Три года назад...
Автор: Екатерина Белецкая...умерла моя мама. По ощущению — не изменилось ничего, словно это произошло вчера. Говорят, время лечит. Врут. Ничего оно не лечит. Чушь это всё. Любила ли я ее? Да. И очень сильно. И сейчас люблю. Любила ли она меня? Сложный вопрос. Отчасти да, отчасти нет. Она вообще была человеком сложным, умным, но с множеством незакрытых гештальтов, и с очень сильно израненной душой. И телом. Ей досталась более чем тяжелая жизнь, плохая дочь, которая не оправдала ее ожиданий, родственники, которые только и норовили поживиться за ее счет, и работы, на которых она не могла себя защитить в силу того, что всегда была слабенькой — одна только украденная кандидатская диссертация чего стоила. Виновата ли я перед ней? Безусловно. По сей день. И буду виновата всегда. Да, конечно, я пыталась что-то для нее делать, и она это видела, и говорила даже, что у нее было две мамы — в молодости, и в старости. Отношения у нас были — я не была дочерью. Я была в большей степени матерью в каком-то смысле. Которая убирала, готовила, тянула тяжелые сумки, старалась делать всё, что в моих силах. Увы, этого было недостаточно.
Сейчас доем завтрак, и поеду туда, к ним. К прабабушке, бабушке, и маме. Часто там бываю, но — тоже, наверное, недостаточно часто. Неправильно это всё, совсем неправильно. Ни защитить не сумела, ни отомстить, ни принять то, что произошло. Позор на мою седую голову...
Поскольку тэг ставлю «самопиар», оставлю тут эту зарисовку из 1998 года, пожалуй. Она честная.
1998 год, мне двадцать четыре. Сентябрь. Я забираю свою семью с «дачи» — тогда у меня еще была семья, состоявшая на тот момент из не очень здоровой мамы, полупарализованной бабушки, и трех маленьких собачек «типа чихуа», спасенных из питомника.
То есть любопытный такой комплект — мелкая тощая девчонка, слегка больная тетенька, которая любит шляпы, и везде их носит, и старушка после инсульта.
«Дача» являла собой на тот момент предмет весьма условный: сараюшка в чистом поле, одна из многих таких же только что построенных из говна и палок сараюшек. Полторы комнаты, пол, потолок, стены. С дырками. «Дорога» к «даче»... две глиняные колеи, завязнуть в которых можно было даже пешком, и в хорошую погоду, а уж на машине в дождь так и вообще запросто. Я тогда только начинала строить эту самую «дачу», и наделала множество ошибок.
Да, у меня ведь была еще и «машина». Прекрасная «машина», ВАЗ 21063, это которая шестерка, но с третьим движком. Прекрасная — потому что она ехала. Не смотря на то, что было ей на тот момент лет, кажется, 15, движок шел по второму кругу, и «машину» эту мне отдали даром. Потому что иначе ее сдали бы в металлолом. Ее удалось восстановить, и гордая я стала обладательницей «дачи и машины». Ну это же звучит, господа! Вот только...
Вот только денег у нас тогда не было от слова «совсем». Поэтому «дача» обладала, как уже было сказано выше, дополнительной вентиляцией в виде дырок в стенах, а у «машины» были дырки в напрочь прогнивших дверях. Хорошие такие дырки, кулак пролезал запросто. Переварить пороги деньги я как-то нашла, но вот чинить еще и двери было не на что.
...Аффтар, кой хрен ты нам эту муть тут развела? спросите вы. Нада. Вот нада, и всё тут, потому что иначе полной картинки не получится. Ничего, мы скоро подойдем к кульминации...
Выезжать с «дачи» на «машине» в тот раз оказалось чертовски сложно: накануне прошел сильный дождь, и «дорогу» весьма существенно развезло. Кое-как вытолкав «машину», в которой сидели в сухости мама, бабушка, и собачки, я измазалась в глине с головы до ног, и вид в результате имела соответствующий. А тут еще выяснилось, что бензина под обрез, спасибо соседу, одолжил пару литров. Матерясь про себя, я поволокла всю компанию в Москву, борясь с «жигулями», дождем, усталостью — уже наступил вечер — и прикидывая, хватит ли у нас денег заправиться по дороге. Денег не было. Мама на заднем сиденье пересчитывала монетки, складывая их в горсть, а бабушка выражала недовольство затянувшейся дорогой, бормоча сердито «тэ-тэ-тэ», говорить она уже три года не могла.
И уже в Москве нас тормозит ГАИ.
Черт!!!
Ну, вы понимаете — документы на «машину» были в порядке, а вот всё остальное... какой техосмотр? Какая аптечка? Какой огнетушитель?
— Мама, — говорю я, — ты только не вмешивайся.
Подходит сержант. На лице сержанта плохо скрываемый интерес — это кто же такой смелый и наглый раскатывает тут на дырявой и заляпанной грязью шахе?
— Предъявите документы! У вас есть техосмо...
Он не договаривает.
Потому что в окошко машины он видит следующую картину.
С переднего сиденья, крепко пристегнутая ремнем, чтобы не упала, ему одной половиной лица улыбается обрадованная бабушка, громко здоровающаяся с ним своим неизменным «тэ-тэ-тэ». С заднего сиденья гавкают три собаки, размером с кошку, и странного вида женщина в шляпе протягивает горсть мелочи. А на водительском сиденье, тоже с ремнем, но не пристегнутым, а завязанным узлом, сидит нечто, вроде бы женского пола, в глине по уши, и с документами в руке.
— Езжайте, — медленно говорит сержант.
— Мы заплатим штраф! — радостно сообщает мама. — Смотрите, я набрала...
— Тэ-тэ-тэ! — не менее радостно подхватывает бабушка.
— Гав-гав-гав! — сообщают собаки. — Гав-гав-гав-гав!
— Тэ-тэ-тэ!
— Простите, техосмотра нет, но я сделаю... — пытаюсь подключиться я.
— Возьмите штраф! — перебивает мама.
— Не надо, — деревенеет сержант окончательно. — Езжайте отсюда, ради бога.
...Двадцать лет мы вспоминали эту историю, и каждый раз смеялись до слёз — над собой. Потому что увидели свою компанию его глазами, пусть и на долю секунды. Бабушки не стало в девяносто девятом году, мама, мой дорогой Мотылек, ушла в восемнадцатом, последний песик умер в двенадцатом, и эта забавная история принадлежит теперь только мне, и канет в Море травы, когда уйду я. Здесь нет никакой морали, да и быть не может, зачем? Хотя... если бы кто-то меня спросил, согласилась бы я вернуться туда, в девяносто восьмой, в эти сгнившие «жигули», к этой беспросветной нищете, в этот сентябрьский холодный и дождливый день, и снова встретить того доброго гаишника, который нас отпустил, я без колебаний ответила бы — да. Да, я хочу этого. Ведь это было действительно смешно. Смешно. До слёз.
Всем добра.