Испанская грусть
Автор: Николай БергПереводчик "Голубой дивизии" Владимир Ковалевский. "Новгород и его окрестности в 1941–1942 годах"
https://philologist.livejournal.com/11823475.html
Аннотация: Владимир Иванович Ковалевский был из поколения русских офицеров, так и не закончивших «свою» войну. Пройдя Первую мировую и не приняв революции, Ковалевский оказался среди первых чинов Добровольческой армии, а в 1920 г. ушёл с белыми из Крыма. Затем были служба во Французском иностранном легионе, учёба в Королевстве Югославия и война на стороне генерала Франко в Испании. Летом 1941 г. Ковалевский записался в качестве переводчика в испанскую 250-ю дивизию вермахта, известную как Голубая дивизия, с которой отправился в поход против СССР. На Новгородчине он во всей полноте увидел мрачную картину страданий мирного населения «под испанцами» и пережил надлом, разочаровавшись в иллюзиях и собственной неприглядной роли «чужого среди чужих». Весной 1942 г. Ковалевский вернулся в Сан-Себастьян, где по горячим следам написал «в стол» эти мемуары, так и не увидевшие свет при жизни автора. В них — несбыточные надежды русского зарубежья, незнакомый взгляд «с той стороны фронта» и метания одиночки, совершившего роковой выбор.
Весьма интересный текст - белоэмигрант вернулся на Родину вместе с европейским войском. И понял, что про освобождение никакой речи нет, да и сам он для испанцев - туземный сотрудник (не зря немцы называли всяких вспомогателей - "аскари" - так назывались негры из туземных войск Леттов-Форбека. Это очень неприятно для всяких хиви того времени и их воспевателей в нынешнем - но так было - и так есть.)
Подобные открытия накрыли и остальных русских.
"Мне часто приходилось встречаться с другим русским, тоже испанским офицером, поручиком (teniente) Гончаренко, прикомандированным к штабу нашего 263-го полка. В нашем тылу он был единственный человек, с которым можно было поделиться впечатлениями. Один раз мне было поручено отвести в штаб группу русских баб, обвинённых в шпионаже, пойманных на нашей батарее. Они копали картошку на своём поле, и испанцам это показалось подозрительным. Я их привёл в штаб, и поручик Гончаренко быстро ликвидировал дело, приказав выпустить их на свободу, к великому неудовлетворению испанцев. С этим моим соотечественником произошла странная метаморфоза. В Испании он был одним из немногих русских, кто быстро ассимилировался с местным населением: выпивал с ними, играл в карты, ухаживал за интересными женщинами, среди которых он, видно, пользовался успехом, и его карьера была обеспечена, чему гарантией было его офицерское звание. Но едва он ступил на русскую землю, как весь его «эспаньолизм» как рукой сняло. С собутыльниками-испанцами он часто заводил ссоры, отрицая всякую мощность испанской культуры и непогрешимость католицизма; открыто высмеивал петушиную храбрость испанских caballeros, противопоставляя ей спокойное бесстрашие русских.
Один раз мне пришлось быть свидетелем этого «непонимания», когда я прибыл с советской газетой на немецком языке, сбрасываемой с аэроплана. Там была помещена речь Сталина, произнесённая в годовщину революции и игравшая на патриотических струнах русского народа. В результате произошла крупная словесная распря между Гончаренко и испанскими офицерами. Уходя, я наедине предупредил Константина Андреевича об опасности откровенных излияний перед испанцами, отличающихся мстительностью и беспощадностью. И действительно, я, помимо моего желания, оказался пророком: в феврале месяце 1942 года он погиб при невыясненных обстоятельствах на льду озера Ильмень во время ночного набега на красных. Штабом дивизии была назначена даже специальная комиссия для расследования, и в ней участвовал наш русский поручик Легиона Али Гурский, который не постеснялся бы сказать всю правду начальству. По-видимому, легко раненый Гончаренко не был подобран испанцами и замёрз при тридцатиградусном морозе. Одно только обстоятельство не поддаётся объяснению: в ту же ночь и в тот же час, что и Гончаренко, умерла его любимая невеста Нина Жемчужникова, служившая фельдшерицей в одной из больниц пригорода Новгорода. Это одна из тайн, не поддающаяся объяснению… <...>(с)
Вот так - бросили раненого чужака. Еще неизвестно - как был ранен вполне могли свои же подстрелить. А вот парная смерть близкого человека - не один раз о подобном слыхал.
"Во время своих многомесячных скитаний по Германии его сопровождал огромный мешок с консервами, нераспределёнными между его сослуживцами. Он был каптенармусом, и, по испанским понятиям, неплохим… Если из всей этой привилегированной группы Galleoti был самым почтенным по возрасту, то самым молодым был фалангист лет 16–17, совсем ребёнок, очень милый и услужливый мальчик. Я его спросил, что он делает среди жандармерии и каково его официальное положение. Я был весьма удивлён, когда он весело ответил: «Я здесь арестованный». — «Как так? Что мог сделать такой малыш?..» Он, не меняя весёлого тона, ответил: «Я арестован за убийство». Я всё ещё думал, что это шутка, но он серьёзно мне ответил: «Я убил alcalde (городского голову) города Новгорода». И, не ожидая моих расспросов, стал подробно рассказывать все подробности этого преступления. Пришёл он со своим приятелем грабить 2-е отделение Guardia Civil и хотел снять кольцо с руки городского головы; тот стал защищаться: «А я тогда поднял винтовку и выстрелил. Не мог же я позволить, чтобы русский мог обидеть моего приятеля…» Ясно и просто. «Я не думаю, чтобы за это ему было большое наказание, — вмешался в разговор один из жандармов. — Во-первых, он действовал в состоянии законной самообороны, а во-вторых, велика вещь, одним русским больше или меньше…»(с)
В целом интересное и точное описание событий того времени. И да - не оставляет камня на камне о рассуждениях всяких дегенератов, что нас освобождали и пили бы баварское. Особо отмечу - что им, холуям, стоит пмнить простую вещь - их холуев не уважали и не уважают. И в случае победы врага они бы большей частью оказались бы в могильных рвах. Как и бургомистр Новгорода. Для европейцев наши местные холуи значат куда меньше, чем сопляк-солдат, который правильной нации.
Спасибо за внимание.