Проклятие императорского дома

Шан попытался защититься, но брат заломил его руку с легкостью. «Проклятая лихорадка», — подумал Шан, — «Такой был бы великолепный повод его ударить».

Если бы он только мог.

Но его тошнило. В глазах двоилось, а в голове будто бы бухал огромный тяжелый молот. Бух, бух, бух — каждый удар сердца отдавал в виски, иглой простреливал в глаз…

Сен никогда не нападал, если не был уверен в победе.

Он пришел к нему ночью, бесшумно запалил свечу на столике у кровати, и поднял за шиворот, не дав толком проснуться.

И Шан был совсем беззащитен перед ним, больной, ослабевший, в дурацкой ночной рубахе, в идиотских шерстяных носках. Он бы позвал стражу, они там, за дверью — и как только Сен пробрался сюда, неужто тут где-то тайный ход? 

Но если Шан позовет их, то его ребята увидят Сена в мужской одежде и рядом с Шаном.

И долго не проживут.

— Чего тебе… — прохрипел Шан, — зачем ты сюда пришел?

Сен отпустил его, оттолкнул к кровати: Шан пошатнулся, попятился назад, еда нашел рукой резной столбик, и оперся на него, как на трость. Шишечка кровати неудобно колола руку, но Шан не решался лечь при Сене. Не в таком состоянии.

Он ничего не сможет сделать, если Сен решится задушить его… да хотя бы подушкой, или шнурком от тяжелой бархатной шторы.

А Сен в ярости.

Когда Сен в ярости, он слишком многое способен сделать с тем, кто слабее. Не только… напасть.

Сен подошел к креслу, на котором Шан любил читать, и повернул его так, чтобы сесть к кровати лицом. Сел, по-женски скрестив ноги, уперевшись щиколотками в ножку кресла, подался вперед, положив гладкий подбородок на переплетенные пальцы. В его взгляде было чистое бешенство. 

— Какого демона ты позволил созданию прорыва сесть подле отца на Императорском Суде? — спросил он тихо.

— Я болею, — прохрипел Шан, отлично понимая, как же жалко это звучит, — я просто не смог встать.

— Ты должен был. — сказал Сен, — ты был должен. 

Вспышка ярости его прошла так же быстро, как и разгорелась. Он упер локоть в колено и уронил голову на ладонь, скосил на Шана один глаз.

В неярком свете свечи глаз казался желтым, как у зверя. Лицо Сена будто бы разделилось на темную и светлую половину. Но ни одна их них не предвещала Шану ничего хорошего.

***

Он так и будет мучить Шана. Каждый раз, когда что-то пойдет не так, будет приходить и сочинять небылицы, одну за другой. В детстве Сен пугал Шана девчонкой, которая якобы живет в колодце и может утянуть Шана на дно из любой лужи со стоячей водой; и сейчас, как тогда, он придумал историю такую жуткую, в которую совсем не хочется верить, и оттого только верится сильнее.

Сен — лживый, лживый гад, но его ложь не так-то просто изгнать из памяти. Его ложь отравляет жизнь.

***

А если…

А если дать Сену то, что он хочет? А самому уйти в тень? Пускай, пускай Сен попляшет в его шкуре! Пускай нахлебается доли счастливчика-сына полной ложкой! Пускай поймет, каково это — с утра до вечера сидеть за учебниками, прерываясь лишь на тренировки с мечом!

— Сен… — прохрипел Шан, — Мы же похожи, как две капли воды.

— Что?

— Мне все равно, где болеть. — Шан приподнялся еще выше, закашлялся.

Он тянул время. Нравилось ему наблюдать, как у брата лицо вытягивается. Шан знал: Сен и предположить не может, что кто-то может добровольно…

— Я могу поболеть и в покоях старшей принцессы Сеннилении.

…отказаться от власти.