Больные тени целиком на АТ!

Всё, выложил свою первую книгу на АТ. Так уж выходит (ничего не поделать), что это и моя первая закоченная книга, написанная аж четыре года назад. Как говорится: милости прошу к моему страшному шалашу. Только не пугайтесь, там темно и сыро, но пахнет розами. Наверное... 

КНИГА ----- ТУТ

ОТРЫВОК:

"...— Ты за всеми подслушиваешь? — не удержался я.

Солнце окончательно расплавилось и утекло за горизонт. Над холмами, за речкой, остался только оранжевый жар, постепенно угасающий. Завели свою песню сверчки, а в кочкарнике, у речки, горланили лягушки.

— А больше не за кем, — ответила Алина. — Мы спим с бабушкой в одной комнате. Моя кровать стоит у той стены, за которой спишь ты. Я пыталась подслушивать, когда там никого, но это неинтересно. Людские звуки — приятней. Люди звучат жизнью, а пустота звучит по-другому.

Снова дрожь. Мурашки по спине, пальцы стали холодными. Я бы предпочёл страху похмельный синдром, но тогда ещё не знал такого недуга.

— Ты подслушиваешь, даже когда комната пуста?

Мне не очень понравилось, что в моё отсутствие в комнате есть какие-то звуки. А ещё я знал, что эта мысль будет ночным кошмаром. Любое опровержение! Любое, мысленно молил я Алину. Запой сверчком, упади и начни биться в припадке, — докажи, что ты ненормальная, и слова твои — бред сивой кобылы!

Вместо этого она сказала:

— Там всё время шепчутся. Знаешь, как будто что-то очень плохое затевают. Монотонно, но слов не разобрать. Я вообще не уверена, что шепчутся на нашем языке. Один раз он остался один…

— Он?

— Ну, да. Голос я сразу узнала, но он был один. Тихо плакал, скрипел кроватью, на которой ты сейчас спишь. А потом ушёл. Шуршали половицы, но дверь не открывалась.

Алина говорила спокойно, словно перечисляла ингредиенты для салата.

— Вот как, — кивнул я, и вряд ли смог унять дрожь в голосе.

— Пустоты не бывает. Даже когда мы уходим из квартиры, запирая её на ключ, там всегда есть звуки. Очень интересно их подслушивать, но они такие сухие, что быстро надоедает. Ты же не думаешь, что люди одиноки? Я не верю, что ты так глуп! Бабушка не глупа, но ужасная трусиха. Она верит в Бога, верит в высшую силу и крестится, увидев чёрную кошку, но всегда кричит на меня, когда я начинаю рассказывать, что подслушала ночью в соседней комнате.

Алина задумалась, посмотрела вдаль и продолжила:

— Нет… днём, всё-таки, реже. Ночью, в основном. Я говорю бабушке: нечего их бояться, раз они приходят, когда все спят. Раз приходят, когда люди не видят, значит тихие и спокойные… может, грустные. Поэтому и плачут. А ещё, говорю, если бы хотели сделать что-то плохое, если бы могли, то обязательно бы сделали! Перерезали бы нам горла, или подожгли дом. Да, лучше поджечь дом. Так больней.

Я прислушался: бабушка и отец о чём-то беседовали на кухне… на тот случай, если придётся вызывать врача… А, вдруг, припадок? Мне этого очень хотелось. Честно.

— А людские звуки — живые, приятные. Даже когда ты стонешь во сне, я улыбаюсь, потому что это не их стоны. Не стоны в пустой комнате. Ты искренне стонешь, громко. Человек искренен, когда громок.