История постапокалиптики-4. Надежды нет - "Геноцид" Томаса Диша

Планируя серию статей об истории постапокалиптического жанра, я долго никак не мог определить, к какой категории можно было бы отнести роман Томаса Диша «Геноцид». На самом деле с формальной точки зрения этот роман даже нельзя отнести к классической постапокалиптике — речь-то идет не о чисто земной, «эндогенной», так сказать, катастрофе, а о вторжении враждебных инопланетян. Или нет, не так — не «враждебных». Разве можно сказать о человека, что он «враждебен» по отношению, скажем, к вирусам? Или к личинками колорадского жука?

Сюжет романа, в общем-то, весьма прост. Землю захватили неизмеримо превосходящие нас по технологическому уровню пришельцы. Вследствие этого превосходства у землян не было ни единого шанса — просто планомерно истребили практически все человечество, засеивая освобождающуюся территорию некими «растениями». 

И все. Точка. На этом Диш историю человечества заканчивает. Люди в немногих оставшихся общинах стремительно деградируют, мишура морально-этических принципов осыпается с них, обнажая голую биологию и безумие. Там, где подавляющее большинство даже самых мизантропических антиутопий дают хотя бы намек на потенциальное спасение, Диш просто тыкает нас носом в железобетонную стену толщиной десять метров и говорит — давай, прогрызай. Успехов. 

Строго говоря, Диш в этом плане — автор уникальный. Беспомощность и обреченность человека перед лицом нечеловеческих испытаний — основной лейтмотив всей его фантастической прозы (веселенькие сказочки про Храбрый Тостер я, конечно, не считаю). «Эхо плоти твоей», «Концлагерь», «334» - все эти произведения объединяет одна идея: человек  - очень хрупок и одновременно пластичен, и под достаточно сильным напором обстоятельств он сначала ломается, а потом меняется, чудовищно и необратимо. Может быть, поэтому читатели старательно выискивают в его произведениях логические нестыковки в сюжетах, неточности в психологических портретах персонажей и прочую техническую ерунду — таким образом они как бы стараются уйти от голой беспощадной правды, помните? В бетонную стену лицом — и надежды нет.

Самое страшное и угнетающее в «Геноциде» - это не макабрические сцены насилия, а то, что, несмотря на уже свершившуюся глобальную катастрофу человечества и разворачивающиеся на страницах книги личные катастрофы персонажей, процесс выжигания и засевания неуклонно идет своим чередом. В самом деле, какой садовод задумывается о личных чувствах жучков-вредителей во время опрыскивания саженцев пестицидом? Именно поэтому все мелкие огрехи, якобы найденные критиками в романе — несущественны. Какая разница, кто как шевелит лапками, конец все равно один.

Перед тем как сесть за статью я решил перечитать роман — и, честно признаюсь, не смог. Многое пролистал «по диагонали», лишь сверяя события с тем, что осталось в памяти. Для меня это как раз одна из тех книг, перечитывать которые не хочется. Но прочитать ее один раз — обязательно нужно.