В яблочко

Шею холодило неприятным поцелуем. Палач примерял топор не больше двух раз. Вот и сейчас узник второй раз сглотнул ком в горле, палач вскинул топор с бурой каёмкой вдоль лезвия. Помост вздрогнул от удара.

Толпа ахнула! Тело узника обмякло, его глаза уставились на затекающую в щели помоста кровь.

Узник зарыдал, когда осознал, что палач никогда уже не взмахнёт топором. Горло карателя было пробито стрелой, а значит, казнь больше не состоится. Закон гласил, что прерванная казнь для узника не возобновляется никогда.

Толпа, замершая в оцепенении, снова ожила и все как один резко развернулись туда, где располагался трон. Государь почувствовал, как на затылке зашевелились волосы. Охранна побледнела.

Вся площадь зашевелились и огромным нервным существом ринулась к трону. Толпа морской волной врезалась в опоры возвышения, с которого правитель обычно наблюдал за казнью, бахнулась на колени и завопила со страхом в многоголосой глотке:

— Государь, защити! Что теперь будет?! Палач умер! Опять стрела! Кто нас спасёт?!

А государь крепился из последних сил, дабы страх не проступил на лице и не посеял ещё бОльшую панику. Наконец, он смог сказать:

— Мы призовём нового палача.

Он произнёс эти слова тихо, но стенания толпы мгновенно стихли. Спустя ещё мгновение было слышно только шкрябанье башмаков по булыжникам — толпа быстро растекалась в улицы.

— Да-а-а, — протянул один из стражников, — нынешние палачи всё меньше машут топором. Сколько там раньше узников приходилось каждому на топор?

— Первые, говорят, и по пять сотен рубали.

— Брехня. Не живут столько палачи.

— Может, и брехня, а всё одно этот вон всего-то тридцать второго взял… да и то, вишь как оно вышло.

Только сейчас они вспомнили про узника. Тот скрючился на помосте и беззвучно рыдал. Были слышны только шумные вдохи. Стражник подошёл к бедняге и потормошил за плечо:

— Ну, будет тебе убиваться, — чертыхнулся про себя неудачному слову, — ну это, всяко бывает.

— Кто? — узник поднял перекошенное страданием лицо. — Кто теперь меня убьёт?!

— Ну, будет тебе, бедолага. Пойдём, я тебя государственными харчами чтоль утешу. Напоследок...

— Да, пошёл ты.

— Ну вот, я же ещё и пошёл, — развёл руками солдат и даже немного обиделся.

— Слушай, а убей меня, — жалостливо попросил несчастный.

— Кто? Я?! — стражник даже слегка испугался. — Ты чего, это же не по закону. Только палач, ты же знаешь. Ну, будет, пошли.

Стражник решительно потянул мужика за руку, чтобы тот встал и можно было сопроводить его в каземат до утра, пока не прибудет лодка. И тут несчастного страдальца как подменили — лицо его стало злым, голос шипящим:

— Ты видел когда-нибудь как умирают от этой заразы? Как крючит от боли, заворачивает...

— Видел, — оборвал его стражник, глядя тяжёлым взглядом.

Узник сразу сник и запричитал:

— Тогда ты знаешь как это страшно. Ну, помоги…

— Давний закон есть закон. Я бы с радостью убил своего отца, когда того привезли на остров. Но… закон. С тех пор я не служу на границе острова.

Узник как онемел, когда услышал признание. До самой темницы они шли уже молча, каждый со своими тяжкими думами.

***

— Подлецы. Стадо.

Государь мерил шагами зал, вбивая каблуки сапог в выскобленные половицы.

— Как защити, так “государь”, а как помочь, так быстрей мышей разбежались. Где нам взять палача, скажи мне!

Государь повернулся к своему главному советнику. Тот сидел на оконном откосе, созерцал улицу. Но безделье было видимостью, на самом деле голова советника гудела от размышлений. Вопрос государев был исключительно для того, чтобы выплеснуть раздражение и озабоченность. Он знал, что нет толку тормошить советника, как только тот найдёт решение, сам выскажет.

— В лечебнице, государь.

Каблуки перестали стучать туда-сюда.

— Да кто ж согласится? Они и так убогие там, в этом монастыре.

— Может кто увечный есть. А что, топором махать много ль ума да здоровья надо?

— И почему кто-то должен согласиться? Все боятся заразу подцепить. Не заставлять же их в конце концов.

— Почему соглашались предыдущие, государь?

— Известно, почему, за деньги или за прощение воровства какого, или тому подобного из вольной книги законов.

— Вот, а почему же эти убогие откажутся от звонкой монеты? Доживать убогими или с полным кошельком — есть резон?

— Хм, — государь задумался, — может, оно и так. Сей же час в лечебницы, у нас вон уже несколько узников милосердия ждут. На прошлой неделе пришлось пятерых на остров свезти. Бедолаги. Доживать в муках никому не пожелаешь. Да против книги железных законов не пойдёшь.

***

— Значит, встаёшь сюда, два раза меришь, чтоб топор точно шеи коснулся.

— Я и так впригляд точнёхонько отсеку. Плотником был всю жизнь, пока с конька не свалился.

Мощная верхняя часть тела нового палача смотрелась нелепо в сравнении с искривлённым тазом и волочащейся при ходьбе левой ногой.

— Я те чего сказал? — прикрикнул на нового палача сотник. — Законом велено один раз примерил, второй раз — проверил. Понял?

— Понял, понял, — палач легко вскинул топор, примерил его к шее соломенного чучела один раз, следом второй, затем замахнулся и голова чучела полетела на камни площади.

— Хорош, — похвалил палача сотник, только какого ляда ты с места сошёл?

— Чего?

— Я показал тебе, куда встать.

— Так, встал.

— Так, не туда! Вот же, ямка. Прошлые палачи протоптали.

— Крест чтоль нарисовал бы.

— Так был крест, говорят. Давно. Да кровушкой вот залили, ногами палачи источили.

— Ишь как… Так это, с креста до плахи не достану. А вот так, — палач сделал шаг вперёд, — достану.

— Нельзя.

— И на это — закон?!

— Ты мне тут не зубоскальничай. Закон и есть.

***

— Палача нашли, но… — советник замялся.

— Ну?!

— Убогий, что тут скажешь. Мужик крепкий, да хром, не хватает роста. Может, плаху поближе подвинем?

Государь даже опешил. Никто никогда ничего не менял в процедуре казни.

— А что в законах писано?

— Про место палача, про два раза примерить — написано, про плаху — ничего.

После недолгого раздумья велено было писать указ:

— Плаху подвинуть, казни милосердные возобновить с завтрашнего дня.

— Завтра полнолуние, государь, законом не велено.

Государь вздохнул:

— Что ж, придётся отложить. После полнолуния сразу начать.

***

Толпа заполнила площадь. Лица были наполнены состраданием, но и радостью за тех, кто примет на помосте быструю смерть и избежит мучительной гибели на про́клятом острове.

Палач примерил топор один раз, другой, замахнулся для удара!

***

— М-м-м-м, круассаны, ко-о-офе, балуешь ты нас Вась, — рыжий стажёр расплылся в улыбке, приветствуя вошедшую девушку с тугой пшеничного цвета косой.

— Я же вас знаю, вам не принеси вот сюда, под нос, начнётся — сбегать поесть, покурить, попить, как дети ей богу.

— Сурова, мать.

— Мне работу через месяц сдавать, а у меня данных кот наплакал. Где вот этот твой друг-товарищ? Полдень уже.

— Колян сегодня на галерах.

— У-у-у, в архив сослали?

— Угу. Помянем, — рыжий шутливо салютовал кофе.

— Сань, ты б работать начинал.

Не успел тот раскрыть рот, как в дверь кабинета ввалился Колян. Он шлёпнул толстой старой папкой на стол, изнутри, кажется, пыхнула пыль времён. Санька сморщился:

— Фу, что за ценный фолиант ты нам припёр?

— Никола-а-ай, — протянула Василиса, — а что сегодня архивариусом не ТётьНина, а какая-то молодая практикантка? Глянь, как глаз горит у нашего ссыльного.

Санька заржал.

— Да погодите, — отмахнулся от усмешек Колян. — Что мы тут исследуем, фиксируем?

Василиса нахмурила лоб:

— Ну, вирус наш, тьфу, не наш… ну, ты понял.

— Василиса, Василиса, на какую вы там степень метите? Алхимика?

Василиса огрызнулась:

— Ну, нет, бакалавра, как в прошлом веке!

— Хорошо, откуда взялся этот “не наш вирус”?

Колян скрестил руки на груди в ожидании ответа. Василиса начала злиться, Колян посмотрел на Саньку.

— А я чё, это вы тут биологи-химики-алхимики, а я всего лишь технический директор. Ну, как там у них в двадцать первом веке эпидемии случались?

— Санёк, ты ещё испанку вспомни.

— Ну был же у них этот, как его… на К… или на Т, не помню.

Василисе надоел этот балаган:

— Что ты нам голову морочишь? Все исходные данные вон, — она ткнула пальцем в монитор и поддела Санька, — давай, технический директор, доставай ценность нашего столетия.

— А?

— Информацию, говорю, вытаскивай.

— А, эт мы мигом… Хммм, тут только нет ничего о начальных стадиях... эксперимента?!

Василиса снова снова фыркнула:

— Эксперимента, а чего же ещё? Экспериментальное лекарство против того возникшего вируса.

Санька глянул через плечо:

— Я, конечно, не ваших высоких степеней, но даже мне тупому обезьянину с микросхемой в руках понятны слова “эксперимент по созданию хренпоймикакого — тут правда не понимаю — вируса”.

— Как “созданию”? — Василиса метнулась к монитору.

Санёк почтительно склонился, уступая место будущему алхимику. Девушка быстро просматривала данные, её лоб всё больше хмурился.

— Я не поняла, а где?.. С чего всё началось?

Колян взял папку, демонстрируя её, как в рекламе.

— Вот он — наш двадцать третий высокотехнологичный век. Если что-то не записано на цифру, его как бы и нет.

Василиса ошарашенно молчала, Санёк же терпением не отличался:

— Колян, ты достал уже! Мы прониклись дотошным твоим талантом. Выкладывай.

— Хорошо. начнём с того, что вся эта история длится сто пятьдесят лет. В общем и целом, учёные предположили, что затяжную вирусную интервенцию, — Санька фыркнул, — возможно, остановит что-то аналогичной природы.

— Короче, как говорила моя бабушка, клин клином?

— Молодец, Санёк, — похвалил Колян.

— После долгих лет, наконец, вывели вирус и вот тут начался путь в сто пятьдесят лет. Но что-то пошло не так…

Василиса вздохнула:

— Как всегда.

— Да, как всегда. Но тут учёные проявили осознанность и изолировались на удалённой типа полуостровной территории. Там они соорудили объект, с которого отправлялись сообщения посредством радиопередачи.

Санёк перебил:

— Это в двадцать первом-то веке?

— Да. Этот момент мне тоже непонятен пока. Дальше их эксперимент проходил с переменным успехом. Самое неожиданное — оказалось, что там проживала большая община кого-то типа староверов, а у них же практически средневековый уклад жизни.

— Чёт, бред какой-то.

— Мне тоже так казалось. В общем, когда вирусы начали бесноваться, там, — он ткнул в папку, — все данные прописаны. Так вот, когда вирусы начали выходить из-под контроля, пришлось откапывать полуостров — так они стали совершенно изолированы и даже больше. Химики-алхимики, твоими выражениями, — Санёк вскинул руки “сдаюсь”, — нахимичили завесу и с того момента эта территория стала аномальной зоной. Как Венера, с газовой оболочкой снаружи, микроклиматом внутри.

На лице Василисы явно читался скепсис. Колян покивал:

— Я так же это всё читал. В общем, они соорудили типа площадки, куда направлялись зонды с материалами из лаборатории. Было точное место с конкретными координатами.

— Гыг, крест чтоль намалевали?

— Сань, ну какой крест? Там газовое облако. Не перебивай, а то до завтра не расскажу. Местные, понятно, начали болеть. Половину из них привили от одного вируса, половину — от другого.

Василиса вскинула брови и выдала не присущее ей:

— Жесть.

— Да уж. В итоге, от смешанных, так сказать, браков и мутаций вирусов образовалась болезнь, которая очень тяжело протекала. После обнаружения первых симптомов через неделю примерно, она становилась невероятно заразной. Предпринять меры необходимо было в течение недели. Но лекарства так и не разработали, поэтому людей приходилось… умерщвлять.

В кабинете повисла тишина. Василиса, наконец, спросила:

— Погоди, а откуда это всё известно.

— Так, радиосвязь же. Много лет учёные общались. Островитяне задали координаты, куда присылать зонды, с определённой периодичностью материк отправлял “посылку” с антивирусным наполнением, которое во время полёта уже распылялось. Так вот, самое страшное то, как умирали люди. В какой-то момент стали убивать тех, кто возможно заразен. Возникла необходимость создания государственного управления. Была написана книга законов, в которой определили должность палача. Палачом, понятно, был учёный и только он мог принять решение казнить заражённого.

— Как это?

— Топор сделан из специального сплава, определённые изотопы вступая в реакцию с кожными выделениями…

— Какими это?

— Когда тебя сейчас будут казнить, даже если тебе это нужно, тебя будет кидать то в холод, то в жар, взмокнешь, как мышь. Так вот, вирусная среда в организме вырабатывала вещества, которые попадали на лезвие топора, потом вступали в реакцию с воздухом и окрашивали лезвие в бурый цвет. Для надёжности, эту “диагностику” нужно было провести повторно. А уж потом и...

— Что за дичь? Почему топор-то? Как-то милосерднее нельзя было?

— Как? Эвтаназия? Это нужны лекарства. Глотки резать?.. Вероятно, особенность социального строя, и отсутствие непосредственного контакта с больным определило выбор.

Товарищи Николая всё больше запутывались Слишком уж нереально всё выглядело. Но с другой стороны — вот оно всё, в папке.

— Ладно, — остановил Коляна Санёк, — что с радио случилось?

— Скорее всего, вышло из строя. Незадолго до прекращения передач островитяне говорили, что есть неполадки, предупредили заранее. Потом связь оборвалась и всё.

— Во дают, ну отправили бы им новое.

— Отправляли. Нулевой результат. А проникать на территорию учёные запретили в виду крайней заразности вирусов.

— Ну, что в итоге-то?

— Да, кто знает. Уже сколько десятилетий мы только шлём туда наши “стрелы”, думаем, что увеличиваем возможности распыления за счёт удлиннённой формы. А в ответ только те данные, что фиксируют датчики “стрел”. А что там?

Василиса включилась в беседу:

— Есть органические соединения, похожие на ткани организмов. Только странные сведения. То они как от живых тканей, то они уже без признаков жизни, но точно — это следы “жизни”. Вирусы распознать не удаётся, возможно это влияние той самой химической оболочки. Погоди, сто пятьдесят лет, это как минимум четыре поколения сменилось... Может быть там уже и нет никого. Или никого, кто вообще что-то понимает в науке. Или хотя бы помнит, с чего всё началось.

— Колян, ну это ж хрень какая-то. Мож, того места и нет вовсе.

Колян развернул карту, вложенную в папку.

— Вот — территория. Санёк, сверяй координаты, куда мы шлём свои зонды.

Санёк застучал по клавишам, ошарашенно пробормотал:

— Оно и есть…

— Есть ещё один момент.

Василиса воскликнула:

— Ещё? Да сколько ж можно?

— У меня до сих пор волосы дыбом стоят, — Колян снова полез в папку. — Тогда в начале зонды запускали в определённые дни. В полнолуние. Видимо, чтобы не путаться в датах и часах.

— Погодь, Колян, а как они видели это полнолуние, если всё небо в химическом тумане?

— Сань, это был двадцать первый век. Календари уже были, и разные приборы тоже, — как полоумному объяснял Колян.

— Да иди ты, — огрызнулся Санёк и ушёл в соседний кабинет, где находились все приборы управления и фиксации данных.

— Да говори уже, Коль,— Василисе не терпелось всё узнать.

— В какой-то момент мы переделали зонды в форму стрел и надели на них наконечник, чтобы расширить возможности сбора данных.

— Так.

— А с какой частотой мы теперь их отправляем?

— Нам нужно больше данных, хоть что-то ещё. Не знаю точно. Сань! — крикнула девушка. — Как часто мы запускаем стрелу?

— Раз в десять дней, — проворчал тот. — Да запустил я её. Только что, чего орать?

Василиса и Колян примчались в комнатку и уставились на экраны, как будто могли что-то разглядеть. Санёк озадаченно смотрел на них:

— Чё не так?

— И куда она сейчас летит?..