Рецензия на роман «Последний конвой»
Рассказывая об этой книге, я буду говорить в том числе и о сюжете, поэтому сразу предупреждаю, что без спойлеров не обойдется.
«Последний конвой» повествует об отчаянной экспедиции, отправленной гибнущим человечеством в сердце Африки. Юпитер взорвался и превратился в звезду, активность Солнца выросла, на Земле радикально изменился климат, вымерли растения и животные. Вроде бы есть надежда на то, что Эфиопия вскоре будет пригодна для жизни, и через пустыню под охраной военных пробирается караван грузовиков – по изначальной версии, с генномодифицированными семенами, но по ходу путешествия выясняется, что дело совсем не в семенах.
По пути экспедиция влипает во всякие опасные для жизни приключения: грузовики проваливаются в трещину и теряются в пыльной буре, на людей нападают вараны и крокодилы, отбиваться приходится и от вооружённых бандитов. То есть это боевик на фоне постапокалипсиса.
Фокальных героев в романе изрядно: происходящее мы видим глазами пяти человек в режиме реального времени, а о прошлом рассказывает дневник шестого персонажа, Лидии. Вначале герои в равной степени находятся на переднем плане, ближе к концу начинает выделяться молодой «фашист» Стивен. «Фашистами» в кавычках в романе названы военные, и это очень удобно, потому что все остальные герои – фашисты без кавычек. Впрочем, и само устройство общества в этом постапокалиптическом мире фашистское, что объясняется так:
Но фашизм, в своей истинной сути, оказался единственной силой способной противостоять хаосу и бардаку постапокалипсиса, а Метрополия, — единственным территориальным образованием, сумевшим удержать хотя бы видимость порядка. Тогда как остальной мир погрузился в пучину безумства, грабежей, локальный войн и конфликтов, безнравственности и самоуничтожения.
Вначале при чтении просто поражает степень привычной ненависти, которую демонстрируют герои. Повара экспедиции могут сколько угодно ценить за умение вкусно готовить из полусъедобного планктона, но для всех он будет исключительно «итальяшкой». То же и с остальными персонажами – «армяша», «япошка» и так далее, а местные негры – исключительно «дикари». Во второй половине книги автор отводит примерно половину главы объяснению причин возвращения фашизма, и это многое объясняет: о человечестве он, судя по , невысокого мнения.
Когда закончатся боеприпасы, выбросим оружие и опять вооружимся палками, чтобы убивать друг друга. Потому что это единственное, что мы умеем делать хорошо.
Что ж, будем исходить из того, что воззрения каждого – его личное дело, пока они не идут вразрез с Уголовным кодексом. В литературном же плане вся эта философия служит средством отсева читателей, несогласных с такими идеями: герои с их привычным, «фоновым» нацизмом выходят довольно неприятными. Особенно яркое впечатление производит врач Лидия, которая после долгого эмоционального рассказа о негритянке, которая кидает сорго для обмолота под колёса проезжающих автомобилей и замешивает тесто почему-то прямо из зерна, заявляет:
Можете обвинять меня в расизме и пропаганде фашизма, но считать эту расу равнозначной по уровню интеллекта и развития, я не могу. Дикари, они и есть дикари...
Читая роман, в какой-то мере сочувствуешь пожилому водителю Иванычу и молодым парням Михаилу и Стивену, не видевшим другой жизни, но «уровень развития» остальных героев не слишком радует. К тому же шесть человек разного возраста и круга – довольно приличный срез общества, которое рисует автор. Так что удаётся в полной мере проникнуться пониманием, что в этом обществе всё плохо.
Однако оставим идейную составляющую романа на совести автора и перейдём к технической стороне. Исходя при этом из того, что перед нами боевик, которому в идеале должны быть присущи такие качества, как динамичность и увлекательность.
Сразу чувствуется, что в плане увлекательности резко проседают главы Лидии, выполненные в форме её дневника. Эти главы рассказывают об опасностях плавания в Африку и сложной высадке на берег. Однако остальное повествование, обгоняющее дневник по времени – это уже начало пути через пустыню. В результате, читая записи Лидии, мы не слишком переживаем за судьбу экспедиции: ведь из других глав уже известно, что она благополучно добралась до места высадки. Интриги тут нет.
Позже дневник нагоняет события остальных глав и фактически дублирует их с точки зрения Лидии. Получается скучновато. Единственное достоинство – в том, что автор время от времени использует разные фокалы, чтобы показать читателю то, что известно одному только текущему рассказчику. Это происходит и с Лидией, и с другими героями. Но интенсивность применения этого приёма невелика, а «эксклюзивная» информация в первой книге ни к чему не применяется – возможно, это произойдёт во второй части.
С динамичностью дело обстоит ещё печальнее. Книга крайне затянута. При этом автор определённо понимает, что такое работа с ритмом, и использует его в некоторых моментах, чтобы показать через ускорение ритма текста нарастающее напряжение ситуации.
Однако если мы посмотрим на какую-нибудь боевую сцену целиком, то в ней непременно обнаружатся совершенно лишние в данный момент подробности, рассуждения или воспоминания. Вот, например:
Он спрыгнул обратно в кабину, игнорируя ступеньки лестницы, больно ударился коленом, но даже не скривился. Некогда!
Правая сторона задней части кабины занята стойками рамы жесткости и лестницей. Наверху установлен двадцатипятикилограммовый пулемет, плюс сам колокол весит не меньше полсотни. Прибавьте сюда еще вес пулеметчика и боеприпасов. Да никакая крыша не выдержит такую тяжесть без специального каркаса и жесткой рамы!
Так что стрелять в правое заднее окно не получится, Иваныч перебрался вперед, на место штурмана, отдернул жалюзи совсем, чтобы не мешали. Он только что воочию убедился, в их полной бесполезности перед безмозглыми ящерицами.
«Некогда» - это совершенно верная оценка. Ситуация критическая, герой не может себе позволить обращать внимание на второстепенные детали. Однако он почему-то легко пускается в подробные описания обустройства кабины, которые, конечно, интересны, но были бы уместнее в спокойной обстановке. Теперь же читатель посреди напряжённого боя должен прочесть про рамы и лестницы, продраться через длинное, как удав, слово «двадцатипятикилограммовый» и заняться подсчётом веса пулемётчика. Если в первом абзаце этого отрывка динамика была, то второй убил её напрочь.
Поднявшись на уровень выше, мы можем увидеть, что такими же замедляющими вставками насыщена и книга в целом. В романе есть несколько длинных, подробных снов героев – например, полторы страницы пересказывается сон Стивена о том, как он гуляет по доку и тонет. Половина страницы – сон Михаила о том, как его засыпает песком. В обоих случаях хватило бы и одного абзаца, ничего интересного в этих снах нет. Почти страница – воспоминания политрука Геймана о том, как мама отговаривала его участвовать в гонках. Весь их скучный долгий диалог – подводка к прыжку Геймана на автомобиле через опасную трещину. Честно говоря, складывается впечатление, что автору нужно было во что бы то ни стало раздуть объём книги – никакого значения для сюжета эти моменты не имеют.
Ещё одна категория вставок – воспоминания героев. Они также выполнены довольно странно. Допустим, воспоминания руководителя экспедиции Родиона Быкова проливают свет на его давний конфликт с Гейманом и показывают условия его предыдущей службы на болотах, то есть работают на сюжет, углубляют образы героев и расширяют знания читателя о мире романа. Сцена допроса катастрофически затянута (четыре с половиной страницы!), но ладно.
Однако воспоминания Стивена и Иваныча оставляют в недоумении. Здесь тоже углубляется и раскрывается их характер, но эти фрагменты обрываются внезапно, и никакого объяснения тому, за что арестовали Иваныча и почему стреляли в Стивена, мы уже не получаем. В итоге у нас на руках две большие сцены, не играющие особой роли в сюжете, зато вызывающие вопросы.
На мой взгляд, переусложнив структуру романа и введя в основной сюжет дневники, сны и воспоминания, автор сделал проигрышный ход: книга получилась тяжеловесной.
Проблему систематически провисающей динамики усугубляет язык романа. Кроме низкой грамотности, которая выражается во всевозможных «через чур» и «все-равно», в тексте попадаются конструкции вроде «молоденький уроженец эмигрантов», «клочок из водорослевой бумаги» или очень странного со стилистической точки зрения «пацаны защебетали». Периодически начинает лютовать канцелярит:
Что ни город, то конгломерат из беженцев различных национальностей, объединенных только географией нынешнего местопребывания.
При этом, что интересно, прямая речь персонажей тут на высоте – она получается вполне живой и убедительной. Автор не пренебрегает речевыми характеристиками героев и учитывает их жизненный опыт и характер, так что многих можно опознать по характерным словечкам или интонации.
Системная проблема текста – предложения, которые по смыслу состоят из двух явственно разных фраз, но объединены в одно. Частично это было бы допустимо, если бы взамен запятой в месте их соединения стояло двоеточие или тире, но сейчас книга забита корявыми и громоздкими конструкциями:
Дальше события развивались стремительно, Стивен отвернулся только на секунду, чтобы осмотреться, нет ли опасности для группы. Родригес, стоял у самой кромки воды, а сержант в нескольких шагах от него слева, раздался негромкий всплеск, словно что-то кинули в воду.
Значимый косяк допущен с именем одного из героев. В тексте он то Иваныч, то Пётр Иванович, то Пётр – а ведь всё это маркеры совершенно разного отношения, создающие, опять же, разные образы. Иваныч – просторечное, фамильярное обращение «между своими». Пётр Иванович – уважительное, но более отстранённое, держащее дистанцию. Пётр – обращение к молодому человеку, которого ещё не зовут по отчеству. Однако, поскольку это полное имя, отношение тоже довольно отстранённое. Тасовать эти обращения допустимо в речи разных персонажей, но не в авторском тексте.
Интересно, что с политруком Гейманом ничего подобного не произошло: он либо Гейман, либо Лев Исаакович, либо Чекист, и только в отрывке-воспоминании, где показан совсем молодым – Лёва и даже (для мамы) Лёвушка. Здесь стиль выдержан чётко.
Немало вопросов возникает по поводу логики текста. Удивляет тут многое. Мне труднее всего было представить свет Юпитера, который «слепит и ничего не освещает, даже от Луны видимость намного лучше» - но если он бледнее, чем свет Луны, то как же умудряется слепить?
Хватает и других странных деталей. К примеру, в какой-то момент выясняется, что в багаже экспедиции – копчёная рыба. Без холодильника, в пустыне, на жаре под пятьдесят градусов. Может, консервированная? Рыба эта меня страшно заинтриговала.
Военные-«фашисты» зачем-то полезли в пустыню прямо в своей фашистской чёрной форме, не сменив её на пустынный камуфляж светлых тонов. Даже не удивительно, что они то и дело падают в обморок от теплового удара: вообще-то чёрное на жаре не носят.
Питьевую воду начальник экспедиции поручает искать в водонапорных башнях: «городской водопровод наверняка не функционирует, но в водонапорных башнях вполне могли сохраниться остатки питьевой воды». А она там точно не зацвела, застоявшись на жаре?
В заброшенный город экспедиция попадает с трудом: улицы так завалены мусором, что путь приходится буквально откапывать, иначе машинам не пройти. Но вскоре мы видим, как «броневик стремительно несся по ночным улицам на предельно возможной скорости, взвизгивая изношенными тормозами на поворотах узеньких улиц». Неужели мусор был только у ворот, а дальше улицы чистые?
На станциях метро в первые годы апокалипсиса скапливаются «штабеля из трупов». Вывозить их не успевают по причине недостатка техники и горючего, так что проходческие комбайны круглосуточно строят новые убежища и люди переселяются туда, страшно страдая от нехватки кислорода в тоннелях. И при этом никому не пришло в голову, что с тем же успехом в тоннеле можно захоронить трупы, оставшись на станции, где есть хоть какие-то условия для жизни и приток воздуха? Как-то нелепо.
Допустим, это мои домыслы и я всё неправильно поняла, но кое-где текст прямо противоречит себе же. К примеру, Лидия мечтает об Африке: «Прямо до дрожи в коленках хочется всю эту красоту увидеть собственными глазами. Бескрайние пустыни, скалистые горы, джунгли, экзотические виды животных». Но она сама рассказывала о гибели растений и животных – какие могут быть джунгли?
В другом месте Лидия сообщает:
«Водорослевая» бумага очень тонкая и мгновенно раскисает. Да и чернила, изготовленные из кальмара, та еще гадость. Под воздействием влаги текут и расплываются, приводя текст в совершенно нечитабельное состояние.
Это читатель, конечно, принимает к сведению – и очень удивляет сцена, в которой Гейман «прошел в конец блиндажа, зачерпнул металлической кружкой из бака, сделал пару глотков противной и теплой воды, вернулся, поставил кружку сверху на записку, отодвинул край стеганного одеяла и вышел на улицу». Записка, что подчёркнуто в тексте, на водорослевой бумаге. Кружка, которой только что черпали воду, не высыхает за несколько секунд даже на сильной жаре. Значит, бумага, как уверяет Лидия, должна размокнуть – однако записка почему-то остаётся целой.
Временами возникает ощущение, что автор сам не понимает, что он хочет описать:
Пятно света заплясало по каменной ограде, выхватывая из темноты зияющие бреши и проломы, кое-как, наспех заделанные подручными материалами, и укрепленные сомнительного качества раствором. Неприступность ограды подчеркивали битые стеклянные бутылки и колючая проволока поверху.
Судя по первому предложению, стена еле держится и абсолютно ненадёжна. Но во втором предложении она уже названа неприступной. От этого, честно говоря, совершенно теряешься: так что там за стена-то?
В результате всего этого читать книгу тяжеловато, а учитывая фашистские воззрения героев – ещё и неприятно. Впрочем, свою аудиторию она уже нашла, у романа хватает восторженных читателей. Что ж, как было написано когда-то на одних печально известных воротах, каждому – своё.
__________________
Рецензия написана на платной основе, подробности тут: https://author.today/post/59197