Давайте, зайдём на кухню. Немного рабочего материала.

О чем ты всё говоришь, Максим? Что это за городское фентези в странновато-московском антураже? 

Вполне законные вопросы. Что это такое, пока не скажу. Но небольшой фрагмент покажу.

___***___

В конце коридора глухо бухало.

– Кто-то колотит во входную дверь, – задумчиво констатировал Иван.

Стас душераздирающе зевнул и, потянувшись, пружинисто вскочил с кровати.

Накинул на голое тело тяжелую шубу с вешалки, стоявшей у входа в комнату, и, протиснувшись мимо напарника, пошел открывать, по пути заметив:

– Будить людей в такую рань второго января – бесчеловечно.

– И не говори. Ироды.

В темноватом длинном коридоре, начинавшемся сразу за жилыми комнатами напарников, было холодно. Под ногами Стаса, обутыми в тонкие домашние туфли, потрескивал ледок, изо рта валил пар, но ведун этого не замечал. Легко взбежав по крошащимся ступенькам древней бетонной лестницы, он крикнул: «Хватит долбить, открываю», – и завозился с засовами.

Ни малейшей тревоги он не испытывал. Попытайся вот так барабанить в дверь кто чужой, н е н у ж н ы й, и хитрая система ловушек, заклинаний, и оберегов предупредила бы хозяев о вторжении.

За дверью услышали – затихли. Стас прислушался – и ухом, и верхним чутьем.

За дверью топтался мужик. Слегка испуганный, раздраженный и очень нетерпеливый.

Сильнее всего чувствовалась тревога.

Стас распахнул дверь и, прищурившись, уставился на гостя.

– Акимыч? Тебе-то какого рожна надо? – искренне удивился Хромой. – Неужто купец твой заказом недоволен? Или дочка подарок разбила? Так мы эти пластинки не клеим.

Акимыч лишь досадливо махнул рукой в толстой меховой рукавице:

– Не до шуток нам, Стас Григорьич. Петр Фаддеич очень просят тебя с Иван Николаичем прибыть для серьезного разговора.

Стас глянул уже внимательнее. В глазах Акимыча, и правда, читалась нешуточная тревога. Ведун кивнул, приглашая приказчика внутрь:

– Заходи, нечего в дверях стоять. Сейчас с Иваном переговорим, ты расскажешь, что стряслось.

Ивана их встретил уже полностью одетым — почуял настрой напарника и приготовился. В добротном сером костюме «с искрой» и сияющих новеньких ботинках, он походил на преуспевающего врача или служащего крупного учреждения, и тщательно этот свой образ поддерживал.

– Чаю хочешь, Акимыч? Или, кофию? – заботливо спросил он приказчика, но тот лишь снова махнул рукой и принялся нервно расхаживать по комнате.

– Рассказывай, что стряслось, пока я переодеваюсь, – скомандовал Стас и пошел к себе собираться. Дверь оставил открытой и крикнул, открывая платяной шкаф, – давай, не тяни.

– Да не знаю я точно, что рассказывать, Стас Григорьич,  – крикнул в ответ приказчик. – Вчера ночью же Говоруна прямо на Москворецком мосту убили!

– Какого говоруна? – не понял сначала Стас, а, вот, Иван, внимательно следивший за политической жизнью столицы, изумленно присвистнул:

– Да, неужто? Прямо на Большом Москворецком? Вот это дела.

– Вот-вот! Дела! – снова занервничал приказчик. – С девкой какой-то его на этот мост понесло. Вроде, в ресторации они там сидели.

– В «Лобном», чтоль? Которая в Старом Магазине?

– В ней, где ж ему еще сидеть-то! – подтвердил Акимыч.

– Да кто он такой, Говорун этот? – рявкнул из комнаты Стас. – И какого лешего купцу твоему от нас понадобилось, толком говори!

Вместо приказчика ответил Иван.

– Покойный — Говорун Борис Вениаминович. И, правда, соответствовал фамилии, говоруном был бесподобным. Ты его помнить должен, он сначала за строительство в ближнем Подмосковье отвечал. Пост занимал, громко говорил, что всех воров посадит. А потом темная история про него самого всплыла. Вроде как, он завизировал часть земель, как потравленные «черными вдовами», а порубежники потом рейд туда устроили, и выяснили, что земельку втихаря продали за бесценок под усадебки, да поместьица. Словом, некрасиво получилось. С того времени, затаил Борис Вениаминович злобу лютую на власти городские, стал непримиримым критиком и оппозиционером. Потом и вовсе пропал, всплыл несколько лет назад в польских землях, советовал там, как вести дела с дикими московитами. Судя по всему, советовал не слишком успешно, поскольку с панами мы все же замирились.

Стас пробурчал что-то невнятное, Акимыч лишь молча кивал, уважительно глядя на Ивана.

– Не так давно, господин Говорун снова появился в Первопрестольной, на сей раз, в качестве специального представителя Ярославской городской Думы в Москве. Такая вот хитрая должность, оказывается, имеется. Снова начал много говорить и грозить кулаком, но всерьез его уже никто не воспринимал. Кроме любви к громким словам, был известен страстью к прекрасному полу. Впрочем, был он неженат, так что, ничего предосудительного и противоестественного я в том не вижу.

– Исчерпывающе. Но неясно, что нужно купцу первой гильдии от нас, – Стас вошел в комнату, поправляя мягкий серый свитер. В отличие от друга, костюмов и галстуков он терпеть не мог, и принципиально не носил.

Акимыч  лишь головой покачал.

– Нечего мне сказать, Стас Григорьич, не пытай. Знаю, лишь, что Петр Фаддеевич, как узнал об убийстве, тут же меня за вами послал. Остальное, пусть сам скажет. Мне приказал пулей к вам нестись. По десять монет каждому, говорит, плачу, только чтоб приехали.

– По десять монет за визит, – хмыкнул Иван, – значит, серьезно твоего купца припекло. Ладно. Поехали.

___***___