Дезактивация. Отрывок из ЧК
Автор: Юрий Терновский--Отрывок из романа "Черный контракт Малевича". Написан более 10 лет назад. Сегодня вот добрался до этого момента. Когда сочинял, думал, что фантастика. Сегодня уже так не думаю. Все мы все еще продолжаем жить прежними жизнями в надежде, что все образуется... Вот и в моем романе так же думали. И даже после того как им перегородил дорогу боец в противогазе...
Когда мир уже изменился, а ты все еще продолжаешь катить в своем уютненьком "мерседесе"...
Нет, так не бывает! С какой это стати отрицательный персонаж будет им еще и помогать? Летите лебеди, смерть вам в помощь, так что ли? Редкая щетина на бледных щеках, посиневшие от мороза губы (от мороза ли?), белый пепел, серый прах…в виде сказочных снежинок сыплющихся с неба ему под ноги, на капюшон, на лицо. Серое, тяжелое, обвалившееся небо, бесцветные, впавшие глаза под капюшоном, вечность, тихо притаившаяся и за тем, и за этим…
Пришлось нашему Рэмбо самому плечом упираться в этот самый багажник, скользя летними подошвами своих итальянских туфель по русскому снегу. Щеки надулись, глаза выкатились и покраснели от натуги, пальцы здоровой руки прилипли к ледяному железу, ноги, наконец, уперлись во что-то твердое, стерли, наверное, лед до асфальта. Любой труд вознаграждается, всякая жизнь заканчивается. В первое верится с трудом, во второе - вообще не верится, даже если она уже и закончилась…
Автомобиль подался вперед, сначала медленно, а потом все быстрее, когда выбившийся из сил «толкач» потерял уже не только все силы, но и надежду. Машина пошла, а он снова растянулся на снегу, спасло, что хоть не на больную руку. Тогда-то он и увидел, как широкое немецкое колесо перекатило через японскую магнитолу, превращая в плоский блин последнюю. Словно по сердцу проехалась, зараза, словно собственных костей треск услышал. Вот ведь натура, сам же выкинул, а на тебе, как защемило…что и про «друга» своего забыл. Вспомнил, когда был уже в машине, да и то только лишь когда тот самый смех Рыжего услышал, застрявший в ушах и снова увидел удаляющийся силуэт монаха в заднем стекле. Широкоэкранное кино в собственной машине, домашний кинотеатр в автомобиле. Сейчас пленка закончится, включится свет, и все вернется на свои места. Зимой лета не бывает, как и обратного. Валите вы все к черту, Эд отвернулся и в сердцах, сплюнул прямо себе под ноги, прямо на дорогой коврик. Плевать ему было и на этого ублюдка, и на свою шикарную тачку, и на эту красотку за рулем, втравившую его во все это. Он осторожно погладил свою сломанную руку, привязанную бинтом к шее, потом перевел взгляд на подругу, потом на белую, заснеженную дорогу, убегающую по косогору вверх змеей между мрачных деревьев, потом снова на нее.
- И куда теперь мы мчимся, красавица? - спросил и усмехнулся, - Куда угодно, только не домой, верно ведь? Смотри, как разогналась, не боишься, что снова в кювете окажемся? Чего молчишь, лед под колесами, осади, сказал…
Окрик подействовал, женщина подчинилась и нехотя ослабила давление на педаль газа, машина быстро стала терять скорость. Красная стрелка спидометра упала до шестидесяти и в недоумении застыла, видимо привыкая к своему новому и потому еще непривычному состоянию.
- Ты со мной решила больше не разговаривать, да? - Эд осторожно дотронулся здоровой рукой до ее плеча. - Я, кажется, вопрос задал и жду на него…
- Мы едем дальше, Эдик, - Лана включила левый поворот и стала съезжать на обочину, ориентируясь по еле заметному, присыпанному уже снегом, автомобильному следу. - Я должна найти ее…
«Мерседес» съехал с дороги и остановился. Стрелка спидометра упала вниз и успокоилась.
- Ну и ищи, - он раздраженно откинулся на спинку сидения, - я то здесь причем? Гонки закончились, мы проиграли, они нас сделали… Там, что в машине твоя подруга, так на фиг она тебе нужна, пошли ее куда подальше и дело с концом!
- Вот именно, - Лана через спинку сидения дотянулась до дверной ручки и потянула ее двумя пальцами, дверца открылась, впуская в салон холодный воздух, - выходи.
- С ума сошла, - обалдел тот, - это мая тачка…
- Была.
- Ты что несешь, чума, сама выметай…
Сказал бы… может быть и еще что-то, да взглядом ее подавился. Понял, что если бы она его сейчас хотела убить, то убила бы…или убьет, если он сейчас же не заткнется.
- Сам понял, - женщина облегченно отвернулась и легонько тронула ручку переключения скоростей на автоматической коробке, - а я уже подумала, что объяснять придется?
- Вот и объясни, - Эд уцепился за слово, как за соломинку. - Мне, может быть, тоже интересно знать, что здесь происходит?
- Сама не знаю, - честно призналась она, трогая машину с места и направляя ее по узенькой дорожке вглубь леса, - ничего я, дорогой мой, не знаю…
Некоторое время ехали по узкой дорожке молча, петляющей между вековых сосен и елей.
— Да?
- Знаю только, - что если сейчас мы эту колымагу не догоним, то и нас с тобой вряд ли уже догонит.
- Ой, как страшно, сейчас обделаюсь, - мужчина на заднем сидении даже нервно хихикнул, - уже обделался! Какие мы все загадочные, что ты, что ты, ноги в разные стороны…
- Заткнись!
- Уже, - Эд завалился прямо на сидение с ногами и подложил здоровую руку себе под голову, оказавшись, таким образом, почти в лежачем положении, - какие вопросы? Что меня в противном случае ждет, знаю, простудный кашель, темный лес и снежный холмик под елочкой, а все-таки за кем ты гонишься?
- Тебя это так интересует?
- Конечно, - он снова сел, лежать ему не понравилось. - Ведь вместе едем темным лесом за каким-то интересом.
- Ты попал… - Лана бросила на несчастного быстрый взгляд в зеркало заднего вида. - Впрочем, и я тоже. Не спрашивай.
- Меня такой ответ не устраивает. Легко сказать, не о чем не спрашивать,- хмыкнул он, - но хоть в двух словах прояснить ситуацию можно?
- Нельзя, сказала, - разозлилась Лана. ¾ Сама толком ничего не понимаю. Я пошла в музей, в Третьяковку, там эта картина… И мне так поплохело, а очнулась я уже возле банка, остальное ты знаешь. Потом на нас налетел этот ублюдок в парке.
―Но сначала ты у него же сама и прикурила, ― заметил Эд. ― У меня хорошая память на лица.
―Да? ― удивилась она. ― А я и не заметила, что это один и тот же тип. Постой…―Лана напрягла лоб, ― но этот же самый тип был и в музее, я вспомнила. Точно…
―И здесь на дороге тоже он, ― оскалился Эд. ― Эта сволочь тебя преследует, не иначе влюбилась. Вот кого давить надо, а не за этими твоими жмуриками гнаться. А что будет, когда бензин закончится?
- Пешком пойдем…
- Куда?! - он снова закашлялся. - Ты ведь сама не знаешь, где эту чертову развалюху теперь искать? И зачем?
- Другие знают…
- Кто это «другие», рыжий и компания? Совсем запугала бедного, а может ты с этим отмороженным юнцом из парка заодно? В парк меня потащила сначала, чтобы я, значит, с ним там познакомился, а затем заманила сюда. Лети, говорит, за той вон колымагой, и я полетел, как дурак на крыльях, вот и долетался… Даю тебе еще час, - Эду, похоже, самому уже надоело разглагольствовать, ¾ если за это время мы твоих друзей не найдем, мне плевать, кого конкретно, то возвращаемся домой. Посуди сама, ведь когда горючки в бензобаке не будет, вряд ли мы сможем далеко уехать в этой морозильной камере.
- Договорились, - кивнула она, понимая, что спорить все равно бесполезно, - знать бы только, где та дорога, по которой возвращаться будем?
- Я найду, не сомневайся, - он чуть приоткрыл окно и закурил ¾ мне, кровь из носа, а к шести вечера сегодня мне необходимо быть в Москве.
- Тебя сажают в тюрьму?
- Типун тебе на язык, - отмахнулся тот. - Моя любимая женушка представилась, и я собираюсь вступить в наследство.
- Ну ты и скряга, - поразилась Лана. ― Человек не успел умереть, а он уже ее платье на себя примеряет.
- Я и трусы ее на голову напялю, - огрызнулся Эд, ― если понадобится, но только вот они, что у меня получат, ― скрутил он фигу, ― ее гнилые родственнички. А знаешь ведь, как к чужому грабли сейчас потянутся, только держись. Только отсуживать, кажется, будет уже не у кого, - были его следующие слова, когда их «мерседес» уперся своим широким носом в черно-белый шлагбаум с запретительным «кирпичом» посередине, а из полосатой будки показалось недовольное, заспанное мурло, одетого в овчинный тулуп военного.
Боец недовольно зевнул, обнажив желтые, лошадиные зубы и нехотя, направив ствол автомата на машину, направился к незваным нарушителям его утреннего спокойствия. Лана мило ему так, опустив темное стеклышко своей дверцы, заулыбалась, но выходить к нему навстречу почему-то не поспешила. Странный был боец, и улыбки его эта лошадиная, которую она так и не увидела за резиновой маской противогаза тоже была, скорее всего странной. Поднятый воротник тулупа, ушанка со звездой во лбу и опущенными «ушами», два стеклянных круга на месте глаз…
- Стоять, - прогудел солдат, поднимая руку в предупреждающем жесте, ― запретная зона.
- Запретная зона? А как нам тогда проехать, - затараторила она, - я совсем сбилась с дороги и у меня бензин кончается, здесь черная такая машина не проезжала? Пригласили в гости, понимаете, а мы отстали…
- Вот урод, - Эд на заднем сидении выругался, - иди, дай ему в лапу и поехали дальше.
- Рот закрой, - огрызнулась та в ответ.
- Выходите, - глухое, угрожающее гудение через маску, - приехали.
- Я не вам, - женщина нервно хихикнула, - товарищ солдатик. Это я ему…
- Этому орлу без разницы, ему или нет, - нервно хмыкнул Эд сзади, комментируя появившееся выражение на противогазе военного. - Ты, что не видишь, что он тебя хочет. Разворачивай и сматываемся, пока этот сознательный боец в нас, вообще, палить не начал из своего ППШ…
Предупредительная очередь прошила странное утро. Пули прошли всего в нескольких сантиметрах поверх крыши автомобиля и затерялись где-то между деревьями, срезав с них несколько сучков по ходу дела, с треском посыпавшихся на снег.
- Ну вот, допрыгались, - резюмировал Эд и потянул на себя дверную ручку, чтобы подчиниться приказу начальника. - Выходи, чего расселась, - подтолкнул он в плечо свою подругу, - хочешь, чтобы он нас из своего пулемета здесь…
- Следуйте за мной, - прогудела маска, - вы в зоне карантина.
- Если станешь ты розеткой, штепселем я в тебя войду, - Эд тяжело вздохнул и обреченно поплелся следом. ¾ Ау-ау, гугу… Ляпис Трубецкой, куплет второй, строчка последняя. Мы в зоне карантина! Насмотрелся ужастиков, сбываются самые смелые предчувствия. Я знаю, кто это, - его вдруг осенило, ― это…
- Солдат, - сказала Лана, - кто же еще.
- Это тот самый твой отморозок из парка, который за нами или за которым мы всю эту дурацкую ночь гоняемся. Догонялись, блин. Сейчас посадит под арест и поминай как звали, десять лет без права переписки нам уже обеспечено ― Красные наступают! Нацепил противогаз на харю и думает, что не узнают. Солдатик, а может тебе бабок дать? Или бабу, смотри, какая красивая, ― захныкал он, придуриваясь, ― бери, не стесняйся. А я поехал домой… Эй, ― закричал Эд, видя, что служивый вообще никак не реагирует на его слова, ― чувак, я что с бревном разговариваю или все же с Буратиной?
Военный в противогазе тем временем уже дошел до будки и открыл дверь, жестом приглашая пройти их внутрь. Мужчина и женщина повиновались, а что им оставалось еще делать под дулом автомата? Холод снаружи, холод внутри. Если это и был КПП, то очень давно. Без стекол в окнах и со снегом на полу… И больше ничего, извините, за исключением массивной облезшей табуретки с дыркой посередине для четырех пальцев и облупившихся закопченных стен с таким же, черного цвета, обшарпанным полом и потолком. Вместо лампочки с потолка свешивался разбитый черный патрон, остатки патрона.
- Дезинфекция, - военный постарался произнести это слово так, чтобы было понятно, - раздевайтесь.
- Ты спятил, солдатик? - Лана инстинктивно спряталась за спину своего мужчины. ― В этом свинарнике и на морозе!
- Дезинфекция, ¾ повторил военный и вышел.
Мужчина и женщина переглянулись, приказ был ясен.
- Я не буду, - сказала она, когда дверь за солдатом закрылась.
Эд тоже явно не торопился с выполнением. Предстать голым перед неизвестно кем, скрестив руки на… Потом он потребует раздвинуть ноги, мелькнула в голове мысль, и дамой он уже вернется другим человеком. И ему вдруг стало так «весело» от этой мысли, что выть захотелось. Если, вообще, вернется. Догадка превратилась в уверенность, когда в следующую минуту произошло и совсем уж невероятное. Его новенький «мерс» с ксеноновыми фарами, с которого он еще вчера пылинки сдувал, а теперь понуро дожидавшийся их в разбитом окне вдруг вспыхнул как свеча сине-красным пламенем, облитый мощной огненной струей направленного действия.
Фашистская черно-белая хроника, гитлеровец с огнеметом, поджигающий сарай с людьми, каска скрывает лицо, закатанные по локоть рукава френча, открывают волосатые руки, часы на запястье… Хатынь, звон колоколов…
- Вот и услышал, - только и произнес остолбеневший хозяин дорогостоящей игрушки, - бу-ум, бу-ум, дезинфекция, дезактивация, реанимация…
- Да что ты заладил, - Лана дернула его что было силы за здоровую руку, - «дезинфекция», «дезактивация», черт с ней, ты про себя подумай, ведь сейчас то же самое будет и с нами.
- Я уже догадался, любимая.
И в эту же секунду пламя полоснуло по окнам, словно в подтверждение ее слов, по деревянным стенам, по коньковой крыше строения. Еще секунда - и едкий дым, поваливший из всех щелей, заполнил крохотную комнатуху. Деревянная пристройка к шлагбауму вспыхнула как карточный домик, грозя скоро развалиться и похоронить под своими обломками двух несчастных, случайных ее обитателей.
- Я не хочу умирать, ¾ прошептала испуганно Лана, закашливаясь, - я совсем еще не хочу уми…кхе-кхе… Сделай же что ни будь, ¾ хриплый крик сквозь кашель, ¾ мужик ты или нет?
Не вопрос! Вместо ответа дикий, отчаянный вопль, треск остатков разбитого стекла в окне и вылет табуретки на улицу. Потом несколько ударов ногой по оставшимся в раме осколкам и путь к воздуху почти расчищен. Он тоже умирать не собирался. «Мерседес» сгорел, туда ему и дорога, в Москве оставалась еще большая квартира, жена в морге и ее бесконечные родственнички, претендующая уже на все. Взять и все бросить, все им оставить и сгореть заживо… Его от одной мысли такой так перекосило, дальше некуда. Окно разбито и путь свободен. Кукиш им с маслом, а не все остальное! Дым в глотке, слезы в глазах… Оставалось теперь помочь выбраться на свежий воздух подруге, а потом уж самому. И вот Лана уже одной ногой на улице, он - двумя ногами в могиле. Вообще-то если по уму, прикинул он здраво, то, конечно, ему надо бы было лезть первым, ведь у него рука сломана, кто кому помогать то должен?
- Быстрее, - орет он ей, подталкивая, - сейчас потолок рухнет.
- Зацепилась!
Удар в спину, три секунды свободного полета, и вот она уже на свободе запахивается распаренным лицом в снег, руки в стороны…
- Рви к лесу, - слышит она его крик вдогонку,- дрыхнуть потом будешь…
Оборачивается, вскакивает и снова падает.
- А ты, - шепчут ее губы, - ты?
Вот дура, понимает она по его губам и видит его безнадежную ухмылку, застывшую на спокойном лице обреченного. Не уйти им вдвоем, читает она в его глазах, кто-то должен и остаться, да и достал он его уже, этот ее рыжий дебил. Думаешь, я ничего не понял, усмехаются его глаза, все я давно понял, в какую мы с тобой скверную попали передрягу, все я давно понял.
― Беги, чего расселась… ― хрипит Эд во всю глотку. ― Куда тебя еще послать, чтобы ты поняла, наконец, что кому-то надо и выжить в этом твоем лесу. Вали к черту…
-Ты мне хотел сказать что-то важное в парке, уже сказал? - не двинулась она с места.
- Не помню. Я тогда сам подставился, чтобы ты в меня въехала.
- И все?
- И под бензовоз я сам поднырнул, чтобы от жены ради тебя избавиться. Ты довольна? И на кой ляд тебе такая сволочь сдалась.
- Дурак!
- Дура! Пошла вон… Я сделал ошибку и раскаиваюсь. Ты моей жене в подметки не годишься.
И Лана вдруг поняла. Все она поняла, что ведь снова все врет зараза, натура такая. И размазывая слезы по грязному лицу, поднявшись снова на ноги, что есть силы, обезумевшая от страха Лана бросилась по снегу через поле к спасительной кромке леса.
- Сам пошел!
— Вот так-то лучше будет, — Эд облегченно вздохнул, наблюдая через окно, как она, удаляясь, потихоньку превращается в точку — а то расселась, блин…
Я есть, меня нет, никто потом и не вспомнит, а что-то хорошее и мне тоже посчастливилось сделать. Прощай, удачи тебе в этом лесу. Бог даст выберешься… Родители смотали в отпуск, а юный отпрыск к их возвращению загнал домик, в котором они счастливо жили, «ягуар», на котором они весело катались и все остальное оставшееся барахло по мелочи, бабки же спустил на тотализаторе. О чем думаю, усмехнулся он про себя, убил бы гада! Хорошо, все же, что у меня хоть детей нет. Дым в глаза, гарь в легкие, сознание в бесконечность… Сколько раз он представлял себе, что разбивается на самолете, поэтому и не летал, и не разу, что сгорит заживо. Как говорится, не угадаешь… Человек спускается в метро, и думает, что едет на работу, а на самом деле… Фотография длинноволосой блондинки на стенде в милиции, расплющенной в собственной «шестерке», ее окровавленная рука, вцепившаяся в исковерканное железо и совершенно спокойное, совсем не вяжущееся со всем остальным на страшном кадре, ее лицо, словно заснула. Она тоже куда-то ехала. Почему-то в память врезаются мелочи, например, такие как ее ухоженные, покрытые лаком, ногти и чистые, расчесанные волосы, всплывающие потом из небытия в самый неподходящий момент. Уж не фотограф ли ее расчесывал? Или, например, драка из далекого детства.
Дверь со скрипом открылась, и на пороге застыл «мусорщик» со своим огнеметом в руках. Разукрашенный огнем силуэт в узком светлом проеме посреди дыма, оранжевый человечек с брандспойтом от своей адской машины, дым… Валяется на снегу шинель.
- Пришел? - прошептал Эд еле слышно, затаившись за дверью. - Что ж… заходи.
Осколок стекла в руке, стеклянный осколок в горле «гостя». Разрезанная ладонь у одного и сквозная дырка в горле у другого, грохот, треск, разлетающиеся в разные стороны искры от балки перекрытия, обрушившейся на головы обоих. Еще до этого Эд успел сорвать с оранжевого человечка черную противогазную маску, но… ожидаемого лица рыжего ублюдка из парка он там к своему великому сожалению, удивлению и разочарованию так и не увидел. Под маской он, вообще, ничего не увидел, потому, что там ничего и не было. Ничего…