Чума и музыка

"Музыка сфер"— последний рассказ из цикла про Доктора. По идее должен читаться после «Химер» и «Непримиримых», но здесь редкий случай, когда последняя часть цикла хороша и сама по себе. Внешние знания специально не нужны.

— Я попал в разгар чумы, и не знаю, каким чудом мне удалось не заразиться! Я добрался до столицы княжества, еще не затронутого эпидемией, но там уже появились крысы. Они наводнили городок — вот этот самый, где мы с вами сейчас сидим, — и всем было ясно, что со дня на день чума может начаться и тут. Люди хотели уйти отсюда, но куда им было бежать? Вокруг не было безопасных мест. И я сказал князю: «Я знаю, как избавить город от крыс». Он дал мне всё: деньги, людей в помощь, материалы для строительства, лучших мастеров, которых я просил. Я смутно помню, что и как я делал, могу сказать одно: никто никогда больше, ни до меня, ни после, не строил орган за такое короткое время. Он вырос просто на глазах — не самый большой, не самый богатый по диапазону, но я строил не музыкальный инструмент — это было оружие! Поэтому я назвал его «Трубой Судного дня». «Благая весть» пробуждала в душах мир, доброту и любовь, но я ждал другого. «Труба» взывала о мщении преступникам, об очищении всего, что запятнано грехом и злом, и о справедливости для тех, кто жаждал ее превыше любых благ и даров. Когда она впервые подала голос, горы вздрогнули, а люди увидели в небе ужасные картины вселенской битвы. И тотчас же из подвалов, из сточных канав, из-под мостов потянулись на свет божий полчища крыс. Мириады их бежали по улицам, текли, словно река отбросов, и собирались на площади перед церковью. Я не видел их, но знал: они идут, и пока звучат мои трубы, мерзкие твари в моей власти, я волен в их жизни и смерти. Не прекращая играть, я велел развести поодаль от города большой костер в яме, куда бросали кости павшего скота. Я направил туда крыс, и все они сгорели там. Не сбежала ни одна.

Когда я сыграл последний звук, я чувствовал себя так, словно душа моя вышла из тела. Руки и ноги не подчинялись мне, голова была словно пустой котёл, где всё ещё звучали эхом обрывки музыки. Меня вытащили из-за клавиатуры, унесли в дом и уложили в кровать; я спал два дня, а на третий увидел свое отражение в тазу для умывания и от неожиданности пролил всю воду — в тридцать два года я стал седым, как пророк Моисей!

Маэстро вновь замолчал, неуклюже встал со скамейки, прошелся туда-сюда по тесной комнатке, повел плечами, словно хотел сбросить, как надоевшую ношу, и свой горб, и свои семьсот лет.

— Это неправда, что я привел крыс к реке и утопил, — сказал он скрипучим голосом. — Это было бы безумием — ведь из реки брали воду! Так что не верьте сказкам, друзья мои, в них почти всё — ложь.

— А то, что вы увели из города детей, — тоже ложь? — спросила Анастасия и прикусила язык. Но Ринальди не обиделся:

— Это правда. Но не вся правда. — Он достал из ниши в стене тёмную бутыль, не без труда выдернул чёрную от времени пробку, налил до половины три грубых глиняных чашки:

— Вот и кончилось мое прекрасное вино. Выпьем, друзья, за вечное воскресение.