Человек, который никогда не мог видеть перед собою белой бумаги

Известно, что Лермонтов писал в любую свободную минуту и в самых неподходящих местах, от гостиной до гауптвахты. Считается, что эту ироническую запись в юношеских тетрадях он отнёс к себе самому: «Эпитафия плодовитого писаки. Здесь покоится человек, который никогда не мог видеть перед собою белой бумаги».

Некоторые гусары были против занятий Лермонтова поэзией. Они находили это несовместимым с достоинством гвардейского офицера.
– Брось ты свои стихи, – сказал однажды Лермонтову полковник Ломоносов, – государь узнает, и наживешь ты себе беды!
– Что я пишу стихи, – отвечал поэт, – государю известно было, еще когда я был в юнкерской школе, через великого князя Михаила Павловича, и вот, как видите, до сих пор никаких бед я себе не нажил.
– Ну, смотри, смотри, – грозил ему шутя старый гусар, – не зарвись, куда не следует.
– Не беспокойтесь, господин полковник, – отшучивался Михаил Юрьевич, делая серьезную мину, – сын Феба не унизится до самозабвения.

Шан-Гирей вспоминает: «Я редко встречал человека беспечнее его <М. Ю. Лермонтова> относительно материальной жизни, кассиром был его Андрей <дядька и камердинер>, действовавший совершенно бесконтрольно. Когда впоследствии он стал печатать свои сочинения, то я часто говорил ему: «Зачем не берешь ты ничего за свои стихи. Пушкин был не беднее тебя, однако платили же ему книгопродавцы по золотому за каждый стих», но он, смеясь, отвечал мне словами Гёте: «Das Lied, das aus der Kehle dringt ist Lohn, der reichlich lohnet» (Песня, которая льется из уст, сама по себе есть лучшая награда.)

Лермонтов разыгрывал не только товарищей по полку и светских знакомых. Друзьям по литературной деятельности и читателям доставалось не меньше. Евдокия Ростопчина писала Александру Дюма-старшему:
Однажды он объявил, что прочитает нам новый роман под заглавием «Штос», причём он рассчитал, что ему понадобится, по крайней мере, четыре часа для его прочтения. Он потребовал, чтобы собрались вечером рано и чтобы двери были заперты для посторонних. Все его желания были исполнены, и избранники сошлись числом около тридцати: наконец Лермонтов входит с огромной тетрадью под мышкой, принесли лампу, двери заперли, и затем начинается чтение; спустя четверть часа оно было окончено. Неисправимый шутник заманил нас первой главой какой-то ужасной истории, начатой им только накануне; написано было около двадцати страниц, а остальное в тетради была белая бумага. Роман на этом остановился и никогда не был окончен.

– Скажите, Михаил Юрьевич, – спросил поэта князь В.Ф. Одоевский, – с кого вы списали вашего Демона?
– С самого себя, князь, – отвечал шутливо поэт, – неужели вы не узнали?
– Но вы не похожи на такого страшного протестанта и мрачного соблазнителя, – возразил князь недоверчиво.
– Поверьте, князь, – рассмеялся поэт, – я еще хуже моего Демона. – И таким ответом поставил князя в недоумение: верить ли его словам или же смеяться его ироническому ответу. Шутка эта кончилась, однако, всеобщим смехом. Но она дала повод говорить впоследствии, что поэма «Демон» имеет автобиографический характер.