятнышками на свежеиспеченном блинке.

- Дай мне руку!

Он требовательно протянул ко мне свою ладошку на невозможно тонкой ручке - словно амулет на гайтане. Ничего не оставалось, как только выполнить необходимое условие. Несмотря на то, что было лениво даже шевелиться, пришлось приподняться на локте и протянуть ему руку. Хмуро подумалось о том, что в мою широкую ладонь можно завернуть с десяток таких маленьких детских ручонок. Пацаненок жадно сцапал мои пальцы и потянул к себе с искренностью желания действия. Задумчиво уставился в линии жизни, нахмурился, поводя пальцем по шершавой коже. И сразу вспомнилось старое, неизбывное - "сорока-сорока кашу варила, деток кормила". Пришлось самому нахмуриться, прогоняя детство из глаз, и посмотреть на свою руку. Ничего там не было. Обычная ладонь. Однажды пожженная. Дважды раз поломанная в разных местах. С посеченными мышцами. Обычная. Во всяком случае, имя там точно не написано.

- Борислав! - наконец уверенно и весомо, словно взрослый, сказал мальчишка и посмотрел мне в глаза, застенчиво и робко улыбнувшись.

А вот мне стало не до улыбок. Тело подобралось для боя сразу. А вот сознание, расслабленное от долгожданного отдыха и невеселых мыслей, догнало чуть позже. Я коротко вдохнул, напрягаясь, и насторожено оглядел мир вокруг. Где-то хватило взгляда, где-то подключилось внутреннее зрение, но окружающий мир я просканировал тщательно. Никого.

Ни тренированных тархов, ни ярых ведов, ни даже слабеньких вешев. Тишина и спокойствие мира такое, что кажется запредельным. То ли я совсем ослаб и потерял чуйку, то ли тут действительно никого нет. Тогда откуда тут он? Рыжий малец с нечеловечьим уменьем.

- Ауу! - позвал Чуда.

Но я уже упер взгляд себе в ладонь. Нет, конечно. Имени там не было. И быть не могло. Но вот это рыжее бестолковое Чуда сумел его оттуда вытащить. Не угадать, нет. Сложно угадать такое имя - редкое среди людей, да и среди нас, чуждых тут, не частое. А вот нашел он его там - и никуда от этого не деться.

- Ну? - спросил он, наконец, видя, что я глубоко ушел в себя.

- Угу.

- Что "угу"? - ловко наклонился он, загородив своей головенкой мою ладонь и заглядывая мне в глаза снизу вверх.

Стало понятно, что это недоразумение в покое не оставит.

Пришлось убрать руку и сесть.

Река сверкала нестерпимо. Сверкала и манила. В такой жаркий день хотелось залезть в нее и не высовываться. Чувствовать, как ласкает натруженное и зажатое тело вода, ощущать, как уходят в небытие застарелые тревоги. Но это все фантазии. Мечты, мечты. Пока рана окончательно не затянется - рисковать не стоит. Да пока не подживут ожоги. Эдак дня два. Поэтому приходится только загорать. Доброе солнце весьма полезно для восстановления. А еще полезен покой. Который исчез одновременно с появлением Чуды.

- Ладно. Я - Борислав. А ты? - вздохнув, незаметно оглядываю местность на предмет приближения других незваных Чуд.

- Я - Танистагор! - гордо заявляет он, пытаясь выпрямиться и сделать спину идеально прямой, будучи в весьма неудобной для этого позиции - сидя на заднице со скрещенными ногами. Кажется, такую позицию принято называть "сидение по-турецки".

Морщусь. Выдумщик! Хотя... Выдумщик-то выдумщик, но вот храмовое имя мое он угадал верно. Значит, стоит и к этому заявлению относится серьезно. Мальчик - не из простых, хоть и вовсю дурачится.

- И откуда ты взялся, Танистагор?

- Оттуда! - небрежно машет он рукой за спину.

"Оттуда!" - ближайшая деревенька? Или город? Или там Ворота, о которых я не знал? Что за "оттуда", где живут Чуды с умением угадывать имена?

- А ты откуда? - свешивается на бок рыжая любопытная головенка.

- Оттуда! - отвечаю я и честно показываю на лес, где стоит моя палатка. Саму палатку с опушки не видно, но направление выдерживаю точно. Формально не лгу - пришел я в эти места уже два дня как и, можно сказать, основательно обосновался. Так что местоположение палатки можно считать моим временным домом.

- А ты кто? - сыпется следующий вопрос.

Чуда неугомонен и бездонен. Он, даже просто сидя рядом, не способен оставаться в покое. То рожицу кривит, то пальцы сплетает-расплетает, то почешется, то потянется. Просто "энерджайзер" во плоти! Только розовых ушек заячьих не хватает! Отвязаться от него так просто не получится.

Я еще раз оглядел мир вокруг.

- Турист, - наконец предполагаю я несколько с сомнением. Человек, который смог по руке назвать мое храмовое имя, о котором уже забыло большинство знакомцев, вряд ли удовлетвориться таким нелепым самоопределением.

- Ну да! - хитро щурясь, хмыкает Чуда и делает жест стряхивания чего-то с ушей. - У меня сегодня нет аппетита на макароны, Борислав!

Что ж. Понятно. И не только то, что сойти за стороннего не получится. Главное иное - малец приучен разговаривать с взрослыми из позиции равного. Он не был в детсаде, не учился в школе, не ездил по детским лагерям или санаториям, его не загоняли в рамки послушания какие-либо из человечьих структур. Нет. Этот пацан обучался или еще обучается в Храме.

Я развел руки. И извиняясь, и признавая его право общаться так.

- Ну и кто я тогда?

- Ты - рыцарь-странник из Светлого ордена! - проникновенно и немного покровительственно говорит Танистагор и, укладываясь рядом, закидывает руки за голову и начинает мечтательно рассматривать редкие облака. - Ты по земле ходишь и свершаешь добрые подвиги.

- И какие же? - тихо интересуюсь я.

- Всякие, - вздыхает Чуда. - Освобождаешь принцесс и просто девушек от плена разных тварей. Со злыми рыцарями сражаешься на честных поединках. Добрые силы защищаешь. Драконов всяческих от людей спасаешь...

"Драконов спасаешь..." Чуда все также счастливо смотрит в облака, а я уже почувствовал, что рассудок по барабанным перепонкам висков выстукивает "СОС". Пацаненок просвещен! Просвещен настолько, что нет сомнения в его уровне знаний! А таких никогда не оставляют без охраны.

С трудом подавив в себе желание вскочить с места и рвануть в ближайшие кусты и далее - в лес, я снова затравленно огляделся. Вокруг тихо. Слишком тихо. Солнечно, мягко и пушисто. Так, что даже думать о плохом не хочется. Чуда лежит на густом зеленом склоне рядом со мной и задумчиво щурится в небо. Почудилось скрытое напряжение в веках и, совершенно несознательно, я поднял голову вверх. А вдруг чего? Ничего. Просто облака. В форме лошадок... Два десятка аккуратненьких белых лошадок, скачущих куда-то на восток.

"Облака-аааа, белогривые лошадки..."

Значит, мальчик - вед. Ярый маг, силой своего воображения меняющий очертания реальности. Редкая птица даже в нашем кругу, не то что здесь, среди людей, в пасторальной картинке летней лесостепи средней полосы России.

Вот так просто, отдыхая у реки, встретиться с тем, кого в иное время не увидишь, даже пожелав.

- Хорошо, - вздыхаю вполне искренне и соглашаюсь: - Я - рыцарь-странник... А ты кто?

Танистагор приподнимается на локтях, копируя мою позу, и задумчиво оглядывает меня. Поверю - не поверю?

"Интересно, в какой школе учат ведов так подстраиваться под тарха позицией?.." - мелькает мысль, и Чуда тут же теряет сосредоточенность. Несколько мгновений активно гримасничает и, наконец, с чувством чихает. Хлопает глазищами, стараясь понять, с чего бы это? Н-да. Пацан просто Чуда! И то, что он умеет, у него явно от Бога. Хотя это совсем не означает, что дар мальчишки не подвергли огранке умелые поводыри.

- Так кто же ты, Танистагор? - переспрашиваю, снова направляя разговор. - Я - странник. А ты, получается, местный абориген, да? Или какой-нибудь потерянный принц? Или сам король Артур? - подначиваю я, и Чуда плотно сжимает губы. Обидеться - не обидеться? Подувшись секунду, Танистагор фыркает и лениво машет рукой:

- Фигня! Что ты как маленький, в самом деле!..

Ладно. Проглотим и это.

Помолчали вместе. Синхронно проглатывая взаимные уколы.

- Ну?

Танистогор стрельнул глазами, определяя уровень моей готовности к его признанию, и спокойно сообщил:

- Я - повелитель единорогов.

Если бы он сказал, что является ведущим Владыкой Храма Руевита, я бы так не поперхнулся! Я-то уже был готов услышать его признание о причастности к Чуждым и о том, что он призывает тарха себе на служение! Был готов... Наверное потому, что к этому постоянно готов любой справный тарх. Просто для того, чтобы не ошибиться, когда чья-то боль беззвучно позовет. Просто потому, что, как и сотни других одиночек, устает от никчемности стоящего в потоке чуждого. Никчемности внезапно оказавшегося в одиночестве, в обратной стороне свободы. Но Чуда оказался выше всего этого."

Сцена просто таки классически крапивинская. Читатель оказывается заворожен уже с первых строк, как и герой Борислав, который уже в следующей сцене бросается защищать только что встреченного пацана. Юрка с одной стороны - нормальный живой мальчишка с бездной обаяния, а с другой - уже начинающий демиург, воплощение Света, и не удивительно, что охотники за талантами посчитали его Чудотворцем.

Антагонистами положительных героев выступают некие Кресты - мощная группировка, охотящаяся за юными ведунами и создавшая для них школу подготовки. Вот только Юрку там непосильно нагружали, довели до приступов, и Анна с Евгением сумели спасти его, только украв из этой школы. Теперь приходится таиться в глухом селе, но враг, как водится, все равно их находит, и бытовой роман стремительно перерастает в настоящий боевик. Жестокость нравов врага хорошо характеризует следующая сцена:

"Бойцов действительно трое. Все - мужчины, и все зрелы - от сорока. Значительно старше и опытнее Женьки. Чего уж роптать на его несмышленость - не оставалось у него шансов против такой мощи! Двое находились с Женькой в комнате. Один сидел на кухне, на точке внимания, откуда хорошо просматривался вход и наиболее подходящие для атаки окна. Но, лишь изредка обозревая их, он большее внимание уделял происходящему в зале. Это играло мне на руку.

Женька лежал на полу скрюченным и дрожащим. Вокруг лужа воды со следами блевотины и крови, стекающими в подпол сквозь щели половиц. Локти стянуты за спиной, рубашка и брюки то ли сорваны, то ли срезаны. Благодаря этому оголению сразу видно, что серьезное ранение у него только одно - багряным подтекало посеченное бедро. Но и то уже зарастало, затягивалось, политое живительной смесью. Все остальное мелочи: царапины и кровоподтеки. Еще тревожила кровь на голове, слепившая волосы в единую массу. Однако с волос свежих подтеков не струилось, и это радовало - либо рана закрылась, либо удар прошел по касательной. Судя по всему, Женьку взяли легко, почти не помяв, но перед серьезной ломкой заставили вырвать и облегчиться, и залили раны прижигающим средством. Хорошо подготовили... Для долгой и основательной работы.

Рот Женьки стягивал широкий пластырь, но по угрюмому тяжелому взгляду было ясно, что и без него он не издаст ни звука, пока остается в сознании. Только вот надолго ли это?

Пока же его просто били плетью. Крепко и уверенно. Серьезный спокойный боец, по виду мне ровесник, но крепче в кости и приземистее, сразу прозванный для себя "Атлетом", играючи полосовал спину Женьки, заставляя того под каждым ударом выгибаться, словно выворачиваться наизнанку. Удар - остановка, присмотреться, позволить прочувствовать, беззвучно елозя по мокрому полу, дать выдохнуть и снова схватить воздуха. И снова удар. Нет, так не ломают - так наказывают. И учат плетью обычно не тархов, а именно младших - позволивших себе лишние слова или допустивших промах в послушании. На тарха плеть поднимать - не наказание, а смертельная обида, оскорбление, которое не простит ни битый, ни его школа.

Получается, что захватчики - не просто заезжие бойцы, случайно наткнувшиеся на талантливого мальчонку-веда и решившие его взять с боя. Эти тархи хорошо знают Женьку и его истинный статус в Храме, им не соврешь, что свободный! Да и не только знают, что он - тис, но и, судя по всему, считают его своим, прирученным младшим, достойным за провинность серьезного наказания. И полагают его провинность настолько важной, что наказывают прежде, чем будут уламывать работать на себя.

Значит это только одно. Кресты.

Положить одним заходом троих подготовленных тархов Крестов рассчитывать смешно. У них подготовка не ниже моей и только то, что нет Присутствия - мне не поможет. По одному - еще шанс есть. Для меня это значит одно - "ждать". Ждать момента, когда из троих противников в доме останется не больше одного - для того, чтобы оказалось возможным снять его без лишних звуковых эффектов. Нужен всего один момент, когда в дело смогут пойти руки. Придется ждать и смотреть за тем, как калечат ведомого. Пусть не моего, но ведомого. Одного из тех, ради кого существуют ведущие. Одного из тех, кто существует для таких, как я.

Я закрыл глаза и расправил плечи одним глубоким вздохом. Вдох длился так долго, что за это время в мире успел нанести с пяток неспешных ударов плетью "атлет", пролетела мимо бабочка и прошуршал небольшой уж. За это время белое солнце стало темной дырой в небе, а рукоять пистолета - горячей и влажной. За это время сердце утомилось спешить и притихло едва трепещущей птицей. Освобождение от мыслей, от эмоций, от волнений последних дней. Успокоение сердца и мыслей, еще недавно готовых сорваться в пропасть ярости.

Вскоре оружие приготовлено к действиям - и сознание, и тело. В полном молчании и недвижимости полетело время ожидания. А за ним должно быть время действия. Обязано быть!

Женька, наконец, не выдержал и застонал, наворачиваясь на ногу ударившего его.

- Хватит! - махнул рукой второй боец, стоящий в комнате.

"Тур", - условно назвал я его для себя, хотя настоящий ведущий тархов никогда бы не опустился до такой работы.

Действительно, хватит. У Женьки уже не хватало сил на то, чтобы извиваться, подставляя под удар лопатки. Притомила боль, притупила сознание. Самое время дать отдых, чтобы истязаемый мог осмыслить происходящее и задуматься - а стоит ли терпеть все последующее, если до того была лишь разминка.

"Атлет" нехотя сложил плеть и отбросил ее на кровать. Подошел к столу и, подхватив кружку, жадно стал пить.

Женька устало уткнулся лбом в пол, задышал ровнее, выгоняя из тела напряжение, скручивающие мышцы и усиливающее боль и телесный ущерб. И по тому, как быстро достиг спокойного дыхания, стало ясно, что нашла коса на камень - даже этим опытным бойцам придется потрудиться, чтобы его сломать. Эмоции и тело уже на контроле, сдержанность и готовность весьма приличного уровня. Зря все-таки я в нем сомневался.

- Палый! Пока перерывчик - сходи за водой... А то скоро обливать будет нечем.

"Атлет" в ответ кивнул и плеснул остатки воды из кружки Женьке на лицо.

Женька зажмурился, отстраняясь, словно от удара. Видимо, ожидал и большего сразу, но "Атлет", не глядя уже на него, вышел на кухню и подхватил ведра.

- Я послежу, - подорвался тот, который сидел на страже на кухне.

- Давай, - лениво согласился "Тур", - только со двора не уходи.

"Атлет" и "Сторож" молча вышли."

Дальше похищение Юрки, его освобождение героическими совместными усилиями и погоня. На этой стадии в действие включается новый персонаж - Константин Великий - самый могучий из сохранившихся туров, и теперь судьба проигравших, по сути, защитников Юры зависит исключительно от него. Каким образом им удается превратить свое поражение в почти что победу - главная интрига последних глав романа. "Почти что" - потому что у романа открытый финал, и читателю остается неизвестно, что решит Константин и останутся ли живы Борислав с Евгением. Но надежда остается, и потому финал этот можно считать оптимистическим.

Образы трех главных героев - ярчайшие, очень много рефлексии Борислава, от лица которого ведется повествование, много качественной мистики, связанной с Юркой, есть хорошо проработанные боевые сцены, таким образом, может потрафить самым разнообразным читательским вкусам. Всячески рекомендую к прочтению.