Рецензия на роман «Дохлый таксидермист»

P.S. На АТ имеется тринадцать (не удивительно даже) рецензий на роман. Я их не читала, и даже немного жаль разбивать мистику числа. Однако ж пусть будет и четырнадцатый отзыв.

Триллер с закрученным (даже, я бы сказала, вкрученным) в посмертие сюжетом. Можно ли убить дважды? Можно и нужно, – считает убийца и следует маниакально тщательной, продуманной схеме… Но даже если я продолжу и проспойлерю детали – вы не поймёте, о чём на самом деле эта книга. Она о любви и юморе. Так что её просто надо прочитать – если, конечно, вам тоже отзываются юмор и любовь. И если шутки про смерть не вгоняют вас в суеверный ужас. 

Может, валерьяночки? Вы же первый раз умерли, да?

Трудно писать отзыв о том, что тебя привело в восторг своим междустрочием и чем-то не улавливаемым в словесные сети. Постараюсь передать те соль и перец, которым книга обязана своим щекочущим, пряным, густосмысленным ароматом.

Смотрите, что я принёс. «Улисс» Джеймса Джойса… Я сам только на первой главе, и могу с уверенностью сказать, что он не очень… остросюжетный.

В лучших традициях русской литературы, в этом романе «все умерли». Только не в конце, а в начале. В книге всего один действующий женский персонаж, и он далёк от дамского очарования. Скорее образ «завканц» Министерства смерти напоминает другую похожую личность из подростковой саги – Аиду Плаховну. Действие происходит в некоем забюрократизированном пространстве, куда «по разнарядке» попадают люди после того, как умерли, и до того, как они «пойдут дальше». Пространство это похоже на наш мир, за исключением деталей – например, храм Христа Спасителя так и не взорвали, поэтому советская реальность двадцатых-тридцатых годов узнаваема, но со своими любопытными деталями. За кадром – то есть в нашем мире – идёт Великая отечественная война, поэтому учёт смертей захлёбывается потоком поступающих. Среди них оказался и Евгений Петров – один из соавторов знаменитых романов «Двенадцать стульев», «Золотой телёнок» и т.д. Собственно, вокруг этих двух персонажей и происходит главное действо. Самое ценное в этом романе для меня – дружба между Ильфом и Петровым.

Я знаю, если и есть в мире что-то надёжное и стабильное, так это то, что Петров всегда явится, чтобы помочь мне.

На фоне триллера, жутких убийств, мрачных подробностей и всяких гнусных выходок жителей посмертия происходит встреча соавторов. Ильф впервые видит Женю после смерти. Он так скучал по другу, но так боится этой встречи – ведь он держал умирающего за руку, а потом сам хоронил его.

Мне кажется, вам понравится эта карточка. Вы там в гробу.

Юмор вибрирует нежностью. Ильф и Петров верны себе, иронизируют над собой и над другими. 

Ваня, вы живы только потому, что мы с Женей боимся директора морга.

Сквозь троллинг видна дружба столь же сильная, как и любовь. Как много книг о любви мужчины и женщины и как мало – о друзьях. Этой своей нетрендовостью, несовременностью роман уносит в жизнь, которой уже нет: в мир советских книг о дружбе, общем деле, служении Отечеству и людям. Такой контраст – убойный, кровавый (местами чёрный) юмор, сквозь который проступает щемящее чувство. Какое чувство? Невозвратимости из смерти – и эта книга как попытка преодолеть эту неизбежность; невысказанности сердца – и фантастическая форма как стремление высветить правду.

Они настолько трогательные, эти Ильф и Петров у Марии Самтенко, что невольно подумаешь: а не призваны ли все фантастические декорации служить раскрытию одной важной мысли. Мысли о том, что вечная дружба в принципе возможна в нашем невечном мире: «Пошли мне, Господь, второго, чтоб вытянул петь со мной». Мечта каждого. И речь не только о соавторах – контекст гораздо шире. И в «Дохлом таксидермисте» тебе показывают тех, кто «вытянул петь».

– Женя! – не выдержал Ильф. – Только вам могло прийти в голову начать оправдывать маньяка за то, что он стал вас душить!

– Ну, может, у него был тяжёлый день. А тут я.

Итак, роман стоит прочитать, если любовь и юмор – то, что вас вдохновляет. Это моё любимое сочетание, а тут оно ещё вооружено детективной линией, историями из литературного мира начала двадцатого века и, конечно, яркими характерами – такими честными, принципиальными. Впрочем, как справедливо заметил автор, 

честность и принципиальность сама по себе вовсе не гарантирует отсутствие проблем с уголовным законом.