Не знаешь, что делать? Пили самопиар!
Автор: Любовь Федорова* * *
У деда, вырастившего Илана на Болоте, было святое правило: не знаешь, что делать – иди в кабак.
Ближайший кабак был темен, дымен, грязен, шумен, пьян, и единственная отдельная комната в нем оказалась личным закутом хозяина, в котором тот ближе к утру подсчитывал выручку и вел в засаленном судовом журнале подобие учета для налоговой инспекции. Назывался он "У адмирала", вывеска была недвусмысленно черной с красными буквами, и Илану пришлось постараться, чтобы никто не заметил, как это всё его коробит. Но идти в госпиталь и дать поработать с раненой рукой в нормальных условиях Аюр категорически отказался. Потому что там Намур, потому что с Намуром мать, потому что там умер отец и потому что потому, не пойду и все, у вас неспокойно, не хочу ненужных встреч. Уговоры Илан отложил на потом, для начала нужно было хотя бы остановить кровотечение. Медицинскую сумку Илан на себе в порт не потащил. Не было таких планов – кого-то лечить. Потребовал у хозяина медный таз, горячий чайник, большую лампу и сосуд самого крепкого пойла для дезинфекции, потому что ни чистых тряпок, ни нормального ножа тот найти ему не смог. Пойло проверил на столе – налил и поджег. Горело, сгодится.
Неподарок, оставшийся не при делах, забился в темный угол и сидел там на сундуке под гвоздем с ветошью, сгорбившись и отвернувшись. Соображал, каких дел наворотил его братец в порту, если от него в сторону кидаются как от зачумленного даже вооруженные люди. Что он вообще за пугало?
Илан смотал с руки Аюра пропитанные кровью бинты и, стиснув зубы, занялся кровотечением. Употреблять пойло внутрь для обезболивания Аюр отказался, шипел и ругался, пока Илан копался в незаживающей ране, кое-как затыкал течь, дренировал и санировал. По-хорошему, нужна была полная ревизия и некрэктомия, и вообще операция с хорошим светом, нормальным инструментом, а не ножом Неподарка вместо скальпеля, и не второпях, пока у пациента есть силы терпеть, а с нормальной анестезией.
– Потеряешь руку, – пообещал Илан, сделав все возможное для таких бредовых условий. – Не отгниет, так перестанет слушаться. Нужен ты себе будешь однорукий? Обдумай это как следует и приходи завтра ко мне. Не хочешь светиться в отделении и встречаться с кем-то – зайди со двора и поднимайся сразу в кабинет в начале первой дневной. Я, знаешь ли, не подпольный мясник без лицензии, мне здесь работать неудобно.
– Зачем ты пошел ночью в порт? – вместо ответа спросил Аюр, наконец забрал у Илана кувшин с горлодером и сделал хороший глоток даже не покривившись.
– А ты?
– Засиделся в наблюдателях. Считаю, что пора что-нибудь делать.
– Мне тоже надоело. Пошел посмотреть, не делает ли уже кто-нибудь что-нибудь.
– Значит, ты должен во всем со мной соглашаться. Зачем ты тогда меня остановил?
– В чем всем? – пожал плечами Илан. – Я не знаю такой категории – всё. Разложи на частности.
– Заумный ты стал. Заучка, умничаешь через слово. – Аюр усмехнулся и покачал головой. – На государя ты не похож. Не такие они, государи. Ладно, давай я поумничаю тоже. – Я, мой государь, разочарован в пользе и смысле закона. И во всех исполнителях закона и правосудия разом. Это и есть "всё". Всё, все и вместе. Ты помнишь ту историю с убийствами, после которой сам ушел из префектуры?
– Приблизительно, – сказал Илан.
Историю он не помнил. Разве, самое ее начало.
– Все куплено, – заявил Аюр. – Что, кого-то наказали после нее? Нет, всех отмазали. Всем простили. Единственный пострадавший – мой отец. Ни в чем не повинный человек. А тот пузатый мошенник, который действительно виновен, который убил моего друга Рихона, вместо виселицы пошел в гору. Ему выдали лицензию на плантацию пьяного гриба в Грязных Пещерах. Никто ему даже пальцем не погрозил. Будто так и надо. Наоборот, выдали имперскую охранную грамоту и нас заставили следить, чтоб все у него было хорошо. А Адар полетел с работы, под хвост карьера, под хвост положение, под хвост потраченные на службу годы, имущество, семья – всего коснулось...
– Может быть, ты знаешь ту историю не целиком? – усомнился Илан.
Ему помнилось, что Адар полетел с работы за донос на городского префекта и еще какие-то плутни. А уж Рихон сам был по уши замазан в шантаже и воровстве, дело по расследованию преступлений Рихона Илан как раз помнил. Но ни окончания расследования, ни, тем более, отдаленных его последствий он не застал, – столько на него тогда свалилось, что было не до префектуры и всяких темных дел. Он сказал:
– Может, помимо тебе известного, были учтены какие-то иные заслуги, сотрудничество со следствием, или что там еще может быть...
– Да мне плевать! – сказал Аюр и хлебнул пойла еще раз. – Он убийца, и он не был наказан! Ему дали жить красивой сытой жизнью и умереть своей смертью. Нельзя быть немного убийцей и немного заслуженным человеком! Закон такого не предусматривает! Убил, доказано, – тебя повесят.
"Ты к себе это примени", – хотел бы сказать Илан, но пока не сказал.
– Ты хоть знаешь кто он – тот, за жизнь кого ты так красиво выступаешь? – продолжил Аюр. Щеки его покраснели от спиртного, голос стал громким. – Тот, кого ты сумел вернуть с того света, и продолжаешь защищать? Он тоже убийца. Это он перерезал Номо глотку. Я это видел сам, я застал его над трупом. Наверняка, не только Номо! За "Итис" надо спрашивать с него же! У него руки в крови не по локоть даже, а по шею! Как мне быть? Броситься в ноги государю? Которому из вас двоих? Или проглотить, забыть, продолжать служить верно, словно я цепная собака? Идти куда пошлют и стоять в карауле, охранять подлецов и убийц от справедливости и возмездия?..
– Не кричи, – сказал Илан, – я тебя слышу.
Нужно было бы добавить: но я не знаю, чем помочь. Пусть я не похож на государя, но я понимаю некоторые государственные надобности. Они могут расходиться с частным взглядом на ситуацию. Государству нужна была плантация пьяного гриба на своей территории, чтобы не зависеть от ненадежных северных поставок, – ее оставили в руках, которые эту плантацию насадили, умели поддержать, сохранить и были опытны в таком заковыристом деле. Государству нужно вычистить берег от собственных крыс – приманку для них не разрешают трогать тем, кому она кажется давно протухшей и подлежащей санации. И – да, ничего хорошего в этом нет, и остается только надеяться, что зло само себя изживет и накажет. Есть маленькие катастрофы, и есть катастрофы глобальные, мировые. В интересах недопущения большего зла государи, как и врачи, могут допускать зло меньшее. Не всем понятна разница между "вылечить" и "спасти". Не всем понятно, почему оставили без руки, без ноги или со шрамом через все тело, чтобы остался жить.
Самое гнусное: Илан сам понимал, что стоять перед лицом мировой катастрофы и тупо пялиться на вихрящийся горизонт, непозволительная роскошь. Но как-то так получалось: зло активно и деятельно, добро неподвижно. Стоит начать что-то делать, легко перейдешь границу, нанесешь кому-то вред, обиду, увечье. И что делать? Стоять никак, и действовать опасно.
– Ты меня прости, – выговорил наконец он, – но разве одно убийство без суда и следствия как-то оправдывает и исправляет другое убийство без суда и следствия, которое готов совершить ты? Как ты это видишь? Ура, он убийца, убивай его, закон в сторону, руки развязаны, всем всё можно? Это ужасная привычка – оглядываться на худших, а в ответ на упреки тыкать пальцем в тех, кто тоже поступил не по закону. Да, есть убийцы. Да, есть сволочи, подлецы, мрази, твари. Да, они тоже плохие. И что? Можно макаться в кровь и дерьмо и потом руки с лицом не мыть? Куда мы скатимся с таким подходом? Обратно в адмиральское затмение?..
– И ты прав, – сказал Аюр, помолчав. – И я прав. Как мы будем решать противоречие?
* * *