Арт для друга

...главными разбойниками Циской дуги, как уже говорилось, были и остаются барсы. В некоторых частях Чжао и в южных областях вот так же хозяйничают тигры. Ни гуйшэнь, ни дорожный грабитель не могут тягаться с ними по злобе и опасности. Возможно, деревенский люд и сумел бы сообща извести эту напасть, но на стороне хищников — закон, запрещающий истреблять дикое зверьё. Со времён первых императоров каждый вид животных, нашедший приют в горной стране, объявлен государственным сокровищем. Убить зверя просто так нельзя, и горе человеку, от руки которого погибнет последний зверь той или иной породы! Народная пьеса «Пещера в четырёх ли» рассказывает историю хутора, хозяин которого, как давешний торговец из Сыту, теряет сына в столкновении с серебристыми львами (такие водились на юге Ба). На следующий день от лапы льва гибнет его престарелый отец, а следом — мать. Местный судья не решается вынести хищникам приговор — они последние в горной стране. Отчаявшись, хуторяне берут факелы и колья и идут на львиное логово. Жестокая схватка уносит ещё несколько жизней, но все львы уничтожены. Через неделю судья безо всякого снисхождения приговаривает выживших хуторян к каторге. В цепях и колодках им предстоит идти через всю страну, в наш северо-восточный край, — и, как повествует эпилог, погибнуть по дороге.

(...)

В городах и деревнях Циской дуги вовсю торгуют амулетами в виде благородных зверей-охранителей (таких, как упомянутый мэнъюн или величественный цюэр), приказными бирками звериных вельмож и полководцев и обманными именами. Согласно старинному корейскому поверью, стоит леопарду или тигру съесть сердце человека, и дух убитого становится рабом убийцы и служит ему сверхъестественным образом: заманивает новые жертвы, ломает капканы и ловушки, сообщает хозяину имена прежних друзей и знакомых — и кровожадный людоед с особым остервенением начинает их преследовать. Табличка или нашивка с чужим именем, по мнению суеверных местных жителей, — прекрасный способ отвести беду. Даже в городах, которые страдают от зверей куда реже, редко кто ходит без оберегов: люди боятся не столько умереть от когтей и клыков, сколько попасть в посмертное рабство.

— Добро бы к тигру, — рассуждал, попыхивая трубкой, толстяк-управляющий на одной из придорожных станций. — Тигр жесток, но благороден, знает обычай, уважает старость. А барс — подлый головорез. Леопард-цзин — так вообще пожирает собственных родителей!

И он же, узнав, что я гражданский чиновник, завистливо смотрел и качал головой. Уж такого-то зверь никак не сумеет взять в рабство, если вообще позарится на горькое мясо учёного-законника. Мы проехали Цискую дугу из конца в конец, до самого Чэнъяна, так и не встретив пятнистых злодеев, и я шутя объяснял это именно своей принадлежностью к чиновному сословию.