Рецензия на сборник поэзии «Мой синий город»

Не раз вспомнил цитату Тито об архитектуре, лишённой своих утилитарных функций, «чистом поэтическом завоевании пространства». Вот я себе так же представляю этот город: место, построенное не для того, чтобы там жить, а чисто в эстетических целях. А кто-то взял и решил в нем поселиться, и теперь не может удержаться в реальном мире, постоянно утягиваемый в неявь. 

Город дремал.

И может мы были всего лишь

Снившиеся ему сны.

Так встречает нас сборник «Мой синий город». Но здесь стирается разница между секундами и годами, здесь так многое тает (любит автор это слово :) ), потому кажется, что и сам город — только мне снится, хотя одновременно сновидит меня. А значит, он эфемерен, как грёзы, воздушен, лёгок и невыразим иначе, кроме как поэзией. Да, сборник RhiSh — несомненно поэзия. Пусть не всё идеально, но вектор есть.

Здесь героями становятся не дома, дворы и бульвары, а отблеск от звёзды, нитью ползущий по крыше, седеющий ветер, способный унести нас далеко-далеко, или «тихий туман, от весны до весны текущий сквозь дни потускневшим кинжалом». Совершишь неосторожное движение, и собеседник рассеется, может, вместе с комнатой, городом и бытием («Позови»):

Позови меня, позови,

А не то обращусь пеной,

Удержи меня хоть на миг,

А не то улечу с ветром,

И меня уже не найти,

И меня не вернуть назад.

На распутье шальной любви

Я останусь седой тенью,

В облаках, где смолкает крик

Чайки, тонущей в бездне света,

Я уже не шепну «летим» —

Я уже в иных небесах...

Здесь вспомнился уже Андерсен с его русалочкой, не нашедшей хэппи-энд, а превратившейся в морскую пену. Вот и здесь так — обращусь пеной, улечу с ветром, не будет меня, разве что в иных небесах.

Это стихотворение выше может казаться своебразной калькой на избитое «Меня трудно найти, легко потерять...», но это ложное чувство. «Позови» — воздушно, прекрасно, мне его хочется выучить. Серьёзно. Чайка тонет в бездне света, а я — лишь седая тень от этой чайки, а может, от других облаков, я исчезаю. Не знаю, почему меня так тронуло.

Вряд ли лирический герой собирается умирать в прямом смысле. Скорее, он исчезает в воспоминаниях того человека, с которым пересекся на распутье шальной любви — но не зацепился. Субъективно: это такой герой-мотылек, которому хочется, чтобы его поймали в банку и лелеяли его на полочке, по запросу выпуская полетать в большой мир. Но он, воможно, пересекся с таким же мотыльком, который сам жаждет, чтобы его поймали. И в итоге оба — в иных небесах по отношению друг к другу. Может, это все вообще не так бьется с авторским замыслом, но вы уж простите мой полет фантазий. Остается только вспоминать... нет, не прикосновение рук или цвет волос, а такое же неосязамое, как и все остальное, дыхание уже в другом стихотворении:

Я помню твое дыхание
Из какой-то далекой ночи
Из каких-то далеких вселенных...
Или снов... или воспоминаний

Хотел бы поглубже взглянуть на еще одну страницу сборника, озаглавленную «Из тумана в туман». Автор пишет, что стихотворение очень старое, практически детское, оттого возьмем его бережно:

Из тумана в туман
и из ночи и тьмы — во тьму
Возвращаются тихие люди
без душ и без сердца.

И уходят назад,
и приходят опять — почему?
Им, наверное, тоже, как мне,
просто некуда деться.

Ходят несчастные, грустные, тихие, по спине Уробороса. Как пришли — так и уйдут, не запомнятся, не дадут себя запомнить — сердце их скрыто броней. Неприкаянные, как неупокоенные души.

В тишине — в тишине
нет людей. Значит, нет там и зла.
Она лечит, в ней песням
легко и родиться, и спеться.
Мы уходим в неё,
позабыть про дневные дела,
И обратно спешим, на ходу
Закрывая бронёй своё сердце.

Те, кто когда-то был ранен и не смог оправиться, так и остаются блуждать по кругу меж некой спасительной территорией отдохновения (туман, тьма, тишина) и опасной землей, где встречаются другие люди.

Мы уходим от бед.
На чужие — глаза закрываем,
А своих — их и так выпадает обычно
сполна...
На дорогах своих
мы чужие сердца собираем,
Потому что нужны
и тревоги, и ночи без сна.

На первый взгляд противоречиво. Закрывают герои глаза на чужие беды или всё-таки собирают чужие сердца? Но я перечитываю и понимаю — собирают они чужие сердца на дорогах своих. Несут чужую боль, но с собой, будто эмпатией вбирая в себя переживания и утяжеляя собственные, но «другие», страдавшие и породившие боль, не получат какой-то выгоды оттого, что их ношу разделили. Правильно даже сказать — не разделили, а умножили, потому что болит и сердце источника, и у того, кто сердце подобрал, обрекая себя лишь на новые тревоги и ночи без сна.

А потом — а потом,
если холод, и негде погреться,
Мы стучимся в дома,
но ответа напрасно мы ждём.

Неудивительно: никто не знает их в этих домах тяжелого, материального, ощутимого телесно, а не душевно мира.

Остаётся одно:
снова на пустоту опереться
И укрыться от ветра надеждой,
как старым плащом.

В этот момент я:

Вообще, лирический герой будто обречен скитаться туда-сюда, в мир явный и мир грёз. Этот образ преследует автора, но он не страдает от него, он привык к такой действительности. Из «Raider Song»:

Я странник Между. Эхо. Сон и пламя.
Танцор на грани вымысла и были.

«Паладины огня» здесь самый «осязаемый» текст. Понимаете, меч, конь, костёр, будь звездой путеводной... Но снова:

Паладины огня... и пути, и полётов во сне,
Это те, кого ждёшь, это те, кто спускается вниз
и живёт среди нас, предпочтя своё небо земле, ...

И мы опять понимаем, что речь уже, оказывается, не о ролевиках возле костра. О тех, кто отдал свой мир грез, тумана, спокойной и безопасной тьмы, чтобы дарить улыбку и руку — для поддержки тому, кто нуждается.

Пару слов про язык. Знаете, есть простецкая поэзия в лоб. Отглагольщина, строго по ямбу, рифмы любовь-морковь. Иногда ее и поэзией не воспринимаешь, даже если все в рифму. Ещё есть поэзия с безумными метафорами, при прочтении которых только одна мысль: «ШТА? Вы сами себе это вообще представляете?». А есть золотая середина, как у RhiSh. Вот такая мне заходит лучше всего. Например, не просто «танец со смертью», а «контрданс со смертью». «Контрданс» имеет более емкую нагрузку, чем просто «танец». Но смысл все еще понятен.

Сборник воспринимается очень цельно. Единое настроение, не без оттенков, единая система образов. Но из-за этого может казаться, что автор повторяется. Если бы я попытался составить строку из самых повторяющихся слов, получилось бы что-то вроде:

«Падают, тая, кружева синего тумана во сне» :)

Но это так, мелочи. В целом — зашло весьма.

Благодарю автора.