В продолжение темы "Корнуольского Каэр Морхена": кусочек предыстории все-таки написался.

Итак, показываю написанный за последние несколько дней кусочек с (надеюсь) обоснованным оммажем на "Ведьмака" в своем вольном продолжении "Кембрийского периода".

     Серые, как штормовое море, бетонные стены Тинтагеля возвышались над морщинистыми буро-зелеными прибрежными скалами и угрюмо нависали над крошечной бухтой. Глядя на крепость снизу, Идрис никак не мог отделаться от нелепого ощущения, будто та не защищала бухту сверху, а, наоборот, угрожала ей. Сама же бухта производила на него странное впечатление: она определенно не была дикой и пустынной, но и живой тоже не казалось. Если что она Идрису и напоминала, так это госпиталь – а то и кладбище, только не людское, а корабельное. В бухте и правда собрались старые, увечные корабли – то ли они оканчивали в ней жизнь, то ли, наоборот, ожидали целительного ремонта. Печально накренившись, смотрел на крепость темными провалами пустых весельных отверстий большой греческий дромон. Без мачт, без парусов, он замер возле самого берега, точно выброшенная на отмель туша мертвого кита. Поодаль от дромона неподвижно застыла сторожевая яхта с надломленной мачтой, с обшарпанными бортами, с полустершейся надписью «Андрасте» на высокой корме. Как и дромон, яхта была совершенно безлюдна, одни лишь большие серебристые чайки неспешно разгуливали по ее заляпанной белыми пятнами помета палубе.
     Однако внимание Идриса было приковано вовсе не к дромону и не к яхте. Сейчас он задумчиво рассматривал стоявший возле деревянного причала приземистый ирландский куррах. Явно старой постройки, обшитый темно-бурыми дублеными шкурами, куррах этот выглядел совсем хлипким, совсем ненадежным, а закрепленный на его чуть задранном носу длиннорогий воловий череп делал его облик сразу и нелепым, и зловещим. От курраха тянуло обычным для таких суденышек резким тошнотворным запахом ворвани, смолы и гниющей кожи. И все-таки это неказистое сооружение ирландских умельцев – скорее просто большая парусная лодка, чем настоящий корабль, – дарило Идрису некоторую надежду: ведь, в отличие от стоявших рядом с ним больших кораблей, куррах выглядел обжитым, не заброшенным. Более того, на корме его виднелось обтянутое такими же выдубленными шкурами подобие крыши, под которым запросто могли находиться люди.
     Однако сколько ни вслушивался Идрис в доносившиеся со стороны причала звуки, человеческих голосов он не уловил: слышны были лишь крики птиц да шум прибоя. Наконец, не выдержав, он набрал полную грудь воздуха, приложил руки ко рту и во весь голос гаркнул:
     – Эй, на куррахе!
     Но на крик никто не отозвался, лишь с палубы заброшенной яхты с хриплым хохотом поднялась в воздух крупная чайка.
     С трудом набравшись терпения, Идрис еще немного понаблюдал за куррахом – однако никаких признаков жизни на нем так и не уловил. Наконец, поморщившись, он недовольно буркнул себе под нос:
     – Да есть там хоть кто-нибудь?
     Видимо, произнес это Идрис все-таки очень громко, потому что стоявший неподалеку Тревор вдруг вздрогнул и повернул к нему голову. Впрочем, тот всегда славился острым, почти сидовским слухом.
     – Дрыхнут, наверное, – хмуро откликнулся Тревор. – Вот так они когда-то под Кер-Уском чуть целую армию не проспали. Одно слово: рудокопы!
     В ответ Идрис промолчал, лишь пожал плечами. Он и сам был не в духе, но говорить дурное о думнонцах, хоть о бриттах, хоть о гаэлах, все-таки совестился. Может, те поначалу и правда сражались на саксонской войне неумело, однако быстро выучились, а уж трусами на ней не показывали себя никогда. К тому же не кто-нибудь, а сам король Артур родился когда-то именно в этих местах – вовсе не в просвещенной Глентуи, не в воинственном Кередигионе и не в кичащемся своей верностью римским обычаям Гвенте. Вряд ли такое могло оказаться случайностью: видно, и в самом деле было в Думнонии и в думнонцах что-то особенное!
     А пока Идрис предавался размышлениям, у Тревора, похоже, закончилось терпение.
     – Дай-ка я загляну, – заявил тот вдруг. – Если там никого – пойдем дальше.
     И Тревор решительно шагнул к курраху.
     Стоило ему дотронуться до низкого лоснящегося от смолы борта, как с кормы послышалось тихое, но грозное рычание. Полог кожаного шатра зашевелился, и из-под него выглянула серая кудлатая морда здоровенного пса. Коротко гавкнув, собака исчезла в недрах шатра – и тут же на смену ей из-под полога высунулась рыжая девчоночья голова.
     Девчонка ойкнула – и тоже скрылась под бурой шкурой. В следующий миг из курраха раздался ее звонкий голос:
     – Батюшка, батюшка, там рыцари какие-то!
Кричала девчонка, разумеется, по-гаэльски: кто же еще, как не ирландцы, мог обитать на кожаном суденышке!
     Тревор обернулся, глянул на Идриса. На лице его обозначилась легкая усмешка.
     А девчонка тем временем вовсю тормошила отца – выкрикивала со смесью искреннего возмущения и неподдельного отчаяния:
     – Да просыпайся же, батюшка! У-у-у, засоня!
     Не удержавшись, Идрис улыбнулся. Как ни крути, а Тревор-то оказался прав – вот что значит бывалый скрибон, повидавший белый свет!
     Вскоре из шатра, пошатываясь, выбрался сутулый здоровяк в некогда желтой, но основательно выцветшей ирландской лейне. Вид он имел помятый и заспанный, однако был, вроде бы, совсем трезвым – на такое глаз у Идриса был наметан. Чуть пошатываясь, ирландец неспешно направился к носу курраха, потом неуклюже перебрался через борт и наконец очутился на причале. Следом из курраха бесшумно выпрыгнула собака – громадная, как теленок, серая, как волк, и косматая, как овца. Усевшись рядом с ирландцем, она замерла, как статуя, устремив на Идриса пристальный, настороженный взгляд.
     Ирландец сначала постоял с задумчивым видом, исподволь посматривая то на одного скрибона, то на другого, потом сдержанно поклонился.
     – Чем могу служить, почтенные? – вымолвил он наконец на местном бриттском наречии почти без акцента.
     Идриса ирландец сразу насторожил. Очень уж усердно изображал тот из себя медлительного, неторопливого увальня – и очень уж неубедительно у него это получалось. Однако в любом случае с ирландцем следовало поговорить. Перед тем как оказаться на берегу этой мрачноватой и почти безлюдной бухты, скрибоны битый час пытались прорваться к легату здешнего гарнизона, потом бог весть как долго беседовали с ним ни о чем, потратили уйму драгоценного времени – и в итоге так ничего вразумительного и не добились. Так что теперь им только и оставалось, что надеяться на наблюдательность местных жителей. Дело было за малым: суметь их разговорить – вот хотя бы этого самого ирландца – только вот как? Добро бы у Идриса с Тревором имелось при себе предписание о содействии: подпись леди Хранительницы и отпечаток ее пальца поистине творили чудеса! Но бумага эта осталась у леди Эмлин – кто же знал заранее, что спасательному отряду придется разделиться? У обоих, правда, при себе были скрибонские жетоны – однако вряд ли стоило ждать от них особого прока: как-никак, здесь была Думнония, королевство пусть и союзное, но со своим собственным правителем, у которого была своя собственная охрана.
     Однако пока Идрис раздумывал, как правильно начать разговор, Тревор решил взять быка за рога.
     – Мы ищем трех девушек, – заявил он сходу. – Нездешних, с той стороны залива. Две рыжие, третья беленькая. Не видал тут таких?
     В ответ ирландец мотнул головой.
     – Нет, – буркнул он. – Здесь вообще чужие редко бывают. Сами видите, какое это место!
     И, выразительно поморщившись напоследок, ирландец повернулся и неторопливо поплелся обратно к курраху.
     – Мы прибыли из Глентуи, – поспешно вмешался в разговор Идрис. – Посланы на их поиски самой Святой и Вечной... – и на всякий случай поправился: – Леди Хранительницей.
     Ирландец обернулся. Идрису вдруг почудилось вспыхнувшее на миг и тут же спрятавшееся любопытство в его глазах.
     – В крепости были? – равнодушно-спокойно поинтересовался ирландец.
     – У самого́ легата, – кивнул Идрис. – Тот ничем не смог помочь.
     Немного постояв в раздумье, ирландец вновь окинул скрибонов цепким, недоверчивым взглядом.
     – Хм, – произнес он наконец. – Тогда вот что. Идите прямиком в Толкарн – там как раз колдуны с того берега поселились, – ирландец показал рукой в сторону моря. – Вроде, ваши, гленские, и есть. Устроили рядом со старой деревней порт не порт, крепость не крепость – не пойми что. Встретите кого – скажете, что вас прислал Лэри О'Лахан.
     Тревор вдруг поморщился. Вымолвил недовольно:
     – Может, сам нас проводишь?
     – Не, – ухмыльнулся ирландец. – Я туда не ходок. Мы с дочкой только рыбу ловим, колдовством не балуемся.

     

Едва скрибоны скрылись из виду, ирландца словно подменили: ухмылка исчезла с его лица, сам он весь подобрался. А в следующий миг он быстро обернулся к курраху и громко позвал:
     – Нолин!
     Полог опять зашевелился. Через мгновение из-под него вынырнула давешняя рыжая девчушка – и, сиганув с борта на причал через широченную щель, стремглав подлетела к ирландцу.
     – Да, батюшка!
     Тот вдруг улыбнулся, дернул себя за вислый ус.
     – Вот что, дочка! Дуй-ка прямиком в крепость – одна нога здесь, другая там! Скажешь стражнику у ворот – так, мол, и так: явились двое, с виду рыцари, выговор, как у камбрийцев, – ну и про остальное тоже расскажешь. Если отведут к легату – всё повторишь ему. А сам я в Кер-Морхен к колдунам – коротким путем!
     Девчушка бойко кивнула – и тотчас же вприпрыжку понеслась вверх по узкой тропке. А ирландец, чуть выждав, сделал быстрый шаг к ольховым зарослям – и сразу же бесследно растворился в них, словно его и не было. Там же, среди темно-зеленых блестящих листьев, исчезла и собака.

* * *

Если бы еще пару лет назад какой-нибудь путник вздумал отправиться от Тинтагеля по морскому побережью на северо-восток, то рано или поздно он встретил бы на своем пути руины заброшенной крепости, а потом уперся бы в глубокое ущелье со спрятанным в нем длинным узким заливом. Скорее всего, путник счел бы эти места пустынными и безрадостными – и, пожалуй, оказался бы прав. Мало кто по доброй воле селился здесь: неведомые люди, построившие когда-то крепость на высоком мысу, сгинули в давние времена, а пришедшим было им на смену бриттским рыбакам не приглянулись здешние скалистые берега с крутыми обрывами и вечно бушующими волнами под ними. Бритты назвали эту местность просто: Тол Карн, «скала с дырой», – из-за огромной пропасти, врезавшейся в черные сланцевые скалы совсем неподалеку от старых крепостных стен.
     Жизнь, однако, взяла свое, и место, отвергнутое рыбаками, заселилось рудокопами и фермерами – те, правда, были немногочисленны и обосновывались по большей части в отдалении от берега. На впадавшей в залив речушке появилась даже водяная мельница, и долгое время это было единственное в окру́ге место, где люди сумели поставить воду себе на службу. Вода неторопливо крутила мельничное колесо, и каменные жернова исправно превращали зерно в муку – на радость окрестным фермерам и на благо всё богатевшей и богатевшей мельниковой семье. А в небольшом отдалении от Толкарна расположилось несколько шахт: здесь с давних, доримских еще времен добывали оловянную руду. Вот только вывозить ее приходилось окольными путями: построить порт среди отвесных скал на берегу всегда бурного моря никому даже не приходило в голову.
     Переменилось всё в одночасье – после того, как Дунгарт ап Кулмин, нынешний король Думнонии, побывал в далеком Кер-Мирддине. И, вроде бы, отправлялся-то Дунгарт на совет к верховному королю всех бриттов, Гулидиену ап Ноуи, – а вышло так, что прообщался он там почти всё время с одной лишь леди Хранительницей. Впрочем, уж зазорного в том точно ничего не было, а вот выгоду Думнонии разговор короля с сидой принес немалую. Вскоре в королевство прибыли колдуны-инженеры из самого́ Глентуи, и закипела большая работа. Думнония на глазах стала преображаться: начали бурно отстраиваться разрушенные во время саксонской войны города и деревни, к портам протянулись широкие мощеные дороги, тут и там закладывались новые оловянные и медные шахты. Изменилась жизнь и на побережье Керниу. Сразу в нескольких бухтах, где прежде плавали лишь кожаные куррахи ирландских поселенцев да изредка появлялись камбрийские сторожевые яхты, под руководством гленских колдунов затеялись большие стройки: где-то вырастал новый порт, где-то – верфь, на которой уже не гленцы, а их думнонские ученики собирались строить невиданные прежде громадные многомачтовые корабли с косыми парусами, умеющие ходить чуть ли не против ветра.
     Ну а Толкарну выпала совсем особая судьба: здесь отныне обосновались самые мудрые и сильные из гленских колдунов. Неподалеку от древних крепостных стен выросли два приземистых одноэтажных здания из серого камня. «Учебно-исследовательская база Университета» – так значились они в официальных гленских бумагах. А между собой приплывавшие сюда из Кер-Сиди колдуны – мэтры инженерного факультета – называли их полупонятным словом Кер-Морхен. По слухам, выпустила в мир это имя сама леди Хранительница. Вроде бы поговорила она с каким-то чиновником, побывавшим в Толкарне, услышала от него про развалины крепости, про обосновавшихся неподалеку колдунов-инженеров и их учеников-студентов – да и сказанула вдруг: «Вот ведь Кер-Морхен устроили!» Сказанула, порадовалась чему-то, посмеялась – известное дело, шуток Неметоны, бывает, никто, кроме нее самой, и не понимает – а люди-то слово запомнили. Местные жители, услышав название Кер-Морхен от пришлых гленцев, тоже быстро его подхватили: совсем чужим оно не казалось. Ну, крепость какого-то Морхена, а кто таков тот иноземец со странным именем, – колдунам видней, на то они и колдуны.

А вот так это место выглядит в нашей реальности: