Рецензия на повесть «Голос Уссурийской тайги»
И снова здравствуйте, друзья!
Сижу у камина с чашечкой кофе в руке, по стенам пляшут отсветы огня, а за окном барабанит дождь. Я только что закрыл эту… эту повесть — «Голос Уссурийской тайги», написанную Александром Зубенко. И у меня сейчас в голове не слова, а какое‑то физическое ощущение. Как будто я не читал, а таскал на спине мешок с мокрым песком — несколько часов, страницу за страницей. И теперь вот сел отдышаться, а тяжесть никуда не делась. Она где‑то там продолжает давить под рёбрами.
Тяжесть не от действия — его, в общем‑то, не так уж и много. А от этой… густой, сырой, безжалостной атмосферы, в которую тебя погружают с первой строчки и не выпускают до последней.
Я пытаюсь вспомнить, с чего начать, и ловлю себя на том, что думаю не о сюжете, а о холоде. Вот честно. Читал я это, сидя в тёплой комнате, а у самого по коже бегали ознобные мурашки. Автор умудрился передать не описание холода — «мороз, минус двадцать», — а его чувство. Влажный холод тайги, который пробирает под одежду, липнет к коже, заставляет зубы стучать.
И этот холод становится не просто фоном, а полноценным персонажем. Молчаливым, равнодушным и самым постоянным. Он высасывает силы. И ты, читатель, чувствуешь это истощение вместе с ними — с этими двумя несчастными, выброшенными из привычного мира в зелёный, молчаливый ад.
Хотя «ад» — неправильное слово. Оно слишком громкое, слишком пафосное. Тайга здесь не ад. Она просто… есть. Она абсолютно безразлична. В этом‑то и весь ужас.
Небо не злобное, звери не демонические — они просто голодные. Деревья не враждебные — они просто стоят, густо и непробиваемо. И эта абсолютная, тотальная безразличность мира к твоему существованию, к твоему «я хочу жить» — она страшнее любой активной ненависти. Потому что с ненавистью можно бороться, её можно понять. А с безразличием бороться бесполезно. Ты для него — просто биомасса, случайно оказавшаяся на пути. Мясо. И лес это мясо либо переварит, либо вытолкнет — без злобы, но и без жалости.
И вот в этой мясорубке из холода, голода и тишины происходит самое главное. Нет, не борьба за выживание в чистом виде. Она есть, да, но быстро становится рутиной, фоном для другого процесса — процесса преобразования двух людей.
Вот что меня зацепило. Не схватки с волками (хотя они написаны так, что у меня ладони вспотели), а эти диалоги у костра. Эти неловкие попытки поддержать друг друга, которые иногда срываются в раздражение. Этот сухой, почти чёрный юмор Олега, за которым видится сильная усталость, но и такая железная воля. И наивная, обречённая храбрость Андрея — этого мальчишки, который ещё вчера думал о свадьбе, а сегодня пытается шагать на раздробленной ноге.
Между ними — пропасть. Олег — бывалый геолог, учитель, человек, знающий тайгу. И Андрей — юный пилот, для которого природа — это красивые виды с высоты. У них нет ничего общего. Абсолютно. Их свела вместе лишь случайная, идиотская катастрофа. И сначала между ними — только необходимость, долг: «Живёшь, пока жив».
Но потом… Потом эта необходимость почему‑то начинает обрастать… чем‑то другим. Не дружбой даже — слишком громкое слово для такого ада. А чем‑то вроде… я не знаю… взаимного признания в человечности. Когда в мире, где всё стремится тебя сломать, свести к инстинктам, появляется другой, кто своим присутствием напоминает: «Ты не зверь. Ты человек. И я тоже». И это напоминание становится опорой крепче любого костыля.
Вот этот момент, эта тончайшая ниточка связи, которая тянется сквозь холод, боль и страх, — она для меня и есть сердцевина всей истории. Это не про «выживание любой ценой». Это про «выживание, не перестав быть человеком». И цена этому — запредельная.
Автор не щадит ни героев, ни читателя. Он не играет в поддавки. Каждая маленькая победа — найденный ручей, разведённый костёр — оплачивается новой раной, новой каплей отчаяния.
И это не мелодраматично. Это… методично. Как будто сама тайга ведёт счёт: «Ты согрелся? Отлично. А теперь вот тебе начинающаяся гангрена. Справишься? Посмотрим». И ты, как читатель, вместе с ними проходишь через эту череду надежд и поражений. Устаёшь. Начинаешь понимать их истощение на физическом уровне — у меня к середине книги реально заныла спина от невольного напряжения.
И тут возникает ещё один слой, который я не сразу осознал. Повесть ведь не только про «здесь и сейчас». Она про память. Про ту жизнь, что осталась там, за границей этого зелёного ада.
Вспышки воспоминаний у героев — о дочери, о матери, о невесте, о ссорах и невысказанных словах — это не просто штрихи к портрету. Это их единственное оружие против обесчеловечивания. Когда холод и боль стирают личность, последнее, за что можно уцепиться, — это образ любимого лица. Или чувство вины за ерундовую ссору, которая теперь кажется величайшей глупостью твоей жизни.
Это невероятно горько. Потому что автор показывает: в экстремальной ситуации ты вспоминаешь не грандиозные достижения, а вот эти мелкие, тёплые, глупые, бытовые осколки нормальности. Запах жареной рыбы, из‑за которого жена открывает окно. Манеру матери наклонять голову, когда она вышивает. Обещание, данное невесте, которое, кажется, уже не выполнить.
Эти воспоминания становятся якорем. Но и пыткой одновременно — потому что они делают контраст между «там» и «здесь» невыносимым.
И знаете, что самое странное? В какой‑то момент я поймал себя на том, что злюсь. Не на автора, нет. А на… на несправедливость мироздания, что ли.
Вот эти двое уже сделали, казалось бы, невозможное. Они вытащили друг друга из обломков, прошли сквозь чащу, отбились от зверей, нашли воду, огонь, какую‑то хижину. Они проявили столько силы духа, столько взаимной верности, что это должно было бы растрогать каменное сердце.
Но тайге — всё равно. Её законы просты и бездушны: рана воспалилась — значит, смерть. Хищники голодны — значит, нападут. Здесь нет места для счастливого финала «по заслугам». Здесь есть только биология и удача. Или отсутствие удачи.
И это, наверное, и есть главный, самый безжалостный реализм этой истории. Она не про то, что сильный духом всегда побеждает. Она про то, что сила духа иногда нужна не для победы, а для того, чтобы до конца остаться человеком в проигрышной битве. Чтобы в последнюю минуту думать не о себе, а попросить передать медальон невесте. Чтобы не бросить того, кто уже не может идти, даже если это обрекает тебя самого.
Меня эта мысль не отпускает. Я всегда в подобных историях подсознательно ждал чуда. Какой‑то спасительной случайности, которая вознаградит героев за все страдания. Здесь же автор обходится без этого. Чудо приходит ровно на пять минут позже, чем нужно. И в этом — страшная, леденящая правда. В реальных историях о выживании так и бывает…
После этой книги я долго сидел молча. Не из‑за шока или потрясения. А из‑за тихой, глухой горечи, которая не кричит, а ноет. Как та самая боль в раненом плече у Олега, которую он научился игнорировать, но которая никуда не делась.
История не оставляет катарсиса в привычном смысле. Нет очищающего чувства, что справедливость восторжествовала. Остаётся тяжёлое, взрослое понимание: мир огромен и равнодушен, а человечность — хрупкая свеча, которую так легко задуть ветром в глухой тайге. Но пока она горит — даже в кромешной тьме, даже для одного‑единственного другого человека — она освещает всё.
Это не та книга, после которой хочется немедленно обсуждать сюжетные повороты или стиль. Это книга, после которой хочется замолчать. Выключить свет. И просто побыть в тишине, ценя тепло, идущее от камина, и крышу над головой. Может, позвонить близким. Не чтобы что‑то важное сказать, а просто… услышать голос.
Потому что герои этой повести напоминают: эти обыденные, порой раздражающие связи — звонок матери, споры с любимым человеком, обещания, которые кажутся нам вечными, — на самом деле та самая тонкая, прочная нить, что держит нас в мире людей. И её обрыв в безразличной глуши — самая страшная из возможных потерь.
«Голос Уссурийской тайги» — это не приключенческий триллер. Это медленное, честное и беспощадное исследование последней грани человеческого. Не того, что мы о себе думаем, а того, что остаётся, когда содрана вся шелуха цивилизации.
Читать это тяжело. Иногда невыносимо. Но, кажется, необходимо. Хотя бы для того, чтобы, вынырнув из этого зелёного, молчаливого кошмара обратно в свой уютный мир, на секунду крепче сжать руку того, кто рядом. И понять, какое это на самом деле немыслимое везение — просто быть услышанным.