Почему неважно, кто убил самурая

Я, конечно, о рассказе Р. Акутагавы «В чаще». В основе сюжета – убийство самурая, в котором замешаны два человека: его жена и опасный разбойник. Рассказа в привычном понимании здесь нет, текст похож на протокол и состоит из последовательно расположенных монологов (показаний) четырех свидетелей и трех очевидцев, включая самого убитого, который говорит устами прорицательницы. Интрига заключается в том, что в убийстве признаются все три непосредственных участника события.

Неподготовленного читателя рассказ неизменно озадачивает. Зачин обещает детективную историю, но автор нас обламывает. Он предъявляет труп, улики и главного подозреваемого, но вместо расследования мы получаем одно за другим три признания. Заканчивается рассказ вообще загадкой – по словам убитого, на месте преступления был кто-то четвертый.

Автор не объясняет, как все произошло на самом деле, только раскидывает по тексту зацепки – мелкие детали, которые, как кажется, могут помочь докопаться до истины. Усердный читатель тут же бросается вылавливать эти детали и сопоставлять версии, терзаясь вопросами: откуда возле трупа взялся гребень, кто вынул кинжал из груди убитого, куда разбойник дел второй меч, зачем они все признаются, кто кого выгораживает, кто говорит правду?

Попытки установить истину терпят крах – рано или поздно мы понимаем, что следствию недостает конкретной информации вроде отпечатков пальцев и заключения судмедэксперта. И тогда встает другой вопрос: а надо ли устанавливать истину? Более вдумчивый читатель пропустит этап установления истины, но все равно будет озадачен. Что автор хотел сказать? Что все они лгут? Или все говорят правду?

Все замечают, что для понимания смысла рассказа важно обращать внимание на подзаголовки – в них указано, где именно каждый из героев рассказывает свою версию. Считается, это сделано автором для того, чтобы лишить героев явных мотивов для лжи. Никем не принуждаемые, они сознаются в убийстве (в случае самурая – в самоубийстве) и создают три мира, три реальности, приводя нас к идее, что объективной реальности не существует. Однако идея иллюзорности бытия, относительности происходящего, вообще свойственна японской культуре, и в этом контексте Акутагава со своим рассказом – просто капитан Очевидность. 

Тут все тоньше. С иллюзорностью бытия Акутагава, у которого ближе к концу развилась шизофрения, был знаком не понаслышке, но «В чаще» вряд ли написан для того, чтобы сообщать прописные истины. В рассказе «Кэса и Морито», где также затронута эта тема, автор буквально запечатлевает момент, когда одна реальность превращается в другую. Он, образно выражаясь, берет читателя за руку и проводит его через эту точку – из одной реальности в другую. При этом глубокий психологический самоанализ героев, выведенный на первый план, словно усыпляет нашу бдительность. А потом хоп – и мы в другой реальности, ошеломлены и подавлены.

«В чаще» выстроен так же. Только тут нет глубокой психологической подоплеки в поведении персонажей, потому что их мотивы не важны. Идеи вроде «лучше смерть, чем позор», «лучше признаться в убийстве, чем быть уличенным в постыдных поступках» – тоже своего рода общее место в японской культуре, а то, что самый последний негодяй найдет чем себя оправдать, понимают в любой стране. Рассказ не о том.

Это рассказ-эксперимент. В роли подопытного – читатель. Три версии убийства существуют независимо и не противоречат друг другу, так как «реципиенты», а впоследствии – носители и распространители этих версий не пересекаются между собой. Судейский чиновник, исповедник и люди, наблюдавшие прорицательницу (возможно, это даже не родственники убитого) слышат признание в разное время и разных местах – вот о чем говорят подзаголовки. И конфликт между версиями возникает только в тот момент, когда появляется читатель, «реципиент» сразу трех версий. Он, подчиняясь устройству своей психики, начинает сопоставлять три истории, чтобы загнать реальность в привычные для себя рамки объективности и узнать кто прав, кто виноват. 

Можно сказать, Акутагава попытался сформулировать принцип неопределенности. Этот рассказ как кошка Шредингера. Читая его, мы на собственном опыте можем ощутить квантовую природу сознания и реальности. Но наш разум противится такому порядку (точнее беспорядку) вещей, и мы путем сопоставления фактов, улик и личностей рассказчиков, исходя из собственных представлений о добре и зле, выбираем только те кусочки реальности, которые нам нравятся, и делаем реальность однобокой, одномерной, ограниченной. Культовый фильм Акиры Куросавы – яркое тому подтверждение.

Эксперимент представляет собой и композиция рассказа. Он состоит из семи частей-монологов, но, если обращать внимание на подзаголовки, связную историю образуют только первые пять. Это история расследования убийства: в чаще находят труп, устанавливают личность, обнаруживают, что недавно схваченный известный разбойник имел при себе лук и стрелы убитого, разбойник дает чистосердечное признание, и ему отсекают голову. Конец. Признание жены здесь выглядит как постскриптум, а признание убитого – пост постскриптум.

По сути, признания жены и самого убитого – это фрагменты двух других историй, произошедших в другое время и в другом месте. Признание женщины случилось где-то в середине развития сюжета. «Что мне делать?» – спрашивает она, и поскольку попытки самоубийства были безуспешны, она будет жить дальше, и это ещё не конец. Признание же убитого похоже на зачин новой детективной истории – там появляется тайна (неизвестный, вытащивший нож у него из груди).

Сама история убийства – сюжет внутри сюжета. Причем достоверно нам известны только три события: встреча, насилие, убийство. Все прочие обстоятельства даются нам, так сказать, через вторые руки. И мы, находясь в тюрьме своего восприятия, начинаем их трактовать – создавать ещё одну, четвертую реальность.