"Горизонты и лабиринты моей жизни" (Николай Месяцев)
Автор: Шибанутый очкозаврвас когда-нибудь обвиняли в попытке изнасиловать балерину в австралийской гостинице??
нет??
как же скучно вы, однако, живете!!
а в жизни Николая Месяцева, автора книги "Горизонты и лабиринты моей жизни" -- это рядовой эпизод.
коротко об авторе:
Николай Николаевич Месяцев (1920-2011) -- советский государственный и партийный деятель с довольно яркой биографией:
в годы Великой Отечественной служил в НКВД;
в 53-м году был направлен для проведения ревизии по "делу врачей";
в 62-м году назначен советником посольства в Китае;
в 64-м стал председателем Гостелерадио СССР;
в 70-м направлен в Австралию чрезвычайным и полномочным послом;
в 88-м году возглавил отдел исторических наук Института научной информации по общественным наукам Академии Наук СССР.
о книге:
явных недостатков у нее три.
перво-наперво -- язык, полный дичайших канцеляризмов, штампов и клише, пропагандистских лозунгов (автор до конца жизни оставался убежденным коммунистом);
цитата из книги:
В годы, когда мне довелось работать в аппарате ЦК КПСС в качестве заместителя заведующего Отделом по связям с коммунистическими и рабочими партиями социалистических стран, который возглавлял секретарь Центрального комитета КПСС Юрий Владимирович Андропов, я многое благодаря ему увидел и познал. Он учил меня: «Мы с тобой не имеем права на ошибку в любом деле — большом или малом, — впереди нас, перед Центральным комитетом КПСС, никого нет; вводить в заблуждение, толкать на ложные оценки, неверные действия несовместимо с нашей партийностью, с нашей совестью. А это, как ты знаешь, к сожалению, бывает».
второ-навторо -- некая сумбурность повествования: автор то забегает вперед, то возвращается в прошлое, то ударяется в морализаторство, то вспоминает малозначительный эпизод, не имеющий прямого отношения к повествованию.
третьим недостатком можно назвать чрезмерную идеологизированность.
еще одна цитата:
По мере затухания в обществе борьбы классов, содержание которой в конечном счете выливается в борьбу за власть, вырастает и усиливается внеклассовая борьба, борьба за власть личностей, окруженных приспешниками в виде групп единомышленников либо землячеств, кланов.
отмечу, что автор с непростой и полной конфликтов биографией старательно представляет себя "белым и пушистым", временами возникают серьезные основания усомниться в его искренности.
главное же достоинство книги -- собственно биография автора, как уже сказано -- непростая и полная конфликтов.
эпизод 1 (один):
Первого сентября 1937 года в малом лекционном зале института я сидел и слушал первую лекцию по курсу «Общая теория государства и права». Читал ее профессор Стальевич. Единственное, что я понял из лекции, это то, что теория государства и права «запутана врагами народа сознательно и бессознательно»... Самым главным действующим лицом среди врагов народа из числа юристов был, оказывается, Пашуканис, за ним следовал Стучка, а уже потом и другие (Е.Б. Пашуканис и П.И. Стучка впоследствии были реабилитированы и занимают ныне свое достойное место в ряду других видных советских юристов).
Большой лекционный зал нашего института носил имя тогдашнего Генерального прокурора СССР А.Я. Вышинского. В этом зале в канун двадцатилетия Великой Октябрьской социалистической революции с докладом-воспоминаниями выступал Н.В. Крыленко, член партии большевиков с 1904 года, член первого Совета Народных Комиссаров, Верховный главнокомандующий и нарком — член Комитета по военно-морским делам, нарком юстиции РСФСР (а с 1936 года — СССР), автор многих научных трудов... Ушел я с этого первого в моей жизни студенческого вечера с твердым обещанием самому себе — стать настоящим юристом, помогающим людям в беде.
Несколько дней спустя стало известно, что Николай Васильевич Крыленко арестован как враг народа.
Николай Месяцев вспоминал:
Меня до душевной боли доводила несправедливость, которую я видел вокруг себя. Вся русская литература, передовая российская общественная мысль восставала против злоупотребления властью, против ее насилия над личностью, а она имела место в нашей действительности.
Передо мной постоянно стоял вопрос: как мне, будущему военному юристу, человеку, состоящему на службе у власти, быть? Творить насилие от имени власти или от ее же имени выступать против насилия — насилия несправедливого?
эпизод 2 (два):
Вдруг обнаружилось, что на занятиях отсутствует слушатель Василий Корячко. Куда он запропастился? Никто ничего определенного сказать не мог. «Лег в госпиталь», — говорил кто-то, «Уехал по вызову к родителям», — предполагал другой. Но однажды мой закадычный друг Юра Менушкин, с которым я дружил до самой его кончины, сообщил мне, что его вызывают зачем-то в Москву, на Лубянку, в Особый отдел НКВД СССР. Вернувшись, он рассказал, что его допрашивал следователь по делу нашего Корячко, который находится под следствием по подозрению в совершении преступления, предусмотренного статьей 58 пункт 10 части II УК РСФСР, — проведение антисоветской пораженческой агитации в военное время. В этот же день, но в разное время по делу Корячко там же, на Лубянке, были допрошены и другие слушатели.
допросили и Месяцева. он описывает это так:
Особист взял ручку, макнул ее в чернильницу и начал вписывать мои данные: фамилия, имя и отчество и прочее. Закончив, особист открыл второй лист, обмакнул ручку в чернильницу-непроливайку, и я вижу, как он выводит: «Вопрос: дайте показания о проводимой вами совместно с Корячко антисоветской пораженческой агитации».
Во мне поднялась буря негодования, вся моя предыдущая недолгая, но честная жизнь восстала против этого гнусного, омерзительного вопроса. Не поднимая на меня глаз, он членораздельно прочитал вопрос и тут впервые, как мне показалось, посмотрел на меня. Не знаю, были ли заметны мои переживания или особисту было на них просто-напросто наплевать. Я молчал.
Особист сказал: «Отвечайте на поставленный вопрос».
Я ответил, что этот вопрос для меня оскорбителен. Никакой антисоветской пораженческой агитации я не проводил, так же, как не проводил ее и Корячко. И потому мне отвечать нечего.
Допрос длился примерно с десяти вечера до рассвета. Вряд ли нужно пересказывать брань и угрозы, которые сыпались в мой адрес со стороны особиста: я и бесчестный, и антисоветчик, и врун, и негодяй; выгораживаю себя и такого же прохвоста, как я, Корячко; а будет так, что посадят не только меня, но и моих близких, и тому подобное. Чем больше сыпалось угроз, тем спокойнее становился я. Со мной и раньше так бывало: чем труднее ситуация, тем я спокойнее. На какие-то мгновения мои мысли уносились куда-то в сторону от этого кошмара. В палатку иногда залетали ночные бабочки. Они влетали на свет горящей керосиновой лампы. Кружились вокруг нее. Некоторые неразумные влетали внутрь, спасаясь от огня, бились о стекло и, обессилев, сгорали. «Я не сгорю, — решил я. — Сила моей воли тебе, особист, не по зубам. Я волжанин. В душе моей такая вольность, которая тебе и не снилась».
Чем дольше длился допрос, усиливалась брань, тем становилось яснее, что особист, не имея никаких конкретных фактов, относящихся к поставленному передо мною вопросу, хочет меня сломить. Заставить оговорить не только себя. Превратить Корячко, а может быть, и еще кого-то в антисоветчиков-пораженцев.
в дальнейшем Николаю Николаевичу приходилось самому допрашивать арестованных.
маленькая деталь:
Надо заметить, что среди следователей Третьего управления НКВМФ СССР с высшим юридическим образованием помимо меня был еще лишь один человек. Эта беда, как я потом узнал, имела быть и в следственной части Особых отделов НКВД СССР, и в следственной части по Особо важным делам МГБ СССР, в которых мне в разное время позже пришлось работать. Следователи почему-то нередко рекрутировались из людей с низкой общеобразовательной подготовкой, низким культурным уровнем.
один из случаев, который ему запомнился -- допрос инженера-кораблестроителя Владимира Сурвилло, обвиненного в шпионаже.
по словам автора, он изменил тактику допроса, давая арестанту выспаться, беседуя с ним по душам, угощая чаем и бутербродами.
в итоге тот сам, без давления, признался в шпионаже в пользу Германии.
но потом произойдет неожиданное:
Пройдет сравнительно немного времени, и меня, уже в качестве следователя Управления Особых отделов НКВД СССР (о чем я еще расскажу), пригласит в свой рабочий кабинет на Лубянке начальник управления В.С. Абакумов. Вызовет к себе моего подследственного — Сурвилло, и он, Сурвилло, в моем присутствии откажется от данных мне показаний о шпионской деятельности, осуществляемой им в пользу германской разведки.
Абакумов воспринял эти заявления Сурвилло совершенно спокойно. Так же спокойно он переведет взгляд на меня и, не глядя на Сурвилло, спросит его, чуть повысив голос: «Почему же вы давали ложные показания следователю?»
— Потому что за все время пребывания под стражей после кошмара допросов у других следователей у него, — и Сурвилло показал взглядом на меня, — я снова почувствовал себя человеком, обрел человеческое достоинство. И в таком состоянии готов был пойти на смерть. Это первое и главное, что меня подвигло на ложные показания.
— Что же еще побудило вас к этому недостойному поведению? — спросил Абакумов.
— Мой следователь еще очень молод. Вся жизнь его впереди. Моя жизнь в прошлом, она прожита. Мне казалось, что на моем деле следователь сможет сделать хорошую карьеру.
насколько правдоподобна эта история, читатель может решить сам.
Месяцев переживет и расстрел упомянутого министра Абакумова, аресты и казнь других своих коллег, в том числе связанных с "делом врачей".
сам он найдет подтверждение тому, что знаменитое "дело врачей" было очевидной фальсификацией.
а позднее, в брежневское время, переживет опалу, став жертвой внутрипартийной борьбы.
помимо всего прочего Николая Николаевича исключат из партии «за грубое нарушение норм партийной морали в бытность Чрезвычайным и Полномочным послом СССР в Австралийском Союзе и неискренность при рассмотрении персонального дела»: его обвинят в домогательствах к балерине.
будет в жизни Николая Месяцева немало и других любопытственных моментов.
короче, если вас не смущает пафосный канцелярит, то любителям истории книга к прочтению рекомендуется.
+++