Около болгарской войны. Дневникъ и сорокъ девять любительскихъ фотографій

Александр Александрович Пиленко. Изданіе газеты «Вечернее время», С.-Петербуръ 1913

В октябре 1912 года Александр Александрович Пиленко (22 июня 1873, Гатчина — 21 марта 1956, Париж) — известный российский правовед, доктор международного права, профессор Санкт-Петербургского университета, гласный Санкт-Петербургской городской думы, в качестве военного корреспондента отправляется в Болгарию, освещать для журнала «Новое время» Балканскую войну.

«Я бы мог дать объяснение: профессору международного права, который так часто говорит об ужасах войны, надо хоть раз в жизни увидеть эти ужасы на расстоянии пяти шагов. Но это не будет верно. Это не то. Не совсем то»

Итогом этой поездки стала небольшая по объему (чуть более 200 страниц) книжка «Около болгарской войны. Дневник и сорок девять любительских фотографий».

В ней Пиленко подробно и честно, не приукрашивая действительность и не скрывая страшных и неприглядных моментов, характерных для любой войны, описывает все что ему довелось увидеть и пережить осенью 1912 года.

Из-под моего пера не вышло до сих пор ни одного лживого слова. Я писал только то, о чем могу свидетельствовать хотя бы на суде: то, что я видел и слышал сам. Видел я, не Бог знает что; сумму небольших страданий. Эти страдания описывал, как мог.

Господа! Вся война есть не что иное, как цепь многих мук. Мелких лишений, слагающихся в великое, почти бесконечное страдание. Я пишу, а передо мной в грязи, вот, лежит надорвавшаяся лошадь. Жадно всасывает бессильно открытым ртом воздух и дёргает ногами, на которых блестят ненужные больше подковы. Эту лошадь сейчас пристрелят, чтобы она не терзала нас сиплым свистом пересохшего горла. Мука этой лошади—война. Когда вы читаете об этой лошади и жалеете ее—вы участвуете в войне. А я—когда плакал о муке покорно надорвавшейся лошади—я переживал войну. Так пусть все те, кто будет читать мои бесхитростные строки, помирятся с такой точкой зрения: война есть страдание во всех доступных человеческому воображению формах. Геройство военных есть геройство в страдании—прежде всего и необходимее всего. Описание войны может и должно быть описанием страданий, личных и общих.

И вот, что—еще. Я пишу о себе. Но ведь я сейчас—часть армии. Болгары разлились по Адрианопольскому вилайету шумным, бурным потоком. В этот поток попала частица русского наблюдения: меня носить, вперед и в сторону, за армией, в армии. То, что я переживаю—переживает болгарское войско. Нет! Мои горести и терзания—только бледная тень того, что переживают солдаты. В нашей армии удобства и преимущества представляются в таком порядке: командующему, начальнику штаба, вашему корреспонденту. Болгары говорят:

— Вы наш гость.

И если в чифлике (поместье) есть три несгоревшие помещения, то мне отводят третье и последнее.

Примите во внимание это обстоятельство— и мой рассказ, несмотря на крайнюю персональность, не может не пробрести общественного характера: третьему человеку в армии приходится переживать то-то и то-то; так подумайте, каковы в этой армии страдания последнего солдата! От наименьшего неудобства, все спускаясь вниз, мы придём к наибольшему: к сорокалетнему, ревматизмом страдающему, голодных детей оставившему, до костей промокшему, без хлеба в грязи валяющемуся страдальцу-солдату. Подумайте о нем. Я не могу его описать, ибо не знаю его. Да он и не сумел бы все рассказать. Но он есть. Читая о третьем человеке, думайте о последнем. И тогда мой рассказ достигнет своей цели».