Рецензия на повесть «Кукла с коляской»
Кто посвятил жизнь собственным ошибкам, вряд ли простит всех, кроме себя.
Я не отдыхала ни одного дня в году, ни одного часа в день, я забыла, каково это — читать книги или смотреть телевизор, и всё чаще замечала утром за завтраком, что пью пустой кипяток, так как забыла бросить в чашку заварку.
Давным-давно в админке фанфикса случился со мной фейл.
Привычным скучающим взглядом я окидывала тексты, определяя их судьбу, и... забыла выпустить один.
Случайно. Зачиталась. Вот эта повесть.
Между юбилеем и поминками почти нет разницы, только в первом случае покойник ещё жив и во всё суёт свой нос.
Микс удивительного циничного юмора и маленьких чужих трагедий — "Кукла с коляской".
По странному стечению обстоятельств, и черт знает, как так вышло, я все еще, с самого детства, а было оно запредельно давно, предпочитаю реализм, каким бы неприятным он ни был. Возможно, то, что не существует, не существовало или не может существовать, отжирает у меня оперативную память — я, как голодный волк, вечно в поисках годной книги про самых простых людей.
Когда в школе на уроках русской литературы мы узнавали, что у какой-то бабы было восемнадцать детей, все ужасались, а я этой бабе завидовала. В раннем детстве у меня была мечта: кукла с коляской. Кукла была заводная и стоила двадцать рублей, по тем временам бешеные деньги. Я и не надеялась, что мама купит эту игрушку, мне хотелось только её рассмотреть. Мне казалось, что кукла счастлива. Ещё бы, с коляской! А в коляске, наверно, ребёночек — но мне снизу не разглядеть, кукла стояла на верхней полке. В универмаг мы с мамой ходили часто, и я каждый раз заглядывалась на куклу, а однажды попросила разрешения её посмотреть.
И пусть вас, привыкших к фэнтези в большинстве, не пугает моё пристрастие.
Благие намерения персонажей устилают костями дороги к воротам ада — про хороших читать неинтересно. Скулы сводит от приторности и неправдоподобия. Да и вышла я давно из целевой аудитории "Теремка". Мне не нужно "сочувствовать персонажу" — мне нужна история, события и финал которой я не сумею предсказать.
Мне нужен герой которого я никогда не встречала.
"Кукла с коляской" — о женщине, которая мечтала иметь много детей. И я вас уверяю, вы никогда, никогда не читали и вряд ли прочитаете снова про настолько беспримесно злого человека. Не про картонных злодейчиков с мотивацией "муа-ха-ха", а нормальных вроде бы, адекватных, даже где-то благородных людей. Впрочем, как говорит мой жизненный опыт, лучше иметь дела с отбитыми Палпатинами, чем с преисполненными благородства людьми.
И что именно определяет благородство, тоже вопрос.
Прикинув и подсчитав, я пришла к выводу, что летние детские одёжки гораздо дешевле шить, чем покупать, и вытащила из сарая швейную машину Колиной бабки. Это был страшненький Кайзер девятнадцатого века с длинным челноком. Коля посмотрел, как я шью на этом динозавре, и что-то человеческое шевельнулось в его душе. На следующий день он молча взял Кайзер под мышку и сунул в багажник, а вечером вернулся с нормальной человеческой швейной машиной.
— На, — сказал он и веером выложил на стол пачку красных и зелёных купюр. — Сдача.
— Это за эту-то халамуду? Обалдеть!
— Надо знать, куда сдавать, — усмехнулся Коля.
Сдал бы он туда ещё свою Катю. До сих пор не поняла, хороший у меня муж или все-таки козёл.
Зашоренность или прогрессивность? Самопожертвование или эгоизм? Козел или муж мечты? Всеобщее благо или махровое себялюбие?
И что, в конце концов, значит это — быть матерью? Хотел бы кто-то из нас, чтобы его мать была такой, как героиня этой истории? Жена? Дочь, невестка? Заботливая, стиснувшая от усталости зубы наседка, в хорошем смысле этого слова, кружащаяся над уютным гнездом.
Я не могла сдержать улыбки, глядя, как дети, загрузив свою игрушечную машину под завязку, толкают её вдвоём к подвалу. Мама потребовала это немедленно прекратить, Коля огрызнулся: «Пусть играют!» — и началось выяснение отношений. Свекровь присоединилась к маме, я встала на сторону мужа, и мы победили.
— Игрушки нужно беречь! — со слезой в голосе рявкнула свекровь, оставляя за собой последнее слово.
К осени от машины отвалилось всё, что могло отвалиться, и заржавело всё, что могло заржаветь, так что беречь было нечего, но надо же испортить детям радость от уборки урожая. Сенечка с перепугу разревелся — она же у него над ухом вопила — и я, побросав вёдра, убежала домой. Вот всегда так…
Смесь поступков правильных и неправильных, с последствиями и без, на благо или во вред. Которые вы одобрите или начнёте порицать.
— Защищаться нужно словом! — ответила я. — Ты из интеллигентной семьи. Порядочные люди не должны скатываться до рукоприкладства!
— И как я словом защищаться буду? — крикнул Ваня, чуть не плача. — Скажу: чур меня, чур меня?
— Зачем эти суеверия. Просто поговори с ними и попроси их этого не делать, — объяснила я.
Любовь, как её понимают люди, лучше была бы скучной ответственностью. Вроде того, как ответственные хозяева кота стерилизуют или кормят его банальным "канином", а не сметаночкой со стола. От большой любви.
— Но не собираешься же ты сидеть дома, пока не отрастут волосы! — прикрикнула я на неё, когда она отказалась примерять форму.
— А что, можно? — с надеждой спросила она.
— Ты просто лентяйка и не хочешь учиться.
— Это же из-за волос! — опять захныкала Аля.
— Любой предлог готова использовать, лишь бы не идти в школу.
— Надо мной же издеваться будут. Знаешь, что они делают? Они меня окружают, чтобы учительница не видела, и… издеваются.
— Значит, ты ещё и трусиха! — отрезала я. — Такую я тебя не люблю.
У героини за тридцать шесть лет не выработались ни критическое мышление, ни система ценностей и взглядов, она пользуется полуфабрикатами самого паршивого производства, суть стереотипами уровня амеб. Это знакомо, это должно работать, хотя... поначалу не работало же.
Я не знала, как сломить её упрямство, и попробовала бойкот. А что? Моя мама так частенько делала, когда я не хотела есть манную кашу. По три дня со мной не разговаривала, бывало, и ведь помогало же! На третий день я готова была съесть лягушку, не то что кашу, лишь бы мама меня снова любила.
Бесспорно, героиня находит в себе силы — и без труда — признать и начать исправлять ошибки.
С Алей я тоже поговорила. Спросила: «Почему ты не сказала, что тебя столкнули?» — на что Аля ничтоже сумняшеся ответила: «Мам, ты что, ябедой меня считаешь? Сама же говорила: нельзя одноклассников предавать». Да, довоспитывалась я. Надо нравственную прозу выбросить в ведро.
Но спотыкается снова и снова на том же месте и то же самое, будто попавшая в колесо.
Наверное, так привычней и закономернее.
«Если не можешь решить проблему — делай вид, что её нет», — вдалбливала мама в мои мозги с детства, и я делала вид, что Аля и Ваня счастливы. Но так ли это (...)
Читатель, привыкший искать во всем заложенный смысл, сломается, ибо за разом раз все новое, новое, новое дно. Одна проблема, решения разные. Почему? На помощь приходят стереотипы. И все работает стереотипично и предсказуемо, оно и не станет работать иначе, стереотип — ловушка мышления. Так просто в нее не попасть, все равно что не спускаться в темный подвал, откуда крики.
Решение верное — 112. Решение ошибочное — как сделает большинство.
Автор прекрасно владеет словом, она наблюдательна, у нее нет эмоций, что называется, "на разрыв", когда не поймёшь, то ли текст истерит и задыхается от пятнышка на рубашке, то ли герой нуждается в психиатре, то ли автор. Каждый абзац работает на историю, а еще — давно забыли и писатели, и читатели — не обязательно персонажу "расти". И классики, бесстыжие, не стеснялись таких приемов — чем дальше, тем глубже закапывается герой.
И вот уже последний ком падает на его могилу.
Когда мы вернулись домой, кошки доедали свиную вырезку и красную рыбу.