Рецензия на повесть «Если бы можно в сердце поглубже...»
Мешок #56. Фильм из замочной скважины
Я вам сейчас такое расскажу — со стульев попадаете. Или с диванов. Или с кресел, не знаю, кто там на чем сидит. Есть в литературном мире один удивительный парадокс, когда черное кажется белым, а белое черным. И если кто-то подумал, что Федька опять взялся за проповедь «лырки про отборы в академии драконов-извращенцев — зло», то он ошибся. Они, конечно, зло, но не о них речь.
Казалось бы, при сочетании слов «бытовая проза», «бытовой роман», должно представляться что-то невероятно уныло-угрюмо-тоскливое. И непременно с персонажами — самыми обычными людьми. Которые встают в шесть тридцать, завтракают яичницей с соевыми сосисками из ближайшего «Магнита», едут на какую-нибудь унылую работу — тетки в офис, дядьки на завод, вечером возвращаются, проверяют уроки у детей, смотрят по очереди «Вести», «Время» и «Сегодня» — надо же знать, чё там у хохлов — и отправляются спать. И почитать-то не о чем. И не думают ни о чем, кроме насущной бытовухи. Но нет. Попадавшиеся мне бытовые романы — частично ли, полностью — имели куда более важное назначение. Они учили разворачивать шелестящую серостью обертку насущности в поисках каких-нибудь таких же насущных, но непременно важных житейских выводов. И, наконец, просто были атмосферными. Любому читателю с исторической тягой они должны были быть интересны, нет? Особенно когда книга про какую-нибудь саму по себе занимательную эпоху, типа девяностых или шестидесятых.
Читаешь — и как будто то фильм смотришь, то в замочную скважину подглядываешь. Зависит от того, насколько сильно принято скрывать от окружающих описываемую в романе грань жизни. Не стоит, правда, путать это с натурализмом, где детально описываются вещи типа тех, что обычно делают в уборной. Или за ларьком, как собиралась, да не решилась героиня повести «Если бы можно в сердце поглубже» за авторством Эмилии Галаган.
Строго говоря, книжка эта необычна еще более, чем отмешоченное в 42-м выпуске «Чернее». Ту хотя бы можно пинками загнать под определение «жизнеописания». Или «мемуаров». Хотя нет, мемуары — это пафосно. Мемуары пишут генералы, политики, народные артисты... или их жены. У кого получается унылее — большой вопрос, но мы ведь сюда не за этим пришли.
Мы пришли подглядывать в замочную скважину, через которую нам показывают занимательный фильм про обточку человеческой сущности и личности. В этом-то и заключается весь прикол повседневности в литературе. Нет, ну правда. Вот эта книга, например. На первый взгляд, читать не о чем. Реально не о чем. Бытовые картинки из жизни неудачницы, с высшим образованием сидящей в ларьке с сигаретами, сникерсами, журналом «Лиза» и прочей чепухой. Да даже сквозного сюжета как будто бы и нет! — ни ярко выраженной завязки, ни развязки, а где тут кульминация, не отыщет даже Белинский, или как там звали этого желчного дядьку, лицо литературной критики девятнадцатого века. Но так как век ныне двадцать первый, настоящие серьезные и по-настоящему желчные критики почти перевелись, остались только самодеятельные рецензенты типа меня, и надо взяться со всей возможной серьезностью. Даже если бы это был легкомысленный поток слов про вечную субботу.
Так вот, «что видишь?» — спросил бы Родион Меглин. Но я не Меглин. И даже не Есеня. Поэтому на первый взгляд ничего цепляющего вроде бы и не вижу. А зачем тогда читать, спрашивается? А затем, что это — бытовой роман в дистиллированном состоянии. А в чем заключается прикол бытового романа, как я писал выше? В ат-мо-сфер-но-сти. Писать его куда сложнее, чем может показаться. И еще сложнее задать ему правильный тон, чтобы не получилась обыкновенная депрессивная чернуха, может быть, интересно и крепко написанная, но не имеющая фактической социокультурной ценности. Даже если все обстоятельства, описываемые в тексте книги, именно к этому и подталкивают. Декабрь, ларек, денег нет, окружение — какие-то странные типы, первая сцена — отчаянные рыдания героини. При этом сначала даже не очень понятно, чего она ревет-то. Потом автор высыпает на голову читателя каких-то странных чуваков, то шастающих в ларек чего-нибудь прикупить и поточить лясы с продавщицей, то выступающих в качестве гостей на попойке непонятых творцов, которую посещает героиня, не совсем адекватно мыслящую тетку — смотрительницу платного толчка, подругу Веру с толстым задом, умеющую в выпечку, еще каких-то таких же самых обыкновенных людей. Здесь не обнаруживается даже индивидов «себе на уме», которые обильно демонстрировались в «Чернее». Подруга печет пиццу и болтает по скайпу с 90 килограммами счастья, да еще и с бородой (я тоже с бородой и 90 килограммов, но ни разу не счастья, посему мне здесь все близко и понятно), один из постоянных покупателей притаскивает копченую скумбрию, владелец ларька тарахтит на всякие торгово-приземленные темы. Товарищ с неправильно установленными (не тем концом и не в то место) руками, претендующий на статус кавалера главной героини, пытается чинить унитаз с известным итогом. Или кран... Нет, вроде унитаз. Короче, он устроил потоп. Воду вижу, а вот откуда она хлещет, что-то не отложилось. Зима-холода, одинокие дома... правда, героиня вспоминает другой хит Андрея Губина, вышедший за три года до этого — про Лизу. Ну, она же газетами торгует в том числе, а у нас вскоре после развала великой страны появился женский журнал про всякую женскую чепуху, именно Лизой и именующийся. Кажется, он даже до наших дней дожил. Хотя шут его знает, я не читаю женские журналы — один раз во времена работы на почте из чистого любопытства — о чем там для женщин пишут? — полистал как-то «Весту-М», больше дамские издания любой тематики не трогал даже щипцами.
Казалось бы — нафиг эта история про мои сложные отношения с женскими журналами в тексте рецензии на книгу? Нафиг, не нафиг, а бытовой роман именно на таких приемах и строится. И именно так создается впечатление подглядывания за героями. Мелкобытовые подробности, разные «к месту пришедшиеся» флэшбеки, вроде бы в стороне от основного сюжета, немного телесного натурализма — про головную боль, сортирные дела и слоящиеся ногти, и, конечно, содержимое головы. Причем не сортированное на «высокое» и «оправданное сюжетом» воздыхание любовного или философского толка, а даже самые мелкие и бытовые размышлизмы. В духе «какая дурацкая палочка со Спанч-Бобом, за что только деньги дерут». Именно так автор имеет все шансы поставить трехмерного клона своего персонажа прямо на читательский стол. Посадить рядом с читателем в маршрутке (и даже дать подержаться за коленку). Мы видим не картонного рыцаря и пафосного героя, а живого человека из объективной окружающей реальности, со всеми его прыщами на лбу, потертостями на джинсах и слегка хрипловатым после недавней ангины голосом — и неважно, что ты даже фамилии этого человека не знаешь (да и имя не всегда, но это уже крайности).
Конечно, не только «бытовушники» пользуются этим приемом. Просто это один из самых эффективных методов складывания разрозненных словесных фактов в цельную сущность. Персонажа, организации, города, эпохи. Проекция, так сказать. Нам, живущим в реальности реалистам, трудно воспринимать персонажа без присущих всем живым и не очень атрибутов. И именно здесь (а вовсе не в снобстве!) кроется пренебрежение фантастикой и фэнтези: их авторы зачастую этих деталей в текст не вводят. И вместо персонажа получается привидение, которое скрежещет зубами и звенит мечом, но воспринимается так, как получается — как привидение. Тень, являющаяся плодом болезненного воображения или банальной белочки. А все то, что вокруг этой тени творится — как сон или обрывки дурацкого блох-бастера, на который затащила подруга в кино в прошлое воскресенье, потому что все надоело до зеленых чертей, некуда себя деть, а пиво уже не лезет.
Чего нельзя сказать о «если бы можно», так как «в сердце поглубже» получается за счет этой целостности и насыщенности абсолютно образцово. Вот я вижу ее, эту Людмилу. Не различая деталей лица (она автоматически кажется внешне похожей на автора, но почему-то без очков), правда. Но все остальное — вот оно, на месте. Даже движения. Толик, Вера, тетка-смотрительница сортира, поэты-алкаши, старый хрыч — владелец ларька. Я всех их вижу и довольно ясно себе представляю, что творится у них в головах. По моей тушке скользят сырые холодные лапы февраля, хотя на календаре август, и не сказать, что прямо совсем уже холодный. На зубах влажно чпокает просроченный сникерс. Все кругом серое, ледяное и одновременно теплое — тем самым ощущением реальности происходящего и отсутствием натянутости сюжета книги на конкретный конец. Она кончается, по большому счету, ничем вообще — только маслянистым, но не приторным, послевкусием «да будем жить, чего ты?».
И ведь не поспоришь. Веришь. Будем жить. Хрен с ним, с ларьком.
У этого фильма еще будет много сиквелов.
Оценка по критериям:
Стиль и слог автора: 12/12. Ну, строго говоря, от Эмилии было бы странно ожидать чего-то другого, я это еще по «Чернее» помню.
Сюжет: 12/12. У этого фильма, который я смотрю сквозь замочную скважину, не может быть иного сюжета, так как фильм — про жизнь. А жизнь — это не яростный экшн. Это дубак, ларек, невменяемые покупатели, просроченные сникерсы, рукожопый приятель и неожиданный визит отца. Звучит невкусно, но так оно и есть, хочешь ты того или не хочешь.
(Чем-то напоминает первый советский сериал — «День за днем», вышедший в 1971 году: не путать с многосерийными лентами вроде «17 мгновений весны» или цыганских страстей про Будулая, те и впрямь именно фильмы, для удобства показа расчлененные на несколько частей. Самое смешное, что сериал я как раз-таки не смотрел. Лишь наслышан о нем. И почему-то кажется, что он примерно такое послевкусие и должен оставить. Ибо тоже бытовой роман в чистом виде. Повседневность).
Проработка персонажей: 12/12. Об этом все рассказано выше.
Социально-культурная ценность: 12/12. Хотя... Шут знает! Заранее предупреждаю, что книга Америку не откроет. И вообще поддается осмыслению не с первого раза. Но, тем не менее, ценна уже степенью реалистичности. И именно на 12.
Обложка и аннотация: 12/12. Воистину, хуже, чем работать в ларьке — только писать аннотации на книжки про работу в ларьке и делать к ним обложки. Качество сих атрибутов книги не является вершиной мастерства, однако же является ключом от этого замка (которым можно представить книгу), заранее приоткрывая дух оной, настраивая на нужную волну. Зима, снег, одинокая фигура, блеклый малозаметный текст, скупая и сухая аннотация — а что тут, собственно, напишешь? Не гнать же стандартную штамповку.
Итоговая оценка: 12/12. Вторая книга за историю Мешка спойлеров с таким баллом. Книг две, а автор один. Первой-то было «Чернее»...
К прочтению свирепо рекомендуется. Хотя и не всем.
Август 2019 г.