Пролог из второй книги цикла «Жизнь и Подвиги»

— Непозволительно… Лицемерно и оскорбительно! Чтоб ночь забрала этих надменных Бельтайнов! Чтоб сумрак их проклял! Чтоб пески их съели!

Низкий резной стол кувыркнулся через себя и разломался пополам, ударившись о статую большой ящерицы. Бумага и перья разлетелись по светлой комнате, а опрокинутая чернильница испачкала ковёр и подушки, исшитые замысловатыми ломаными линиями, напоминающими квадратные звёзды и птиц. Несмотря на оживление, доносящееся с улиц прибрежного города, в богато украшенном помещении царило мертвейшее затишье. Южный свет просачивался сквозь стеклянный купол, изрисованный сипами, ящерицами и звёздами, однако даже обилие цветов и оттенков не могло скрасить гнев, в который раз окутавший предводителя хадаанского общества. Рабочий кабинет погрузился в опасное молчание, и слуга, прекрасно осведомлённый о пугающем нраве хозяина, боязливо задержал дыхание. Меньше всего ему хотелось отправиться на казнь, продиктованную самим вождём.

— Ты, подойди сюда, — юноша попятился к правителю, едва не умирая от страха. — Скажи на милость… — твёрдая рука схватила чёрные немытые волосы и крепко сжала их в кулаке. — Ты принёс мне это проклятое письмо, осознавая всю тяжесть наказания?!

Юный слуга мог только отчаянно закивать, уже не понимания, что происходит. Его голову сковала тянущая боль, склоняющая к слезам. Но хватка вмиг ослабла, уводя тяжесть, и вовсе исчезла. Вождь уселся на подушки, окантованные сверкающими нитями, и протяжно, почти по-драконьи вздохнул. В его глазах царили лишь мрак и сумасбродство.

— Ладно-ладно, ты не виноват. Это всё Бельтайны. Ветовы дети… Ну ничего, мы ещё поглядим, кто окажется сильнее.

Вождь зловеще улыбнулся и издал пугающий смешок. А потом, вмиг поменяв настрой, поднял с пола чистый лист и перо, обмакнул очин в чернильное пятно и принялся выводить не самые изысканные, но разборчивые буквы. Письмо, адресованное лично верховным королям, не могло содержать ничего хорошего. Сам Архей Самайн, прозванный в народе «Недобрым», не мог помышлять ничего хорошего. От его оскала веяло пустынным хладом, а во взгляде отражался лишь бездонный океан, полный зубастых левиафанов. Рука черкала предложения отрывисто и нервно — ведь и момент был соответствующий, — а спина то гнулась к листку, то выпрямлялась и делала вид вождя надменным, гордым и ещё более устрашающим. Но в этой гордости, в этом устрашении не проглядывалось черт, присущих Далию Мару и ему подобным. В образе Архея Самайна отражалось лишь безумие, переданное по наследству от далёких предков, властное над сердцем и помыслами своей новой жертвы.

Молодой мальчик стоял, дрожа от ушей до пят, и надеялся поскорее убежать в птичник, где живут давние посланцы господской воли. Кабинет и покои вождя казались большинству окружающих недружелюбными местами, леденящими сердце, и задерживаться в них подолгу не любил никто. Однако слуга стоял рядом с вождём уже как десять минут, следя за увеличением объёма написанного и не имея возможности прочитать ни слова. Но вот, была поставлена последняя точка. Архей Самайн торжественно нахмурился, предрекая скорую победу, и протянул посланцу письмо.

— Для самой быстрой птицы Бельтайнов, — коротко констатировал вождь и, отдав лист, поднялся с подушек. — На твоей совести.

Юнец счастливо выбежал из ужасающей комнаты и ринулся в птичник. Он не знал, о чём говорится в письме, да и не думал о таких сложных вещах. Только надеялся поскорее отпустить солрака — быструю почтовую птицу Альмандина, — и вернуться к обычным делам. Ведь подметать пол и болтать с местными девицами куда интереснее, чем думать о каких-то непонятных отношениях, затянувшихся между родиной и чуждым государством ещё много веков назад!..

Но письмо это сулило только несчастья.