Бесконечная смена жестяного барабана

«Опубликование моих первых романов рано научило меня, что книги могут вызвать возмущение, гнев, ненависть. Что порожденное любовью к своей стране может быть воспринято как осквернение собственного гнезда».

Гюнтер Грасс

Мне было семь или восемь лет, когда я случайно обнаружила у мамы на столе какой-то «взрослый» журнал – то ли «Новый мир», то ли «Иностранку». Будучи до неприличия читающим ребенком, я утащила журнал к себе в комнату, раскрыла посередине и принялась за чтение отрывка о двух девочках-школьницах.

Ничегошеньки из прочитанного я тогда не поняла, со временем вообще забыла, о чем шла речь, но необычные, волшебно-сказочные имена - Йенни и Тулла - запомнила.

Несколько раз я пыталась выяснить у мамы: какой роман (а, может, повесть) попал мне в руки, - но мама ничем не могла помочь. То ли сама не читала, то ли считала, что «мне такое еще рано».

 ***

Мне было лет шестнадцать или семнадцать, когда, преодолев смущение, я поделилась этой историей с библиотекарем 1-го «гума» МГУ. Хвала богам, дама не стала смеяться над застенчивым подростком. Более того, выдала мне – на целых десять дней! – роман Гюнтера Грасса «Собачьи годы», где я встретила Йенни, Туллу, Скрипуна-Вальтера, Амзеля-Абрашку, суку Сенту, литовскую волчицу, безголовых монашек и рыцарей, и многих, многих других.

Так уж получилось, что прославленную трилогию Грасса я читала не по порядку: сначала третью часть – роман «Собачьи годы», потом первую – роман «Жестяной барабан» и, наконец, вторую – повесть «Кошки-мышки».

 ***

Год назад мне наконец-то удалось найти «Жестяной барабан» в приличном переводе и собрать трилогию целиком.

Разумеется, я воспользовалась возможностью и перечитала всё – на сей раз по порядку, с чувством, с толком, с расстановкой - тихими ночами.

Прошло больше двадцати лет с тех пор, как я познакомилась с творчеством Гюнтера Грасса: изменилась я, изменилось мое восприятие многих других книг, фильмов, музыки. Но отношение к трилогии осталось прежним.

Несмотря на настойчивые заявления авторов предисловий и ханжествующих критиков, я так и не нашла в романах и повести «грязи» и «порнографии». Зато нашла – под маской столь любимого мной сюрреализма – любовь к Польше и Германии; искреннюю боль и сопереживание людям, чьи судьбы были разрушены войной и перекраиванием границ; истории настоящей дружбы-вражды-ненависти и снова – дружбы; юношескую влюбленность и печаль об отнятом детстве.

А еще нашла позабытую цитату: «Пугала создаются по образу и подобию человеческому», - и (добавлю от себя) часто оказываются куда более человечными, чем «оригиналы».

Для меня лично трилогия Грасса до сих пор остается самым ярким, сильным и болезненно-страшным (сюр)реалистическим повествованием о Второй Мировой.