Где заканчивается грань разумности в фантдопущениях?

   Меня пару раз упрекали за фантдопущение в моем романе «Контрабандисты времени» за языковой казус двух русских попаданцев во Францию 15 века. Внимательный иехидный читатель (*лишенный с детства фантазии, я тоже хочу поехидничать) спрашивал…. А как они у вас с французами из пятнадцатого века разговаривали? А как они так быстро научились говорить? А на каком языке они говорили между собой и французы их поняли? И дальше в таком же духе.

   Ребят, когда я писал роман, я знал, что это будет казус. Но скрепя сердце пошел на это большое фантдопущение, понимая, что по-другому не могу. Я попытался объяснить, что дескать два  ГГ учились в российском ВУЗе, где преподавался французский язык и они его знали. Но понятно же даже в этом случае, они не будут знать средневековый французский язык в необходимом объеме, даже если окончат современный лингвистический университет.  В данной ситуации мое фантдопущение было оправдано, потому что иного выхода нет.

  Но у меня возник вопрос. А насколько вообще оправдано «сильное» фантдопущение? Где заканчивается грань разумности в этом вопросе? Очень интересно, как читатель воспринимает сильное фантдопущение?

_________________

* ничего личного