Про казусы военной археологии

После некоторых стараний я таки нашёл свою любимую копарьскую байку. Впервые она попалась мне на каком-то древнем тематическом форуме, уже почившем. Так что установить авторство не представляется возможным. 

Небольшое уточнение: чернушность и циничность героев стоит воспринимать сугубо как художественный образ, работающий на атмосферу, и как стёб над обывательскими стереотипами про "чёрных копателей". Что-то вроде каноничного жадного горбоносого еврея в лапсердаке и широкополой шляпе, или сумрачного маньяка в хоккейной маске. Короче, не принимайте близко к сердцу, копари, в большинстве своём, милые ребята. ) 

*** 

Этот гнилой осиновый лес равномерно покрыт бассейнами с коричневой стоячей водой. Ямы остались от страшной войны. В стоячей воде живут лягухи с нежными белыми животиками, красноватые червячки, и недоделанные комариные дети. В жаркие дни мы шли к заветной воронке от полутонной авиабомбы и забирались по горло в теплый пряный кисель.

Яичное солнце било столбами сквозь листву, и от вечно-влажной земли в небо поднимались колонны болотных испарений. Мы отхаркивали водяных жуков из пересохших глоток, когда пили из первой попавшейся лужи, и никогда не мыли руки после счастливых эксгумаций. Плесень расползалась по спальникам, дни становились короче, и с каждым днём все сильнее ныли больные зубы. Я чувствовал - скоро появятся первые вши...

За этот сезон мы сделали всё, что смогли - наша касса, немецкий жировой контейнер из оранжевого бакелита, теперь закрывалась с нехилым усилием. Кросс, друг мой неразлучный, непрерывно бурча, убил целый вечер освобождая чьи-то плохие зубы от золотых чехлов. Я на соседнем пеньке аккуратно плющил выпотрошенные жёлтые шапочки обухом топора. Несколько коронок выпало из моих кривых рук на хлюпающую землю. Фонарик давным-давно сел, и в неверном свете костра я навсегда затоптал золото в болотную жижу.

Но следующий день неописуемо порадовал. Быстро, в две лопаты, мы взяли наполовину выбитый немецкий лежак в излучине Глушицы. На кладбище, в мелких зимних ямках, отдыхали престарелые жертвы тотальной мобилизации. Десяток ломаных смертных жетонов с одинаковой маркировкой "INF. ERS. BATL.", "тухлые" знаки за ранения 2-й и 3-й степени, расшитые кошелёчки с пфеннигами, унылое обручальное колечко стрёмной 333-й пробы, серебряная стопка со съеденной позолотой и халтурно чеканенным бегущим кабаном, дешёвые перстни с монограммами, жестяная ладанка раздавленная временем, и, наконец - чудо! Три десятиграммовых зубных протеза, весьма приятных на вес. Добро уже не влезало в коллективную кассу, и мы начали неспеша сворачивать лагерь.

Сейчас, пытаясь восстановить ход событий, я не могу вспомнить - почему мы с Кроссом разошлись в тот день по разным углам? Кажется, у меня было своё, сугубо личное дело возле разрушенной узкоколейки "Море шпиц", и, подхватив щуп с лопаткой, я откланялся.
Кросс, любитель демисезонного подводного плавания, отправился в наш бассейн.

Ещё в начале сезона, расчищая воронку от коряг, я вытащил крюком черную лучевую кость, пустую пулеметную ленту, и зенитный прицел от МГ. В яме было что-то еще, желанное, но увы - недоступное. Воображение рисовало сладостные картины - патинированный пулемёт с обрывком отстрелянной ленты с одной стороны, длинной тяжёлой зелёной змеёй уползающей в распахнутый патронный ящик. Или засосанный синей глиной парафинированный труп в "фельдграу". Грудь в значках, глупая желтая голова скатилась между ног, в раскисшей хлопающей кобуре - люгер, соскучившийся по теплу человеческой руки.

Что делать? Откачать яму ведрами? Проще удавиться. Может быть, выморозить воронку чуть позже, зимой, когда перестанут фонтанировать грунтовые воды? Но, скорее всего, заморачиваться с этим не стоило. Кросс сделал ход конём. Мотаясь в город за продуктами и новостями, он привез стеклянные "жабьи глаза" на ленточке из перепрелой резины. Очки сдавливали виски так, что звенело в ушах, а после десятка энергичных погружений в голове появлялась музыка. А армейский гнусно-зелёный комплект "химзащиты" Кросс не снимал с тех пор, как похолодало. Он спал в нём, ел, бродил по болотам, как зелёное чудовище, и грелся у костра. Пахло от моего компаньона интригующе... Кросс не любил стирать специально.

Осторожно выставляя зелёные слоноподобные ноги, Кросс зашел по пояс в воду. Постоял, пробуя мягкое дно ступнями, и туго стянул на шее резиновый капюшон. Разумеется, Кросс понимал, что из "химзащиты" сухой гидрокостюм не выйдет, хоть тресни. Стремительно и неотвратимо, ледяная жидкость должна заполнить и намочить всё: изнанку клеенчатых штанов с припаянными галошами и холщовыми подтяжками, грязные трусы и носки. Синтетический свитер, сожжённый потом, и внутренности балахона падут последними жертвами широкой струи, просочившейся под горло. Эффект, обратный мочеиспусканию в брюки. Сначала противно, затем - тепло. Главное, не делать резких движений, разгоняющих воду, прогретую телом.

Кросс нагнулся, оттянул с лица очки, прополоскал их водой, сделал глубокий вдох, и энергично нырнул к центру ямы. Первые погружения, сведённые холодом пальцы бессмысленно отгребали в сторону гнилые ветки и черную прессованную листву. Кросс, желая найти материк, скрёб дно сорванными ногтями, пытаясь добраться до слоя кембрийской глины. Из затонувшей дряни выползали снопы метановых пузырей. Пузыри с приятным лимонадным шипением обтекали скользкое зеленое тело и рвались к небу.

Первый ящик (кажется, это была минная упаковка) Кросс нащупал в тот момент, когда в кромешной подводной тишине мужской хор грянул "Варяга". По телу заходили стаи мурашек, каждая - с кулак величиной. Непроходящий свищ на нижней десне запульсировал ритмичной болью. Но пальцы нашли и вцепились в проволочную ручку с раскрошившейся деревянной оплёткой. Ящик упирался изо всех сил, ему так сладко было лежать во мраке, под слоем вечной тишины. О замершем Времени Кросс знал не меньше ящика, молодость победила...

И в этот момент дурной грибник, вторые сутки плутавший по нашей земле, выдрался из комариного ельника в десятке метров от купающегося Кросса. Единственное совпадение из одного миллиона. В большом лототроне осталось всего два билета. Пустой достался чужому.

О чем может думать человек, окончательно заблудившийся в северных джунглях? "Кто ходит за мной по пятам и пристально смотрит в спину так, что сводит лопатки? Сколько осталось сигарет и жратвы? Почему так тихо, что жутко до дрожи?" 

Возможно, обострённым нюхом грибник почуял дымок тлевшего костра, и радость качнула поседевшие яйца. Возможно, он уже увидел драные лоскутья бересты и еле заметную тропку пробитую к купальне. Ему оставалось лишь обогнуть гигантскую яму, вдруг преградившую путь. Но в этот момент коричневое зеркало вдруг раскололось на части, и из мутной болотной воды с рёвом встало гигантское зеленое существо. Оно шумно дышало и красноватое вечернее солнце сверкало в огромных выпуклых глазах...

Я побежал на чужой душераздирающий вопль. У края воронки валялась перевернутая корзинка с грибами. Потерянная в паническом бегстве галоша разинула поношенную розовую пасть. Вдалеке хрустел валежник и падали вместе с корневой системой хилые болотные деревца. В полном изнеможении, сверкая стеклянными окулярами, Кросс полулежал в воде не выпуская из рук минного ящика. Смеяться он уже не мог - просто хрипел и сучил ногами. Осознав мое присутствие, задыхаясь, Кросс пролаял:

- Бля! Грибника повстречал! Лось, лось очкастый! Видел? Ломанулся! А-а-а-а-а-а!

Я понял почти всё, и выбрав сухой бугорок, слёг от дикого хохота рядом.

Ещё раз этот грибник попался нам на глаза только следующей весной. Он не ушел далеко - не выдержало сердце. Деревянное тело, иней в складках драпового пальто, оскаленный рот с синими тонкими губами. Под стекло старой "Победы" затекла ржавчина, золотое колечко так прикипело к пальцу, что пришлось рубить топором. Оставшаяся на ноге галоша вздулась от замерзшей воды.

Совестливый энтузиаст Кросс поволок тело за полтора десятка километров и, наконец, сбросил несчастливого мертвеца в кювет у стоянки дальнобойщиков. Кажется, грибник так и лежит там. Куда он пойдёт босой?