Рецензия на роман «Печать Мары: Пламя. Книга I»
В холодных тенётах Мары
Роман чётко делится на две смысловые части. Первая, меньшая, — почти чисто историческая, написанная явно под влиянием книг Генрика Сенкевича. Во всяком случае, время действия примерно такое же, как в его знаменитой Трилогии: вторая половина XVII века. События «Печати Мары» разворачиваются в начале 60-х годов, где-то между «Потопом» и «Паном Володыёвским». В польской историографии этот период называется «Русский потоп», а в нашей — Русско-польская война 1654–1667 годов.
С Трилогией разбираемый роман связан очевидным образом, вплоть до того, что уже в его прологе появляется один из важных персонажей «Потопа» — перешедший на сторону шведов магнат Богуслав Радзивилл (к сожалению, ярко выступив в начале романа, потом он теряется). Упоминается и реальный прототип главгера «Потопа» Анджея Кмицица полковник Самуил Кмитич. И другие точки соприкосновения есть.
Но главное сходство — в содержании: величественная военная сага с драматическими событиями, героями и битвами. Из последних представлено сражение на Кушликовых горах, где в упорном бою русская армия потерпела поражение от войск Речи Посполитой. Трудно сказать, почему Сенкевич вместо трилогии не создал тетралогию, написав ещё и роман о «Русском потопе» — может, потому что был подданным Российской Империи… Но если бы такой роман появился, эта битва наверняка бы в нём фигурировала. Так что некоторым образом авторы «Мары» восполнили классика — описывая события с русской стороны, разумеется.
Для России это было не менее бурное, славное и кровавое время, чем для Польши:
«Время бесконечных войн, великих побед и горьких поражений, бунтов и церковного раскола», — пишут в аннотации авторы.
Следует заметить, что, хоть одним из жанров романа стоит «альтернативная история», история эта точна: реальные события того времени и приметы эпохи описаны в целом достоверно. Иногда и такие, о которых широкая публика мало осведомлена. Например, при слове «гусары» в приложении к XVII веку большинство подкованных в истории читателей представляют закованных в латы крылатых польских всадников. Однако были и русские гусары, и мы встречаемся с ними на страницах разбираемого романа.
Его главный герой — сын боярский гусарский ротмистр Николка Силин, вместе со своим другом и помощником Василем, перешедшим на русскую службу пленным литвином, в начале романа участвует в битве на Кушликовых горах, проявляет героизм и покрывает себя славой. Оправившись от ранения, он возвращается в своё родовое имение, к ожидающим его жене Анне и маленькой дочке Насте. И вот тут-то начинается основная часть романа…
Она резко контрастирует с героически-эпическим зачином: это порядком мрачная (местами, пожалуй, и слишком) мистическая история о том, как похоть, жестокость, жадность, малодушие, гордыня и прочие грехи губят людей, отдавая их в лапы хтонических сил. О противостоянии победившего, как будто, христианства с не желающим покидать людские души язычеством.
Мне, правда, сомнительно, что в то время оно имело в Московском царстве такое влияние — всё-таки от крещения Руси миновало уже более 670 лет. Впрочем, в Европе в то время и правда наблюдался всплеск языческих культов под видом «шабашей ведьм», и костры инквизиции тогда горели не без причины… Возможно, схожие процессы шли и в русских землях — хотя, конечно, настоящего двоеверия уже не было. Скажем, былинный образ Стеньки Разина и других разбойников-колдунов возник не просто так. Кстати, один из персонажей романа — жестокий атаман язычник Болдырь — явно этими образами навеян.
Как сказано, части историческая и фэнтезийно-мистическая в романе контрастируют довольно резко, однако это не производит впечатления диссонанса. Они крепко связаны — даже и композиционно. Например, когда в прологе с участием упомянутого Радзивилла мы видим очень сильную хоррорную сцену с посланными богиней Марой галками, страшно убивающими слугу магната:
«Стекло с резким звуком треснуло и осыпалось вниз. Нескольких галок, сновавших по подоконнику, разрезало падающими осколками. Ян, стоявший ближе всех к окну, отпрянул. Его ноги с хрустом скользили на окровавленном стекле. Стая вмиг наполнила собой небольшое пространство тайной комнаты. Черные птицы носились под потолком, с криком кружились, натыкаясь на стены и людей. Вдруг, как по команде, они бросились на Яна».
Участие вполне реального исторического лица в фантастической сцене определяет тон всего дальнейшего повествования. В этом отношении роман вполне может быть отнесён и к магическому реализму. И дальше всё так: трофейная сабля имеет мистические свойства, разбойники, убегая от ратных людей, наводят на них морок, кикимора овладевает маленькой девочкой через простую куклу, к неверной жене ночью является ставший упырём любимый, главгера охраняет от нечисти хищная ласка, появляющаяся ниоткуда и исчезающая в никуда…
Мара, Змора, упыри, другие навии — полноправные действующие персонажи романа. Некоторые, например, кикимора или превращающаяся в упырицу Анна, показаны даже «изнутри», с помощью внутреннего монолога. Приём, на мой вкус, насколько сомнительный — слишком уж очеловечивает потусторонних существ, однако интересный. Но явно присутствуют в повествовании и силы света: молитвы Христу и Богородице служат героям самым мощным оружием против нечисти. Правда, при этом, например, на груди главгера вместе с крестом висит языческий оберег, тоже очень ему помогающий…
Двойственность мировоззрения людей того времени проявляется во многих персонажах: крестьянах — благочестивых прихожанах храма, которые, однако, не сомневаются в существовании и мощи нечистой силы, или попах-«оборотнях», тайных язычниках. Или обучавшийся когда-то в Ягеллонском университете в Кракове Василь убеждает скептика-Силина в существовании навий, а потом «упокоевает» упыря с помощью кола и латинского чина экзорцизма. И герои борются с нечистью посредством тех же магических заговоров под видом христианских молитв.
Чем дальше, тем больше сгущаются нуарная атмосфера и саспенс. Те времена и так воспринимаются в довольно мрачном свете, но в данном случае к «исторической натуралистичности» добавлен мистический хоррор в духе Стивена Кинга. Как и в произведениях «короля ужасов», герои «Печати Мары» практически бессильны перед хтонической мощью древних богов и навий, их победы над ними даются с великими трудами и потерями и выглядят настоящим чудом. Об этом, кстати, забывают многие авторы фэнтези, в частности того же славянского, герои которого легко и походя косят монстров и демонов, снижая таким образом для читателей драматический накал.
С другой стороны, роман разрушает неоязыческие мифы, согласно которым древняя славянская религия — невинный культ природы, позитивный и радостный. Нет, он был тёмен, противоречив, кровав и безжалостен. И он подлежал преодолению и искоренению — хоть и упорно сопротивлялся:
«Древние боги не хотели умирать. Мох на ликах сгорел, как порох, но они долго смотрели сквозь пламя на устроивших их казнь людей. Многим было не по себе от этого огненного взгляда. Древесина трескалась и трещала. Из трещин вытекал тонкий дым, скользил по округлым бокам идолов и потом поднимался к небу. Лики божков, украшенные символами и узорами, чернели, искажались и теряли очертания. Древние боги на глазах людей обращались в прах и пепел».
Но и реалистические сюжетные узлы романа тоже мрачны и жестоки — порой, как сказано, чересчур.
Вообще, экшен в романе подаётся весьма достойно. Например, в описании страшного наката хоругви польских гусар:
«Пики в руках всадников двинулись вниз, и конная масса перешла на полный галоп. Крылатая волна хлынула вперед, грозя разметать тонкие линии пехоты».
Обширный эпизод битвы на Кушликовых горах достоен встать в один ряд с батальными сценами у того же Сенкевича. Ярки и динамичны и другие эпизоды: стычка Василя и Гордея на пиру, празднование Масленицы — несколько истеричное массовое веселье, которое жестоко прерывает страшная гибель возницы, и так далее. Многие описания не только весьма образны, но и несут усиливающий восприятие подтекст. Вот, например, прелюбодейная жена жжет любовную записку:
«Остатки бересты и пепел упали в воду, разогнав по воде круги. Небольшие волны отбились от бортов кадки и начали находить друг на друга. Скоро вся поверхность воды внутри кадки покрылась мелкой рябью. Свет лучины отразился от нее. В одночасье показалось, что сама вода вспыхнула ярким огневым заревом. Анна отпрянула, прикрыв глаза руками».
Авторы явно умеют создавать словами нужное настроение. А преобладающее для этого романа — ощущение неведомой, но страшной опасности, нарастающая тревога, которая словно разлита по всей природе
«Солнце медленно погружалось в облака, окрашивая их в глубокий красный оттенок. Словно пропитанные кровью, они, казалось, пожирали опускающееся светило».
Некоторые участки текста, посвящённые лесной чаще — тёмной и жуткой — можно сравнить с аналогичными описаниями в романах Толкиена.
Правда, в отношении стиля можно покритиковать излишнее увлечение авторов рваными, незаконченными предложениями. Их слишком много, хотя в некоторых местах такой приём и правда способен усилить эмоциональное восприятие:
«Голос замер. Песня оборвалась. Небо вдали уже потускнело. Багряный свет сменился холодной бледной синевой, обещая скорый приход ночи. Закат потухал. Темнота обволакивала все вокруг».
Отлично выглядит и большинство персонажей: они убедительны, колоритны и главное, их характеристики и описание точно соответствуют их сюжетным функциям. Даже если не говорить о главных — Силине, Василе, Анне, второстепенные, вроде волхва Радослава или атамана Болдыря, интересны и впечатляющи. Правда, в отношении последних несколько удручает их не слишком частое присутствие в тексте, надо надеяться, они станут больше появляться в последующих романах.
Да, «Печать Мары: Пламя» не избежала частого недостатка первой книги современных романных циклов — промежуточный финал не в полной мере исполняет свою роль смысловой точки. К счастью, у романа есть продолжение.
Имею возможность, способности и желание написать за разумную плату рецензию на Ваше произведение.