Скверна

Какое время, такие тексты. На самом деле, задумывалась эта дичь давно, но духу написать ее все не находилось. 18+

*****************************************************************************************************

Вот миссис Хиршем кричала. Кричала так, что Калебу пришлось отослать детей в амбар. Даже старшего, Эзру, хотя он-то должен был присутствовать всегда, он будет наследовать своему отцу. Как еще обучиться молодому человеку, если не внимательно следить за каждым движением рук, держащих то скальпель, то иглу, то инъектор, то горелку? Как рассчитать правильные дозы препаратов, время их введения, время извлечения каждого из органов, если не наблюдать за всем этим каждый раз, при любой возможности задавая правильные вопросы и запоминая каждую мелочь? Записи делать нельзя. Только память - то, на что они полагались из поколения в поколение. Память тренировалась с младенчества. Заучивалось все подряд, начиная с библейских стихов и заканчивая дурацкими детскими книжками, которые старшие дети должны были в точности пересказывать младшим. Прочтя всего один раз. За этим следила Гейл, их мать. Она всегда выбирала книгу в библиотеке, пролистывала сама, а после выдавала Эзре. Тот пересказывал ее Авессалому, Авессалом рассказывал Рейчел, а Рейчел уже собирала вокруг себя малышей и рассказывала им. Ей позволялось что-то упростить, но незначительно. Малыши должны были все запоминать, даже если чего-то еще не понимали. Однажды от этого будет зависеть их жизнь и жизни обитателей долины. 

 Так вот, Салли Хиршем орала так, что Калебу пришлось нарушить свои принципы и, удалив детей, позвать Гейл. На случай, если что-нибудь пойдет не так. Всегда есть такая возможность — совершить ошибку и оказаться на столе вместе с “пациентом”. Отец Калеба когда-то совершил такую ошибку — ему помог Калеб. Дед Калеба совершил ошибку — ему помог отец. Когда дрогнет от старости рука Калеба, Эзра будет способен помочь ему, но пока справилась бы и Гейл, он верил в свою женушку. Калеб взял ее из семьи Фишеров, жившей у Каньона и следившей за делами там. Это были надежные люди. И Гейл правда оказалась такой. Крепкой, как скала. Калебу повезло. Он надеялся, что когда Рейчел подрастет и отправится к Фишерам, о ней там будут говорить с таким же уважением. Они с Гейл воспитают дочь ничуть не хуже. Твердая рука, прямая спина, цепкий глаз и ясный ум — это то, что у нее уже есть, и будет со временем только лучше.

 Женщина на столе в очередной раз дернулась, испытывая на прочность ремни и металлические скобы. Дэйна, судя по удостоверению агента ФБР. Она-то не кричала. Пока. Дети тоже сидели у стены молча — все, кроме младших, оставшихся с Гейл. Эзра расставлял в нужном порядке сосуды и раскладывал инструменты. Калеб надел перчатки, аккуратно разрезал на женщине одежду. Все это нужно было сжечь — этим тоже занялся Эзра.

 - Зачем здесь дети? - спросила Дэйна. 

 Обычно его умоляли отпустить. Не трогать. Иногда — убить быстро и без мучений. Его инструменты могли впечатлить кого угодно. Жертвы негодовали, пытались подкупить, проклинали. Но мало кто спрашивал Калеба о детях.

 - Они учатся, мисс, - ответил Калеб. - Однажды они встанут у этого стола вместо меня.

 Не все, конечно. Кто-то уйдет работать в местную полицию, кто-то уедет в другой штат. Кто-то осядет в образовании или еще где-то, где может пригодиться семье. Обеспечивать алиби, когда нужно, добывать или уничтожать информацию, доставать медикаменты и налаживать контакты с другими семьями. 

 - Вы надеетесь вырастить из них таких же маньяков?

 - Гнев. Затем придет очередь торга, мисс, - спокойно сказал Калеб, протирая ее влажной губкой и размечая маркером места надрезов. - Вы в своем праве. Не вы первая и, к сожалению, вряд ли последняя. Нет, дети не превратятся в маньяков. Те, в ком замечают удовольствие от процесса, не допускаются к столу. Это уязвимость. Я бы скорее назвал нас лекарями. Тем более, что медицинское образование в нашем деле необходимо. Мы отделяем человека от того, что им овладело. И я был бы рад, если бы человек мог это пережить. Но я не могу вас даже обезболить или ввести наркоз. Мне необходимо, чтобы вы находились в полном сознании, это удержит паразита в теле.

 На памяти Калеба это пережил лишь один — его отец. Это на оставшийся год приковало старика к креслу, увешанному мешочками, медицинскими приборами и капельницами, это почти лишило его сна и до конца дней он не приближался ни к одному окну. Но он выжил. Пережил своего черта и так и не узрел бога. Старик весь состоял из стальной воли, всем бы такими быть. И уж он-то на столе не издал ни звука. Стиснув зубы, смотрел, как сын извлекает орган за органом, как омывает специальными жидкостями, как делает нужные надрезы и погружает в назначенные сосуды, запечатывая их наглухо. Кишечник. Селезенка. Почка. Желудок. Легкое. Еще почка. Черта в отце не осталось до того, как были извлечены сердце и мозг. Убедившись в этом, Калеб прекратил операцию и наконец ввел старику обезболивающее. Это был риск: Калеб мог что-то пропустить. И на эту тему отец потом сделал ему выволочку. Но Калеб, занявший его место, никогда не доводил операцию до конца, если в этом не было больше необходимости. Его “пациентов” это не спасало. И чаще всего они попадали на стол, насквозь пропитанные чертом (заражение отца длилось считанные минуты, остальным везло значительно меньше).

 - Мной ничего не овладело, - сказала Дэйна. - И вы ведь понимаете, что мои коллеги знают, где я, и придут меня искать?

 - Придут. Но долго искать не будут, - покачал он головой. - Сегодня утром вы сели на автобус до Миннеаполиса. Вас видело несколько человек. И, думаю, с несколькими вы встретитесь в Миннеаполисе. Будете расспрашивать их о высоком человеке европейской наружности в синей спортивной куртке.  Там ваш след и затеряется.

 - Да у вас целая сеть, - вскинула брови она. - Зачем вам это все? Рынок органов?

 Профессионал — всегда профессионал: даже на смертном одре пытается вести следствие. Надеется выбраться и при этом раскрыть преступную сеть. Калеб это уважал. 

 - Я расскажу вам, - сказал он. - Вы имеете на это право. Нет, мы не продаем органы. Все, извлеченное из вас, будет уничтожено. Вам не стоило выходить в луга после заката. Здесь давно уже никто так не поступает. Даже фермеры загоняют скот домой до наступления темноты. Вас потянуло узнать, что убило Салли Хиршем? Ее убил алкоголь и неосмотрительность. Стремление доказать всем, что она может сплясать по росе под луной, и с ней ничего не случится. Иногда людям везет и ничего не случается. Салли не повезло. Вам тоже. Не стоило туда соваться в темноте. У вас был для расследования целый день. А после заката из своих нор вылазит зло. Бродит по долине, по улицам, по парковкам, заглядывает в окна. Для удобства мы называем его чертом, - Калеб ввел в ее вены иглы для капельниц и приступил к установке трубок искусственной вентиляции. Это все потребуется чтобы продержать ее в сознании подольше. - Вряд ли это библейский Дьявол, не примите нас за религиозных фанатиков. Это просто удобное обозначение для твари, которая издревле овладевает человеком. Впрочем, в иных местах этих тварей звали эльфами, обитателями холмов. И даже оставляли им молочко за дверью. Молочко их не интересует.

 Она дернулась под его скальпелем, и Калебу пришлось мягко прижать ее рукой.

 - Что интересует этих тварей, так это человек. Они проникают в тело, в каждый орган, один за другим. Они замещают собой человека. По сути, то, что лежит передо мной, это процентов на шестьдесят уже не вы, мисс. То, что говорит со мной, это уже не вы. Но я обращаюсь к вам, потому что вы где-то там еще есть. И вы имеете право знать, что происходит. Вы имеете право считать меня негодяем. Если это хоть как-то облегчит вам то, что я с вами делаю, мисс, можете меня проклинать. Даже при детях. Не стесняйтесь. Впрочем, вы и не станете стесняться. На моей памяти была только пара-тройка человек, которые выдержали все это молча. Один из них был немым. 

 Иногда он пытался шутить. В том числе ради детей. Жертвам черта, конечно, было не до шуток о собственной мучительной смерти. Калеб аккуратно развернул кожу, следя за тем, чтобы кровь не брызнула в стороны, чтобы все стекало по специальным каналам в сосуды из нержавеющей стали. Испачканную рабочую одежду тоже придется сжечь после того, как черт будет запечатан. Зажимы в нужных местах предотвращали сильное кровотечение: смерть жертвы до того, как большая часть процедуры будет закончена — это почти провал. Черт уйдет, улизнет в первое попавшееся живое тело — его, Калеба, или Эзры. Или Рэйчел.

 Женщина смотрела на него, сцепив зубы, но в ее глазах плескался крик и ужас. Калеб в ее глаза, конечно же, не смотрел, отвлекаться было опасно. Но он прекрасно знал, что именно так на него сейчас смотрят — по трепетанию обнажившихся мышц, по судорожно задергавшемуся тазу, по особому дыханию. Надо же, агентов ФБР до сих пор учат так дышать, чтобы выдерживать пытки. Это хорошо. Это очень хорошо. У него будет больше времени. Сейчас наступит шок. Нужно будет поставить новую капельницу.

 Теперь Дэйна была перед ним как на ладони. Ее сердце, пульсирующее под ребрами, ее желудок, печень, кишечник. Он аккуратно приподнял эту драгоценную связку и, бережно разматывая, принялся укладывать ее в первый сосуд.

 - Первыми наши процедуры разработали египтяне, - продолжил Калеб. -  Они поняли, что в некоторых людях есть некая дополнительная составляющая, которую лучше бы запечатать. Общеизвестно, что при бальзамировании они применяли эту процедуру к покойникам. Якобы чтобы сохранить душу для посмертия. На самом деле — нет. На покойниках они скорее тренировались, а заражение чертом посмертия, даже если оно теоретически возможно, не дает.  Масштабы заражения в Египте были колоссальны. И то, что мы расхлебываем по сей день — эхо именно того заражения. Никто не знает, как появился первый черт, но скорее всего, он появился именно там. 

 Он обрезал кишечник ровно у желудка и аккуратно запечатал сосуд плотно прилегающей пробкой. Все концы он зажимал так, чтобы предотвратить утечку шлаков. Упущенное пришлось быстро выбирать тампонами и отправлять в сточные емкости вслед за кровью.

 - Проблема с заражением в том, что на ранних стадиях его сложно заметить даже тем, кто способен на это. Потом черт захватывает всего человека, и того неудержимо тянет в пустынные места. Как лосося на нерест. Раз за разом он уходит ночью на кладбища, пустыри, слоняется по паркам или по полям и мечет икру. Потому что молодняк должен зреть в тишине.

 Желудок отправился в свой сосуд, Эзра сменил капельницу и принялся помогать отцу с очисткой и поддержкой. Рэйчел аккуратно убрала на специальный стол уже заполненные сосуды. Поддержка — сложная задача: тело пациентки теперь неудержимо тряслось, трепетало каждой мышцей. Релаксанты плохо справлялись, да и сердце могло не выдержать — и тогда пришлось бы очень сильно ускориться в ущерб аккуратности. А Калеб очень рассчитывал на аккуратность. Дэйна ему нравилась.

 - Потом икра вызревает и в темноте из нее вылупляются мальки. Вы не увидите их самих, даже если у вас есть способности. И вам не удастся их уничтожить, пока они сами не станут заметны и уязвимы. Пока они не обретут человеческую анатомию и не станут почти взрослыми. В этом наша проблема и наш шанс. С одной стороны — чего уж проще, просто не выходить в пустоши после захода солнца? Человечество уверено в том, что это вредно для здоровья, с каменного века уверено. Но все равно кого-то постоянно заносит подразнить тигров. Такие люди и их близкие ничего не замечают, в их жизни почти ничего не меняется. Разве что  чем дальше заражение, тем ниже эмпатия, меньше удовольствия от жизни, меньше необходимости в других людях. Это все, в общем-то, не грех, если забыть о том, что человека просто сожрали, заменили совершенно иной, чужой тварью. И вот тут наша задача — ловить подобных безумцев до того, как они дозреют до нереста. И новая проблема: мы никогда не знаем, сколько и где икры. Мы видим только заражение. А с ним уже работать просто. Запечатать черта по разным контейнерам и выжигать по частям. В средние века пытались сжигать жертву черта целиком и сразу. Неэффективно. Черт замечает гибель тела и уходит незапечатанный, уже неуловимый. Контейнировать нужно по частям, пока тварь цепляется за жизнь. Можно было бы уложить человека целиком в подготовленный саркофаг, но тогда велик шанс — и были случаи, — что черт успеет отложить там икру, а саркофаг рано или поздно вскроют. Вы себе не представляете, мисс, сколько жизней было потеряно, прежде чем мы научились правильно убивать этих паразитов. 

 С печенью, поджелудочной и желчным пузырем пришлось повозиться. Конвульсии мешали точности работы и было очень легко вызвать преждевременное мощное кровотечение. Эзре он доверил практиковаться с органами малого таза, а ассистировать поставил Рэйчел. Дети все делали сосредоточенно и молча. Нужно будет потом вознаградить их чем нибудь. Возможно, свозить в город, в кино.

 - Основное — правильно, в нужном порядке разделять паразита. Потом часть за частью, не всего сразу — уничтожать. И ни на одном этапе не ошибиться. Не просмотреть. Нас много, мисс, но нас чудовищно не хватает. Но мы не проиграем эту войну. Мы не позволим им заменить человечество. Если бы вы видели то, что вижу я, мисс, вы были бы на нашей стороне. Но вы увидите. Я верю в вас. Вы дотерпите до конца и увидите. Освобожденная жертва становится на это способна. Осталось немного. Сейчас я извлеку ваши легкие, мисс. Приготовьтесь. После этого у нас с вами будет пять минут на сердце и на мозг. 

 Она уже какое-то время сдавленно кричала. В этом он никак не мог ее упрекнуть. Она в любом случае кричала тише Салли Хиршем. И сейчас замолчит.

 Рейчел подставила ладонь под сердце, а Калеб, краем глаза проверив, как там дела у Эзры, проник руками глубже в Дэйну и быстро отделил легкие, подняв их повыше, чтоб Дэйна видела. Она имела на это право. 

 Рейчел уже подключала к артерии отводные трубки, чтобы обеспечить “чистое” извлечение, но в этом кажется, не было необходимости. Калеб видел, что его работа закончена. Можно было подстраховаться, но он-то видел.

 И Дэйна выгнулась в последней агонии, захлебываясь кровью и немым уже криком, превратившимся в бульканье. 

 В руках стоявшего над ней человека она наконец увидела черта.