Что пишу. Кусочек

Махонький, черновой отрывок. Повесть "Дружище", апокалипсис и хоррор.

– Как вообще в Питере дела? – спросил папа. Он выпил водку осторожно, в три глотка. Тут же торопливо закусил капустным листом.

Игнат, к слову, потянулся за мясом – запах дурманил с непривычки – но мама легонько хлопнула по руке и наложила в тарелку картошки. Сначала, значит, нужно съесть её.

– Питер стоит, – ответил дядя Женя, а потом рассказал многое.

О том, что на Измайловской площади, около Техноложки открыли первый после апокалипсиса кинотеатр. Пока на свежем воздухе, значит. 

О том, как идут восстановительные работы. Обводный канал улицу укрепляют, достраивают. Всюду обшивают звуконепроницаемыми панелями на случай новой мощной волны.

О том, как президент наш, светлое око, издал, наконец, указ о сегрегации. Теперь тех, кто не носит с собой беруши и не очищает разум по трём молитвам, не пускают в рестораны и кафе, а также в общественный транспорт (которого хоть и немного, но всё же оживает потихоньку).

О том рассказал, что в планах президента нашего, спасителя, восстановить скоростные трассы к Москве и Пскову, то есть объединить, наконец, безопасными маршрутами уцелевшие города, а то и вовсе восстановить нормальное железнодорожное сообщение, а не как сейчас.

Игнат внимательно слушал, и, хотя почти ничего не понимал, но откладывал в памяти детали и подробности, чтобы перед сном вернуться к ним и как следует обдумать. Главное в этом деле – ничего не забыть.

 Дядя Женя в какие-то моменты распалялся, махал руками, ругался на антиразумцев, то есть тех, кто не хочет очищать разум и подвергает большому риску остальных. Папа подливал ему пива, уводил дискуссию в другое русло. Но дядя Женя чем больше пил, тем чаще распалялся по иным поводам, и вот уже тряс кулаком в потемневшее небо и кричал: «Ну же, гады! Прилетайте ещё раз! Мы вам покажем кузькину мать! Мы подготовились, знаете ли! Отлично подготовились!»

Он утих, когда закончилась выпивка, тяжело сел на табурет, обхватив голову руками. Большое красное лицо поникло, глаза разглядывали поверхность стола.

– Будь моя воля, я бы всех этих поганых паразитов вырезал, – негромко сказал он. – Брал бы человека и прямо вот так, без наркоза и жалости, выковыривал бы из его горла этих тварей. А ещё лучше – голову с плеч, значит, и до победного конца.