Воспоминания будо-мамочки. Никак

Никак

Столкнулись в Ашане тележками. Здоровый амбал, а под руку тонкая девушка с выпирающим пузиком, рядом сын-дошколёнок, восседающий на магазинном транспортном средстве, среди пакетов с овощами и колбасой и гордо держащий игрушечный руль. 

- Бррр! Бип-бип! – сказал юный водитель.

- Извините, - короткий кивок амбала, и пара, заботливо объехав меня, покатила своё чадо с продуктами на кассы.  

А я вспомнила… 

Двадцать лет назад я была ещё горячей финской сенсеихой. Идеалистом до мозга костей. Романтиком с маленькой, слабо протоптанной ещё дорожки боевых искусств. А он… 

В то лето меня нагрузили несвойственной тренерам работой – быть начальником детского оздоровительного (хосподи, прости их, минобровцев хреновых, ибо не ведают, что вытворяют, сволочи!) городского пришкольного лагеря. Это означало, помимо всего, что приезжать в другой район к чужой школе и чужим (не своим, тренировочно-клубинёвым) детям нужно было с раннего утра. А я, как человек, у которого тренировочный день заканчивается в десять вечера, очень по утрам хотела спа-а-ать. И ещё – нужно было приходить на работу по дресс-коду. А не так, как я привыкла – в джинсах, водолазке или рубашке. Нет! Требовалось платье. Или юбочный костюм. Которые вообще нужно было раздобыть для своего гардероба и научиться в них хотя бы выглядеть человекообразным существом, а не просто пугалом. 

В общем, всё шло вкривь да вкось. Хорошо только, что дети в этом лагере подобрались отличные. И я тогда быстро поняла – почему именно меня старшей поставили. Большая часть была – пацанята. И среди них – человек двадцать трудных. Ну, как трудных… Для меня – отличных собеседников и соратников. А вот школьные педагоги с них стонали – у одного ирокез, у другого пирсинг, третий рисует из баллончиков на стенах домов по вечерам, у четвертого каждую неделю драки, у пятого… В общем – мой любимый контингент. Те самые парни, которых хрен системой сломаешь – своя соображаловка и свой характер есть, но цену жизни и добра знают. На самой грани – но на стороне света. Вот потому меня и поставили туда начальником, несмотря на то, что под руководство мне дали несколько вполне себе возрастных опытных педагогов. Мне было проще, чем им. Я общий язык с группами нашла враз!

А его я увидела с первых же своих начальственных будней. 

Каждое утро проходила мимо школьной спортивной площадки. И каждое утро он был там. В старых вытертых трико и полинявшей футболке. Он работал сеты на брусьях, перекладине и кольцах, потом спрыгивал, отходил и либо присаживался по-пацански на корточки, либо ходил, восстанавливая дыхание, заложив руки за спину. Иногда останавливался где-нибудь под деревьями или возле кустов и смотрел на цветы, трогал их. Так неожиданно нежно, что казался в этот миг беззащитным… и очень старым. Хотя на вид ему было не больше двадцати. Чуть моложе меня.

Всегда один. Бритый сурово, взгляд исподлобья. Когда он первый раз меня заметил, мне стало неуютно. Глаза пустые, серые, словно примороженные. Скользнули по мне и – убежал взор дальше. Ни на чём особо не останавливаясь. 

И так каждое утро. Я – бегом на работу, едва успевая с недосыпа. Он – на брусьях, на перекладине, на кортах или ходит, заложив руки за спину. 

Но однажды я проспала. Вроде и немного – минуток на пять, а оказалось фатально. Весь день - к чёрту! На трамвай не успела, и пришлось ехать следующим. А это – на целых десять минут позднее! Ну и к школе прибежала позднее. Хорошо, что педагоги успели своих детей сами собрать и приготовиться к выходу на прогулку – нам предстояло пройти шесть кварталов до комбината питания, где детям выдавали завтрак. Вот и получилось так, что, только я подбежала – пора уже идти! Даже не успела бросить сумку. Сразу от школы – вперёд! 

А у ворот на школьных двор… Какой-то тёмный народ. Пара непонятных личностей явно криминального типажа. Стоят, орут. На авто не разъехались. Прямо возле единственного выхода со школьного двора и выясняют отношения.

Я детей стараюсь потихоньку провести, по парам, мимо. Но куда там! Разве шестьдесят детей так просто проведёшь?! Они ж тоже все любопытные котятки – лезут, подсмотреть, подслушать. Поближе, помедленнее, потеснее…

Вот в процессе «перехода» мужики случайно и толкнули подростков. Понимаю, что случайно. Да и они понимают. Но…

Подошла, заговорила. Ну, нельзя же так! Дети же! Можно же разборки в другом месте устроить! Или подождать чуть - вот пройдёт отряд...

И получила в ответ порцию отменной ругани. Да такой, что детским ушам уж точно слушать не стоит. 

Я опять с увещеванием. 

Но чувствую – обстановка накалилась. Мужикам – здоровым, тёртым, зрелым – меж собой выяснять отношения в горячей стадии ну никак не хочется – ссыкотно, проще говоря. А тут девочка-дурочка, сорок пять кг, тоненькая, в платьице, на туфельках-каблучках, да ещё и дети на ней висят – никуда не денется.  Эх как весело, как легко-то на сердце здоровых мужичков стало! Вот ведь – есть же скотий бог на небе! Не даёт им друг другу морды покрушить и потом по больницам из-за ерунды полёживать! А подаёт прямо на блюдечке с голубой каёмочкой дуру-студенточку и её придурочный выводок! Бей – не хочу! 

Всё это прямо на мордоворотьих лбах и было написано прямым текстом. И повернулись и поперли на меня они слаженно и уверенно. Оба. 

Да так пошли, что наши воспитательницы, собирающие детей, завопили. Видно было – без крови тут не обойдётся. Дети завизжали, начали разбегаться кто-куда. Мгновенно позакрывались окна, как от света тараканы поразбежались люди - стар и млад, подальше.

Пара парнишек – уже не помню по именам, помню, что они нам на занятия приносили кассеты с роком, слушать, а я своей начальственной волей разрешала, да ещё повесила на стену старые обои и дала краску, чтобы рисовали граффити – бросились ко мне. Пацаны мне по плечо – что там, лет по десять-одиннадцать… Серьёзно встали – самих трясёт, а кулаки к подбородкам подняли и кричат на дядек страшных:

- Не троньте! Не троньте!

Прямо котятки мелкие - хвосты-морковки торчком, колени дрожат, лапы не держат, а туда же – пошипеть, пофыркать на взрослых дураков! Вот она – сила правды. 

Такое у меня в этот момент чувство возникло… не описать. Вроде бояться надо, а у меня сердце от восторга аж задыхается. Кто не был в таком положении – когда тебя от беды прикрывают, не надеясь выиграть, не надеясь уцелеть, а рассчитывая лишь бы тебе время отыграть – тот не поймёт. Искренне сильное чувство. Не сродни всякому...

А мужики прут. И понятно, что им уже по барабану кто или что перед ними. Им всё уже заранее ошмётком мяса кажется. Без смысла, без цели, без жизни. Мёртвое – живое. Лишь бы не своё, родное. По своему-то, родному - больно. 

 И, понимая, что по-хорошему уже не будет и они не остановятся, я детей за плечи подхватила и развела, за спину к себе отбросила. Ну как отбросила… подвинула, скорее. И рявкнула уже серьёзно, чтобы шли помогали малышей строить. Вроде и не дала в драке поучаствовать, словно малышами посчитала, а вроде и задание серьёзное, мужское, взрослое, нашла, чтобы спасти лицо перед остальными – ведь другие пацаны-подростки стояли в общем ряду с лицами бледными и дрожащими щеками, боясь, не рискуя шагнуть на защиту любимой учительницы. 

Вот так и осталась перед мужиками одна. 

Одна, а ощущение – со всем миром за спиной. 

Страшно? 

Ага. 

Но как-то так, не сильно. Может и надо больше бояться, а мне больше обидно, что так всё глупо. Ну и приятное чувство благодарности сердце греет – за то, как встали передо мной пацаны. Значит, воспитание-то идёт! И идёт в нужную сторону! 

И, маневрируя, отходя от детей в сторону и тем уводя двух мордоворотов, думаю о сущей ерунде. О том, что у пацанов чёрная краска кончилась. Что завтра бы надо попросить кого ещё приволочь старых обоев да повесить – стена-то уже вся размалёвана эмблемами разных рок-групп. О том, что если на завтрак опять будет манка с комочками – нафиг напишу докладную, сколько можно уже это терпеть! Ну и о том, что педагоги уже оборались, детей пытаясь собрать и увести подальше… И может быть в окрестных домах найдётся кто-нибудь с телефоном и звякнет в милицию… 

А мужики рычат то, что в печать не вставишь – бумага покраснеет. Про меня, про моих детей, про мои и их места и что они туда будут тыкать. 

В какой-то момент я вклиниваюсь между двух машин и понимаю – всё. Лучше мне места не найти. Да и не побегаешь уже. Тут и встану. Пока не... Ушатаю? Ушатают? Об этом не думается. С мыслями о конце всегда такие дела лучше и не начинать - удачи не будет. 

Мужики обрадованно – эк, дура, сама себя загнала! – с рявканьем бодро попёрлись ко мне. 

И тут громко – аж вздрогнули все! – лязгнула калитка. 

С такой силой её приложили, закрывая! 

Обернулись все. 

И мужики уставились. И я покосилась. 

Парень с турников медленно, вальяжно вышел со школьного двора. Дёрнул молнию на олимпийке. Неторопливо расстегнул, неторопливо снял, смял и бросил на забор. И, поддёрнув штанины, так же без суеты пошёл к нам. 

По сравнению с мородоворотами – сухой, невысокий, невыразительный такой. 

Только мужики как-то сразу поникли. 

Вжали головы в плечи, руки развели, глаза стали отводить и забубнили что-то. 

И попятились. 

Двое здоровых мужиков в возрасте самого расцвета просто побежали от молодого парнишки! На глазах полсотни детей, на которых только что орали благим матом. И на глазах молоденькой учительницы, которую только что рассчитывали уделать в мясо. 

Побежали, даже не рискнув шагнуть навстречу или что-то ляпнуть!

Просто под его совершенно невыразительным взглядом, тушуясь, рванули к своим чуть помято-бамперным тонированным иномаркам и сдёрнули с места, в темпе разъезжаясь!  

А парень проводил их равнодушным взглядом, вернулся к забору, взял олимпийку и стал одеваться. 

Учительницы собирали детей. У подъездов снова появились старушки, сокрушающиеся всеобщим падением нравственности. С балкона мужик в майке и трениках орал про то, куда милиция смотрит. И даже пешеходы появились на улице… 

Я подошла к парню. Он смотрел всё так же невыразительно и холодно. 

- Спасибо. 

- Не за что, – голос у него оказался таким же тусклым, как и взгляд. 

- Вы мне очень помогли!

- Не за что, - повторил он, отворачиваясь. 

- Как вас хоть зовут? 

- Никак.

Он отвернулся и ушёл. 

Так я впервые познакомилась с Лонгом. 

А через два месяца он пришёл ко мне на первую тренировку. Но это уже другая история.