Вот и вышла еще одна глава моей книжки

На этот раз она почти синхронно появилась везде, где я выкладываю текст. Глава писалась очень долго и получилась очень большая. Вошло в нее многое - от стихотворений до плутовских историй (ну, кое-что я уже выкладывал здесь в виде отрывков).

Покажу еще отрывочек - с красивой природой и с прекрасной эльфийкой целых четырнадцати лет от роду, мечтающей о толкиновском Средиземье. :)

И опять Танька лежала на жесткой дорожной постели. Головная боль наконец отступила, зато отчаянно урчало в животе. И, конечно же, попросить что-нибудь поесть было просто немыслимо. Во-первых, она и так чувствовала себя нахлебницей добрых Гвен и Эрка — Сваммом коротышку-лицедея Танька теперь не называла даже в мыслях. А во-вторых, Гвен, должно быть, смотрела уже бог весть какой сон. С Орли тоже было не поболтать, не отогнать разговором с ней чувство голода: та тихо посапывала на верхней полке, прямо над Танькой.

Да и остальные тоже, вроде бы, спали. На верхнем ярусе второй кровати, напротив Орли, шептала во сне что-то по-саксонски Санни. Храпел Эрк, притулившийся в торце повозки на совсем короткой полочке — да много ли места ему было и надо? Ровно дышала завернувшаяся с головой в плед Гвен. Нет, все-таки ночь — время, когда людям положено спать. Так то ж людям... А она, сида, как всегда, неправильная!

Поворочавшись в постели, Танька уткнулась носом в деревянную стенку, добросовестно закрыла глаза... Ох, лучше бы она этого не делала! Сон, конечно же, так и не пришел. Зато как наяву встал перед глазами праздничный стол, ломящийся от всяких вкусных вещей — краснобоких яблок, полных терпковатого верескового меда пчелиных сотов, коричневых лесных орехов. И, конечно же, от мяса и рыбы в самых разных видах — и в жареном, и в вареном, и в запеченном...

Тихо вздохнув, Танька погнала виде́ние прочь. Но оно оказалось упрямым и никак не желало уходить. Не помогало ничего — ни рассматривание обстановки внутри фургона, ни вызываемые из памяти образы — от безобидной бабочки, порхающей над лугом, до должного, казалось бы, отвратить ото всяких мыслей о еде черного с рыжим жука-могильщика, деловито закапывающего в рыхлую садовую землю дохлую мышь. Хуже того, в Танькиной голове завелась совсем безумная мысль. А что, если выбраться наружу и дойти до леска? В фургоне все спят — значит, никто ее не хватится. Зато если там удастся найти куст лещины, то можно будет нарвать орехов на всех!

Боролась с этой мыслью Танька долго, но безуспешно. Наконец, не в силах противостоять соблазну, попыталась подняться.

Стоило ей сесть, как фургончик качнулся — или ей показалось? Голову вновь сжало невидимым, но тугим обручем. Всё же, опершись на край постели, Танька смогла встать. Пошатываясь, сделала пару шагов к лазу наружу.

И услышала удивленный шепот:

—Леди?..

Испуганно обернулась назад. В ее сторону всматривалась Гвен — встревоженная, вовсе не спящая.

Господи, как же хорошо, что люди плохо видят в темноте! Чувствуя, как пылают щеки, Танька растерянно пробормотала:

—Я вас разбудила, госпожа Гвен?

А та, приподнявшись, обеспокоенно шепнула:

—Что случилось, леди?

Пришлось признаваться. Стесняясь нелепости своей затеи, Танька едва слышно ответила:

—Да я за орехами сходить хотела... Я же ночью вижу хорошо — что мне сто́ит их нарвать?

Гвен перевела взгляд куда-то за плечо Таньке, вздохнула:

—Ох, леди! Какие уж здесь орехи-то, рядом с деревней: детишки, поди, всё давно оборвали! Да и вообще не надо бы туда ходить: еще собаки залают, чего доброго — всю деревню разбудят.

Помрачнев, Танька вернулась к постели. Осторожно, стараясь не шуметь, присела с краю. Помолчали. Потом Гвен вдруг оживилась:

—А знаете что, леди! У меня ведь с собой есть лепешки с сушеной смородиной. Давайте полакомимся, пока остальные спят, — отметим маленький праздник, о котором больше никому не нужно знать!.. — и, словно угадав завертевшийся на Танькином языке вопрос, тут же добавила: — Да вы не беспокойтесь: мы только свои доли съедим, чужого не тронем. Я же обо всех позаботилась: целую дюжину испекла. А орехов мы с вами непременно наберем в другой раз!

Тут уж Танька не выдержала искушения, сдалась. Предложила, правда, взять лишь по одной лепешке — чтобы осталось еще и для следующего раза. Сама отыскала их в большой корзине, припрятанной как раз под полочкой, на которой спал господин Эрк. И, похоже, очень удивила Гвен тем, как легко нашла корзину в кромешной темноте.

А потом они вдвоем выбрались из фургона и, закутавшись в пледы, пристроились на его дышле: Гвен внизу, у самой земли, а Танька чуть повыше. Голова у Таньки сейчас совсем не кружилась и почти не болела, ее даже можно было запрокинуть и любоваться сиявшим во всем великолепии звездным небом. Сразу же отыскалась похожая на звериную голову с разинутой пастью Большая Медведица — сида видела вовсе не привычный людям семизвездный ковш, она легко различала в ней никак не меньше пяти дюжин ярких звезд. Когда-то Танька даже обижалась на Кайла, не замечавшего на небе страшной медвежьей пасти, — а тот лишь улыбался в ответ: «Где уж мне, Танни, разглядеть такое! Это только сиды и могут: сама же говоришь, что вы эльдар, звездный народ». Господи, как же давно это было!

Вспомнив тот разговор, Танька невольно улыбнулась. Ох, знал бы Кайл, где очутилась сейчас дама его сердца, в каких дальних краях любуется на звезды! Но тут же вдруг появилась тревога, погасила улыбку. Сколько же людей знают уже ее сокровенную тайну, ее мечту о Срединной Земле?! Нет-нет, она ничего лишнего Кайлу не говорила, лишь ответила когда-то на его вопрос, как сиды называют себя на родном языке. Вот только Кайл запомнил всё сказанное ею слово в слово, а она тогда даже не поняла, почему — ну и глупая же была!

А потом Танька и вовсе помрачнела: сообразила, что рассказывала о Срединной Земле еще и Орли — это не говоря уже о принце Кердике! И, выходит, дорассказывалась — до знамени Рохана над мерсийской деревней! Хорошо хоть, с Морлео не поделилась...

Одернула себя: не о том думаешь! Кайл и Ладди сейчас на войне — а ты не о них беспокоишься, а о всяких глупостях! Вздохнула.

И сразу же встрепенулась задумчиво сидевшая рядом Гвен. Шепнула Таньке тихонько, словно боялась разбудить спящих в фургоне:

—Знаете, леди, а я ведь тоже заснуть не могла. Лежала, лежала — а сон никак не приходил. А тут и вы поднялись... Ну разве могла бы я подумать, что буду так вот запросто сидеть на бревне и разговаривать с внучкой той самой Дон, слезы которой век за веком проливаются над моею Босвеной!

Тут Таньке и вовсе захотелось провалиться под землю. Ну какая из нее внучка Дон! Дон — это же легендарная праматерь древних богов, которую чтут и в Камбрии, и на Эрине. Великая, могучая. А она, Танька, кто? Да просто девчонка — только уши и глаза неправильные! Но ведь и отречься от такого родства невозможно: все же верят, что ее мама — та самая Немайн, дочь Дон и Ллуда. Даже показать, что тебе неловко, — и то нельзя!

Но не провалилась — и даже не сбежала от Гвен. Справилась с собой, как бывало уже не раз, — лишь спрятала глаза, да еще сами собой печально опустились уши. А в голове вертелась только одна мысль: хоть бы Гвен не стала ее ни о чем расспрашивать!

А Гвен и правда ничего спрашивать не стала. Протянула баклажку со знакомым уже травяным настоем:

—Это вам вместо эля, леди. Спасибо Орли: предупредила о вашем гейсе!.. Ой, смотрите, звезда упала!

И правда, прямо над Танькиной головой, в той части неба, где раскинулись похожее на бегущего ушастого сида созвездие Персея, промелькнула черточка метеора.

—А вот еще одна! — воскликнула Гвен. — Смотрите, как красиво!

Это был самый замечательный пир на Танькиной памяти! Еще не успевшая зачерстветь овсяная лепешка, начиненная кисловатой, но ароматной смородиной, показалась ей вкуснее самых изысканных праздничных кушаний. Не хватило разве что горячего цикориевого кофе с медом и сливками — а тепловатый терпко-горький настой заменял его все-таки плохо. Но все равно это было так здо́рово: теплой безветренной ночью любоваться падающими звездами под песни кузнечиков!