Рецензия на роман «Пророк»
Духовной жаждою томим,
В пустыне мрачной я влачился, —
И шестикрылый серафим
На перепутье мне явился.
Перстами легкими как сон
Моих зениц коснулся он.
Отверзлись вещие зеницы,
Как у испуганной орлицы.
Моих ушей коснулся он, —
И их наполнил шум и звон:
И внял я неба содроганье,
И горний ангелов полет,
И гад морских подводный ход,
И дольней лозы прозябанье.
И он к устам моим приник,
И вырвал грешный мой язык,
И празднословный и лукавый,
И жало мудрыя змеи
В уста замершие мои
Вложил десницею кровавой.
И он мне грудь рассек мечом,
И сердце трепетное вынул,
И угль, пылающий огнем,
Во грудь отверстую водвинул.
Как труп в пустыне я лежал,
И бога глас ко мне воззвал:
«Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей,
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей»
Это, конечно, Пушкин. Его версия «Пророка». И помещаю я его в начало анализа не с рукоплескательной целью. Со сравнительной. Вот, глядите, какие два «Пророка». Какие разные. Речь не о том, что один из авторов Пушкин, а другой нет. И не о различии форм стихотворения и короткой повести.
Речь о мистике и о «верю/не верю» в неё как в мистику – с колокольни Станиславского.
Где-то я уже писал, что в худ-литературе под мистикой понимается нечто иное, чем она есть сама по себе. Насыпать в произведение недосказанной необъяснимости – типа уже совпал с жанром. Но исходная версия – религиозная. От неё до мрачных ужастиков масслита – как от реальных магических практик до управляемых файерболов.
Есть два полюса в путях религиозного познания и самостроительства:
1) мистический (опытно ориентированный путь, характерный для отрицательного богословия) Речь - о непосредственном религиозном опыте, как озарении, личном переживании контакта с божеством, с высшими силами. Важна непосредственность опыта, интуитивная данность. Мистические озарения – у многих невыразимы, а у кого выразимы, тот переходит на язык символов, а не понятий.
2) фундаменталистский (путь обращения к авторитетным источникам в богословии положительном, познающем Бога логически - через атрибуты).
+ где-то посредине можно проложить
3) метафизический путь (спекулятивно интеллектуальный) Вот эта рациональность – критерий различения мистического пути познания и метафизического.
Ну так вот, что же скажет мой Станиславский о двух «Пророках»? Есть ли в каком-то из них мистика?
Ну и да, у Пушкина мистика есть. Торжественность без истерики, соседство драматических переживаний падения и вознесения, прямое эмоциональное действие на читателя – индикаторы реальности внутреннего опыта, который воплощён в пушкинское стихотворение. Чтобы такое написать даже от имени лирического героя, Пушкину надо было пережить кризис обращения, либо сравнимую по масштабности внутреннюю встряску. Год написания «Пророка» - 1826. Это непосредственно после казни лидеров декабристского восстания, с некоторыми из которых поэт был дружен. Переживания просились на бумагу и были на ней мощно выражены – с очевидностью катарсиса.
Ну а в рецензируемом произведении что? Тут иначе. Тут и пророк другой, и дан по-другому… Без кризиса. Не изнутри. В позиции усечённой данности внешнему опыту. В подчинённо-апологетической позиции доверия информации, приходящей снаружи.
Характер текста – таков, что живое чувство в нём пробивается лишь местами (и не всегда к добру, ибо образует неудобоваримые текстовые сгустки), а так – он прохладно повествователен. Выразить бурление пророческих чувств? Что вы, никаких бурлений. Все бурления устранены в ритуале умерщвления плоти, впитались в розги, оставившие после себя вялотекущую скукотень.
Итак, перед нами всё же не мистика. Фундаменталистская апологетика, для которой важна буква учения. Её тщательно выверят, посверкивая масонским циркулем, и не позволят себе большего, чем заранее отмерено.
Цель текста – не выразительная, а иллюстративная. И сам текст напоминает ритуал (с ритуальной поркой по ходу дела). Кто читал сколько-то вещей от Julian-gnostik, тот обнаружит их некоторую голографичность.
И хоть название «Пророк» держит в фокусе главного героя, но довольно скоро становится ясно, что интерес автора обращён исключительно на социальную функцию, выполняемую героем. Внутренние конфликты? Автору слишком уж важно подчеркнуть их незначимость. Выпороть тело – и нет конфликта. Остаётся чистый дух этакого неуязвимого Марти Сью, правда, принципиально бесполого в основных проявлениях.
Язык, стиль. В принципе, грамотен и сравнительно неплох, если не ожидать особенных красот речи. Многовато канцеляризмов и утяжеляющих восприятие оборотов, порой разжёвывающих и без того понятные вещи. Зато нет того, что наблюдалось в «Проклятии» - скороговорки, не задерживающейся ни на одном событии, превращения текста в синопсис.
Всё это лишь до момента, когда по законам сюжетостроения должна была наступить хоть какая-нить кульминация. То, чем она подменена – никак не адаптированный к требованиям худлита богословский дискурс, туго перебинтованный цитатами – едва ли можно воспринять не как прямое издевательство над читателем. Ибо даже если читатель случайно в курсе представленных первоисточников, он всё равно не подготовлен всем предыдущим изложением к подобной жанровой сбивке.
Образы.
- ГГ – некий ребёнок, которого амбициозный сектант-папаша назвал именем «Логос» - ясное дело, аллюзия на Сыновнюю ипостась, на Иисуса, на «Сначала было слово». А в тело ребёнка возьми да вселись всамделишный дух. И давай полезные чудеса показывать. Где-то полезные в сфере здравоохранения, где-то – в сфере криминалистики али контрразведки. При этом отношение божественной и человеческой природ далеко от гармонии: человеческое тупо изнасиловано розгами, лишь бы духовной сущности не мешало. Да кого волнует мнение плоти!
- Послушные персонажи, «одомашненные» Логосом, готовые ему поклоняться, лишь бы было им за то счастье и служебное продвижение.
Первым в их череде становится Павел Богданов – авантюрист, глава секты назареев, чьи амбиции по рождению пророка вызывают к жизни младенца, ведущего себя не сообразно человеческой природе. Оценить всю мелочность его амбиций легко по постоянному мониторингу количества членов секты, а также по такому пределу мечтаний, как трёхэтажный домишко в пригороде, на который он раскрутил свою паству под проект рождения пророка в будущем. При этом о вероятном рождении нормального ребёнка заботы не было проявлено ну совсем никакой. Селекция уродов – вот она реальная суть сектантского воспитания. Собственно, и поведение Логоса суть то же самое уродство, только автор делает акцент на позитиве да удачливости.
Далее в число сектантов-прихлебателей включаются доктора, полицейские чины, представители шпионских ремёсел. Каждый из них обнаруживает в богдановском пацане источник наиболее точной информации при постановке медицинских диангозов, поиске воров и убийц и т.д. – и начинает себя вести с той удивительной гибкостью, которая отличает холуёв да лакеев. Оказывается, можно вообще не работать, только встать в очередь страждущих в сектантский особняк, низко поклониться – и будет тебе счастье. При этом ребята забывают, что какой из тебя врач, участковый и т.п., если вместо личных усилий по диагностике, досудебному дознанию и т.п. ты нашёл универсальную шпаргалку, и только и делаешь, что ей, как болванчик, кланяешься. Финалом такой дегуманизации ремёсел становятся «люди-ретрансляторы», полностью отказавшиеся от собственной воли ради передачи точной информации от демонического пацана в Логосовой личине.
- «Плохие» (неправедные) персонажи, которым Логос грозит пальчиком, а им от того плохеет. В этой когорте – нечистые на руку судьи, наёмные убийцы, представители Русской Православной церкви… По ходу, становится ясно, какие у автора политико-религиозные антипатии - всех их он сгружает в эту посрамляемую категорию.
Мир. Манихейский дуализм божественного/дьявольского, где весь мир – юдоль греха, но есть один персонаж (ГГ), распространяющий свет истины сперва в ограниченной системе вопросов (бытового плана), а затем расширяемый до полноты тео- и космогонии.
Больщому миру противопоставлен сектантский мирок, где трёхэтажный особнячок с заключённым внутри мессией даёт верную надежду на спасение, которую можно ретранслировать оттуда по своему миру. В общем, ублюдочная такая сотериология, ведущая, если додумать её до конца, к человеческой депопуляции и гибели культуры. Ведь если повсеместно из всех родов деятельности изъять субъектов и заменить ретрансляторами… Вот то-то же!
Сюжет. Многообещающ, но недокручен. Идеологическая позиция Julian-gnostik слишком явно господствует над логикой событий. Это у меня достаёт нахальства обзывать его Логоса демоном, а сам автор на такое кощунство отнюдь не отваживается. Ему, кажется, уютно в сектантском мирке, где посрамлены ныне господствующие в обществе умы и силы, а у тебя в кармане частный источник верного знания (этакого интернет-знания, заменяющего твою собственную познавательную активность).
Все конфликты по ходу развития сюжета – внешние, а не внутренние. И враги по определению слабее; они нечестны, наделены пороками, недостаточно покорны, плохо стремятся к истине. Именно потому ГГ и смотрится как Марти Сью.
Внутренних конфликтов нет. Божество подвергло порке свою человеческую природу, задавило в себе слезинку нерождённого ребёнка – ура, заработало! Прихлебатели также оставлены в фазе эйфории. Каждый достиг, чего добивался, перешёл под контроль государыни-рыбки и вполне доволен новым корытом.
Идеи. Как уже сказано, повесть «Пророк» - апологетична и иллюстративна в отношении позиций, занимаемых автором. Что проявляется в додумывании одних логических линий и недодумывании других. Автор наиболее скучен в изложении своих пристрастий и антипатий. Непогрешимость одной стороны (Логоса, избегающего страстей методом флагелляции) и пропитанность грехом другой (автору заметно ненавистна РПЦ, да и Кремлю он тоже грозит пальчиком) закономерно ведёт в плоскостную картонность образов. Притом под картонками прячется полная альтернатива заявленных автором идей.