Рецензия на роман «Шлак»
Мешок #144. Ярость зайца
Редко мне в рубрику попадает постап, но когда попадает — поговорить там, как правило, есть о чем.
Автор мне уже знаком по антилюбовному «Роману Нелюбовича» — средней суровости драме, но если та представляла из себя чистый реализм, то постап, конечно, ария из совсем другой оперы, коей я хоть и не поклонник, но и отторжения по определению никогда не испытывал. А так как производитель вызывает доверие, наверное, и продукт стоящий. И потому «Шлак» Олега Велесова был взят на прочтение и употреблён за один вечер, и с весьма жизнеутверждающими итогами — о коих и собираюсь рассказать в этом выпуске.
Начало резкое. Да что там, я бы сказал, очень резкое, сразу с места в карьер: в первой же сцене героя куда-то везут в «шишиге» недружелюбно настроенные вооруженные люди. Фактически, это похищение. Захват. Герой наш с женой и шестилетней дочкой отдыхал на природе, на берегу реки, никого не трогал, лишь подошел к несостоявшемуся утопленнику с явно поврежденной рукой, судя по всему, откуда-то сбежавшему, и тут...
«Забудь про свою прежнюю жизнь. Кончилась она». Так часто говорят тем, кто видел и слышал что-то не то. «Колтун сказал, надо брать». То есть никакой опасности герой романа на самом деле для захвативших его не представлял, а его схватили, значит, контора серьезная... Завязка представляет из себя концентрированную интригу, сплошные вопросы и ни одного ответа. Это проверенный способ удержать читателя как минимум до второй главы, особенно с учетом, что поначалу привычный мир никак не меняется. И способ, надо сказать, хороший — как в маркетинговом, так и в художественном плане: случилось что-то... а непонятно, что. Хочешь понять? Читай дальше, человече... И автор, не ходя вокруг да около, сразу окунает читателя с головой в центральную интригу первых глав: «где я?» и «что происходит?».
Снимаю шляпу, я так не умею. Надо научиться.
Позже, когда появляются умело, в разумной концентрации добавленные непонятные выражения — «шлак» (на первый взгляд просто оскорбительное обращение оказывается наименованием целого социального слоя), «Загон», «под станок пойдешь», перемежающиеся с более-менее подробным разъяснением ситуации другими персонажами. Причем разъясняют они ровно столько, сколько нужно для еще большего распаления интриги. И я, не поклонник, в общем-то, подобной литературы, только ускорялся в поглощении информации — цепляет. Что, на самом деле, творится?..
Дальнейшее развитие истории уже более предсказуемо и становится ближе к заявленному автором жанру постапа. Хотя постапом в полном смысле слова эту книгу я бы не назвал: скорее, здесь имеются элементы постапа. Как видно из самого начала, привычный мир сохранен, ничего ужасного в одночасье с ним не произошло — чего нельзя сказать о герое. Героя зовут незамысловато — Евгений Донкин. И когда он попадает в этот самый «Загон», выясняется, что привычная обычному миру форма «имя-фамилия» здесь не в чести, соответственно, персонаж трансформируется в Дона. Дон — не в смысле, что он испаноязычный или родом с одноименной русской реки, а как часть фамилии. Коротко, звучно, легко запоминается.
Здесь все называются какими-либо прозвищами. Дон, Ковролин, Музыкант, Гук (хотя Гук — это вполне себе существующая фамилия, и не сказать, что совсем уж редкая), Коптич, Мозгоклюй... Лишь изредка встречаются имена — старосту барака, куда поселили Дона, зовут Ровшан, одного из бродяг — Харитон... К этому нужно просто привыкнуть. И героям, и читателю. Оно, впрочем, само собой...
«Шлак» сложно назвать «тупым превозмогаторством» — хотя поклонники глубокого психологизма и/или героев-соплежуев могут его к таковому причислить. Но такие читатели обычно и не читают постап. Здешнее превозмогаторство четко завязано на большее, чем просто «подняться и нагрести себе гарем из кошкоухих девок». Да Дон и вообще не думает о бабле и сексе, он словно не воспринимает их как движущие мотивы, по одной простой причине — он уже чего-то добился в обычной жизни, он человек семейный и вполне счастливый со своей женой Данарой, которую при захвате, как обмолвился один из этих непонятных вояк, отдали «ребятам порезвиться»... и о ее судьбе, как и судьбе дочери, Дону ничего не известно. А что надлежит делать отцу семейства в такой ситуации? Оторвать Музыканту все, что отрывается, а что не отрывается — вывернуть и оторвать — это само собой, но для начала, конечно, нужно найти жену и дочь и выяснить, живы ли они и здоровы... шансы на что малы, слишком малы, чтобы Дон позволил себе расслабиться. И он получает от автора, архитектора сюжета, такой вот простой, надежный, правдоподобный и легко постигаемый «каркас» для дальнейших своих действий и устремлений. На фоне и впрямь тупого превозмогаторства человек с целью поважнее, чем получить карт-бланш на перетрах всего, что шевелится, воспринимается как несомненно более близкий зрелому читателю.
Черты социальной фантастики этой книге обеспечивает достаточно подробный показ общественного уклада в разных слоях населения этого мира. Психологизма в этой книге, тем не менее, не так много. Поначалу может вызвать сомнение сравнительное спокойствие Дона: с усредненным нашим современником в таких условиях, вероятно, случился бы нервный срыв. Но Дон — кремень, тотчас взявший себя в руки. При этом в прошлой жизни он суперменом вовсе не был. Обычный бариста. В армии служил срочку, но — на должности, не требующей исключительных моральных качеств, в батальоне обеспечения. Стресс, пробудивший резервы? Может. Эта версия подкреплена последующими событиями, а именно — участием Дона в «заячьем шоу». Практически вчерашний совершенно мирный и спокойный обыватель за день валит несколько... человекообразных, потому как в этой обстановке уже поди разберись, человек ли перед тобой. Никакого опытного наставника или мохнатой руки за Доном нет: он поднялся только на своем везении (спойлер: а он поднялся). Дон практически спокойно принимает на себя роль зайца-гладиатора, судьба которого решается отчасти случаем, отчасти мнением толпы. «Кровавый заяц», отрастивший клыки... И все это — за очень небольшое время. Немало скрывалось в этой оболочке обыкновенного бармена — так записали в «загоне» Дона не знающие слова «бариста». Это и создает иллюзию недостатка психологизма в портрете героя. У Дона жесткое ограничение на рефлексию и табу на жаление себя. Как и у всех героев, собственно...
Но все вышесказанное не отменяет некоторых трудно осмыслимых моментов.
Первое и самое главное противоречие — герой является, по сути, попаданцем, так как абсолютно ничего не знает о ситуации, в которой оказался... Но о перескоке во времени ничего не говорится: его схватили и увезли на машине. То есть привычный мир где-то сохранился. Где-то там, за пределами. И там не знают о Загоне и прочем абсолютно ничего, что даже не косвенно, а вполне себе прямо подтверждается охотой охранников на беглеца, из-за которого и начался весь сыр-бор. Более того, Загон и Территории явно составляют не очень большую часть страны, потому что большую «зону» прятать было бы крайне трудно, в наш-то век авиации и космической техники.
Не то чтобы это совсем никак не вписывалось в общую картину, но это обстоятельство очень неплотно стыкуется с тем, что узнает Дон в конце, просвещаясь через свой планшет о происхождении Загона, Территорий и прочего. То есть — для мира в целом вроде бы ничего не изменилось. А он здесь, и после того, как ему сказали, что это навсегда, Дон как будто и не обращает внимания на это противоречие. Не думает о побеге назад, в прошлую жизнь, после того, как сможет найти жену и дочь. Нет, само-то по себе это вполне объяснимо приоритетностью задач: сначала найти, потом уже все остальное, но что он будет делать после того, как найдет?
Как вариант объяснения параллельного существования такого странного мира — участие Дона и прочих в глобальном социальном эксперименте. Этим может косвенно объясняться такое рвение охранников при задержании сбежавшего коллеги и непредвиденный захват семьи Дона, просто потому, что они могут узнать что-то, чего им знать не положено. Поэтому Дон и Данара ничего и не знали до этого события... Опровергается существованием мутантов — которые, впрочем, могли мутировать вовсе не из-за крапивницы, а никаких нанограндов, субстанции, за которой охотится верхушка этого странного мира, может, и не существует вовсе. Если это эксперимент, то, похоже, поставленный крайне убедительно, так как когда Дон читает об истории мира — у него не возникает никаких противоречий с тем, что он знал раньше. Никаких вопросов не вызывают покинутые развалины городов, брошенные танки, потерянное оружие. Если параллельный мир, то... То крапивница, видимо, как-то притупляет критическое мышление и портит память. Не мог он не засомневаться в этом всем, если бы все было в порядке.
Есть и еще один момент, с виду вроде бы маленький, но открывающий большой. Не очень ясно, почему оказавшийся не последним человеком в этом мире Гук ездит «на крапивницу», если, как видно из более поздних глав, в Загоне есть и более прибыльные предложения. Воздухом подышать? Так в респираторе особо не проветришься...
Сама крапивница — растение достаточно загадочное, по-видимому, мутировавшее из печально знаменитого борщевика Сосновского. Или, как вариант, именно борщевик стал ее прототипом в уме автора — но это уже у него нужно узнавать. Правда, часть своих свойств он в таком случае утратил — листья крапивницы — основное съестное в нижних слоях этого общества. А вот пыльца... Надышишься — и всё, хана (у борщевика же пыльца опасности не представляет, более того, он хороший медонос). Превратишься в лизуна, в язычника, в еще какую-нибудь тварь, и будешь в конце концов сожран конкурирующими тварями или завален охотниками.
Еще одной, вероятно, не самой важной, но хорошо ощутимой темой выглядит социальное расслоение — выписанное как элемент моделирования автором общества. «Загон» (и вообще весь этот мир) не выходит однозначно причислить к закрытым обществам — у его обитателей имеется относительная свобода действий по сравнению с зоной, армией или даже какой-либо общиной со строго и четко распределенными обязанностями по типу «кто не работает, тот не ест». Не работать в Загоне тоже можно. В закрытых обществах обычно отыскиваются элементы, готовые в обмен на безделье или некоторое благополучие заниматься общественно порицаемыми или непочетными делами — как, например, в Загоне не проблема отыскать путану, только статы — местную валюту — плати. Но участие в шоу Мозгоклюя сложно назвать таким делом, хотя в него рвутся многие — немалый риск. Суть его проста: участников, «зайцев», выпускают за пределами Загона и ставят задачу в определенное время прибыть в определенное место через назначенные контрольные точки. Не справился или попытался сбежать — сработает закрепленное на ноге взрывное устройство.
Дон попадает в шоу случайно. И там, волею случая и толковых товарищей, разворачивается на полную, что дает ему шанс подняться в местной иерархии гораздо быстрее, чем он сделал бы это в статусе простого трудяги, а роману обеспечивает напряжение, являясь сопутствующим конфликтом, и опять по схеме «герой против обстоятельств». Шоу это бесчеловечно в примерно той же мере, в какой таковыми были бои гладиаторов в Древнем Риме. Но копировать институт гладиаторства было бы примитивно, если не сказать пошло (хотя в конце упомянуто, что было здесь и такое развлечение), поэтому автором создано шоу и в него зачислен герой. Главы с восьмой по семнадцатую отведены под прохождение Доном заданной программы — ему приходится во имя главного дела отвлечься от этого самого дела. Конфликт в конфликте. Хороший ход, создающий многолинейность, причем для этого даже не приходится смещать камеру (что в книге, написанной от первого лица, смотрелось бы неестественно и натужно). И в основном через события, случившиеся в ходе прохождения квеста, отслеживается метаморфоза личности Дона... или просто открытие? «Кровавый заяц» действительно становится кровавым. Дон теперь страшный человек. «Первый заяц, отрастивший клыки». А если бы не отрастил, то тогда зачем он — главный герой? Это была бы уже деконструкция жанра. И деконструкция, скорее всего, малоуспешная — как коммерчески, так и художественно. В постапе герой-неудачник, герой-соплежуй, никому не нужен, как, впрочем, и герой-отморозок — автор знает меру и не делает Дона машиной для убийства, начисто лишенной каких-либо эмоций и фанатически идущей к своей цели. Или равнодушно от нее отказавшейся в процессе осознания деформации прежней личности...
А если серьезно, то Дон — одна из иллюстраций к усредненному портрету персонажа-солдата. Он может не попасть на войну в полном смысле этого слова, антураж может быть совершенно невоенным. Но этот герой, отложив часть положений базовой морали на полку, принимает свою участь и находит в себе силы делать свое дело. Форма достаточно легкоусвояемая и совсем не драматическая, что, однако, расширяет ей аудиторию. На драму нынче спрос невелик, даже если развернуть ее в антураже постапа.
Тем интереснее становится, когда выясняется, что шоу не является решающим конфликтом. То есть, если бы Дон его успешно прошел, поставивший на него большой человек загреб тонну ништяков, а потом велел его разыскать, вернуть ему жену и дочь, взять подписку о неразглашении и выпустить назад в мир обычных людей, а Музыканта разжаловать из охранников и сослать в яму, предварительно оторвав ему яйца... То вышло бы совсем не то. Вышла бы интересно, напряженно исполненная сказка о добре, зле и целеустремленности. Пойдет на скоротать вечер, но вряд ли отпечатается в мозгах прежде всего в художественном плане. И когда шоу пройдено, Дон получил причитающиеся ништяки (коих, как выяснилось, не так-то и много), а загадочный покровитель его судьбой не заинтересовался, он попадает в новую передрягу. И тем интереснее, как поведет себя в ней новый Дон, закаленный испытаниями, прошедший «мобилизацию резервов» суровый дядька.
Но как поведет... это узнаем, когда автор доведет саму историю Дона до конца — который предвидится, судя по всему, еще не скоро, так как это лишь первая книга цикла. И начат он, к слову, вполне многообещающе — я на нем остаюсь. И вам того же советую.
Оценка по критериям:
Стиль и слог автора: 10/12. Летит стремительно, при этом по качеству слог не хуже, чем в «Романе Нелюбовича». Ошибки-очепятки редки и не портят картины. В тексте высокая доля прямой речи, что в нашем случае плюс, так как описаний много не требуется, а разговаривают герои живым русским языком не без юморка, и без дурацкого пафоса.
Сюжет: 11/12. Минус один — за «момент разрыва», выбранный не слишком удачно. Дело в том, что «Шлак» — первая книга цикла, и именно в первую книгу утрамбована завязка для следующего эпизода, что может создать впечатление незавершенности — пусть ложное, но создать. Да и не то что момент... разрыв типажа «минута рекламы!», оказывается, завершает весь первый том. Какое-нибудь символическое резюме бы не помешало. Но что есть, то есть. Одиннадцать — это тоже много.
Проработка персонажей: 9/12. На данный момент Дон выглядит убедительно, а прочих сложно причислить даже к персонажам второго плана, сплошные эпизодники, кроме, может, Коптича и Гука. И в них можно запутаться. С Гуком есть вопрос, он упомянут выше (про крапивницу). Но это уже скорее сюжетная нестыковка, чем персональная. В конце концов, он мог ездить туда «вспомнить молодость», чего бы нет? Сам был свидетелем, как в армии «дедушки» напрашивались в наряд по столовой за пару дней до дембеля — так, развлечься. Духанку припомнить для полноты картины.
Социально-культурная ценность: 9/12. Весьма высока для выбранного направления, так как в сказе сём достаточно подробно показывается и разъясняется, как именно мобилизуются резервы, и что вообще делать, оказавшись в подобной заднице.
Обложка и аннотация: 10/12. Композиция обложки заставляет сдвинуть имя автора в угол, хотя отцентрированным оно бы смотрелось естественнее. В остальном же все как надо, соответствует направлению и жанру.
Общая оценка после округления: 10/12. Книга хорошего качества и рекомендуется к прочтению.