Город, который я видел...

... да-да, друзья мои! Вы не ошиблись! Я об Одессе. О самом лучшем и прекрасном городе на земле...

Не далее чем пару дней назад разговоривали с одеситом о том, что наш город часто и неправильно воспринимают с какой-то предвзятостью. Ожидают от Одессы постоянной веселухи и ёрничества. 

А это не верно! Потому как Одесса - она разная! 

И часто гости города даже не знают и не задумываются о том, какие шрамы прикрыты маской всеобщей радости и отдохновения. 

Возможно, гостям это и не нужно. Возможно... именно поэтому, договорившись  с Алесом Брандом о том, что было бы неплохо замутить эдакий флэшмобчик за Одессу, я ждала его ... гм... вступления.

Одесса Алекса тёплая, добрая и радостная (в отличие от моей) а потому начать рассказ о городе на бравурных оптимистичных нотах было бы самое то... но, увы, Алекс не торопится :(. 

А потому, начну я. 

Начну и приглашу всех одесситов и тех, в чьих романах мой любимый город нашел свое запечатление, присоединиться к флэшмобу.

 В свою очередь, обещаю знакомить вас с МОЕЙ Одессой неоднократно. Потому как Одесса является постояным героем почти всех моих романов... 

И, конечно, приглашаю всх желающих во флешмоб и обещаю воздержаться от заклёпочничества, по-типу: а вон тот домик на пять метров ниже и трамвайчик поворачивает не там и не в туда .

Итак, начнем, благословясь...

Отрывок из рогмана "... и дольше жизни длится..."

https://author.today/work/57770

... да-да, друзья мои, это тоже Одесса. Та, которую отдыхающиый вряд ли увидит...

Всех, приезжающих погостить в Город у Моря, очаровывает красота и изысканность его Центра, приводит в восторг богатство архитектуры, обилие исторических памятников. 

Умиляет мягкий ненавязчивый Фонтан, с его частными домами, утопающими в зелени садов, круглый год, обдуваемый морским бризом.

 Даже невзыскательная Молдаванка привлекает внимание, навевая воспоминания о рассказах Бабеля и всем известном Мишке Япончике. Это то, что Город спешит продемонстрировать своим гостям, чем он гордится и что выставляет напоказ.

Ну а как же иначе? По-другому быть не может, да и не должно. 

Скажите на милость, какая нормальная хозяйка начнет показывать гостю захламленную кладовку или увитый паутиной чердак? А уж тем более, разомлев от восторга гостей после осмотра  ухоженного цветника и сада, отведет ничего не подозревающего посетителя  в самый дальний угол двора, и начнет демонстрировать ему компостную кучу?

В этом плане города мало чем отличаются от людей.

 Есть у них и свои дымные кухни, и свои, спрятанные от чужих глаз, чердаки и кладовки, и, конечно, ямы для сброса всякого ненужного хлама. 

Районы, которыми Город хвастаться не спешил, выставлять напоказ не собирался. Нечего там, особо, демонстрировать, нечем гордиться. 

Ну а визитёры… их ждет роскошная изысканная гостиная – Центр, прекрасно декорированная комната для гостей – Фонтан, да в конце-концов,  уютная веранда – Люстдорф. Вот и пусть себе отдыхают, хозяйку нахваливают, а по углам шастать нечего. 

В Городе у Моря, как и во всех других годах, была  своя «кухня» - рабочая Пересыпь, начинающаяся сразу за Пересыпьским мостом.

Как будто кто-то отгородил, отрезал этим мостом район заводов от Центра.

 Казалось, вот еще пару метров тому, совсем рядом, гремит духовой оркестр в Горсаду. 

Вон за тем поворотом вальяжно раскинулось старинное здание медина.

 Но кто-то, как японской ширмой, отгородил  от посторонних глаз «кухню» Города. 

Всего несколько шагов, и все становится другим. 

Даже воздух другой. Не мягкий и пряный, напитанный ароматом моря, а сухой, резкий, заполненный запахом разогретого метала, цементной пыли и нефти.

Были «летние кухни» -  Заставы, Первая и Вторая, не уступающие Пересыпи по количеству фабрик и заводов, но все же немного отличающиеся уже хотя бы тем, что жители этих районов стремились хоть как-то украсить свой быт и свои дома, высаживая вокруг них «почти Фонтанские» сады. Что, впрочем, мало улучало качество воздуха удаленных от моря рабочих районов.

Были свои «кладовки» - Ближние и Дальние Мельницы, о существовании которых, даже проживший много лет в Городе человек, знал только по их именам, ни разу там не побывав. Да и зачем? Зачем досконально изучать то, что тебе не нужно? Лежит себе «всякое» за плотно запертой дверью – вот и пусть лежит, никому не мешает. Разберем и изучим, если будет в том нужда. А пока – ну его.

Был свой «чердак», причем не один – Ленпосёлок и Слободка. Вроде и все там хорошо, и сложено все нужное в хозяйстве, но нужное так, на потом. И уж тем более, не для демонстрации посторонним.

Ну и конечно, была у Города своя «компостная куча», своя «выгребная яма» - район, который был известен если не всем, то многим под прозвищем «Палермо».

Слепленные кое-как домишки поражали взгляд своей убогостью: четыре стены и крыша. И это все. Большего хозяева от своих жилищ и не требовали. Лишь бы ветер со всех сторон не дул и с неба не капало. Заросшие бурьяном и чертополохом огородики, которые когда-то, давным-давно, пытались приспособить для выращивания овощей, но вскоре забросили, потому как был у Палермо свой, очень доходный и оберегаемый от вторжения чужаков, бизнес.

Палермо торговал наркотиками.

В ассортименте Палермо была наркота на всякий вкус и на всякий кошелек. 

Здесь мог найти, чем «поправиться» ощутивший прелести ломки приверженец морфия, случайно оказавшийся вдали от спасительной дозы.

Тонконосый кокаинист, закатив истерику в одном из домишек, отведенный к тому, кто «в теме», находил свою спасительную дорожку.

Приверженцы герыча редко забредали в Палермо, но уж коль с ними приключалась вот такая беда – остаться без очередной порции, убивающего не по дням, а по часам, яда, ну что ж,  для него тоже отыщется нужный пакетик с порошком.

Но не эти «изыски» были основным источником дохода Палермо. 

Посёлок варил «ширку». 

Тот, кто по какой-то причине не мог или не хотел варганить вонючее варево, забивал гильзы «Беломора» «планом», держал в углах комнат мешки с маковой «соломкой».

Избежать вовлечения в общий «бизнес» не удавалось никому. 

Разве что, очертя голову, бросив все, бежать из посёлка. 

Но куда ты убежишь? 

Кому и где ты нужен? 

Как бросить убогий, но все-таки свой домишко? 

Конечно, были те, кто искал другой жизни. 

Были и те, кто жизнь эту в итоге обретал и вспоминал прошлое, как страшный сон, а чаще и вовсе старался забыть. 

Но таких смельчаков было мало.

 Очень мало. 

Пальцев на руках хватит, чтобы их пересчитать.

Чаще, уже годам к тринадцати, а иногда и раньше, каждый мальчишка в Палермо успевал ощутить и распробовать восторг «прихода» и с нетерпением стремился к повторению.

 Благо, ширка, варганящаяся на примусах отцами, а чаще матерями, всегда была под рукой. 

А нет ширки – можно сожрать полстакана маковой соломы или пыхнуть косячок. Находящийся в «бейте» родитель, и не заметит пропажи.

Поколения «ширковаров» сменялись часто. 

Очень часто.

 Как правило, мужчины редко доживали до сорока. 

Умирали они в страшных мучениях, гния заживо, вынимая из десен выпадающие зубы. 

Но, разве юного бесшабашного «торчка» остановит смерть в далекий сороковник?

 Сорок – уже пожил и нажился. 

Кто думает о сорокалетии в пятнадцать? 

И сыновья, к двадцати ставшие законченными наркоманами, занимали места отцов.

Женщины: жены, матери и дочери, не видевшие и не знавшие от самого рождения другой жизни, считали, что это и есть норма.

 Что участь женщины – молчаливо сносить побои, убирать блевотину после пережравшего соломы торчка, на нюх определять качество плана и гнать самогон для себя.

 Чувство самосохранения у женщин всегда более развито, и они выбирают меньшее из зол.

 Ну и, конечно, рожать детей. Желательно, как можно раньше. Пока папаши еще не успели необратимо деградировать от ширки, а мамаши не посадили печень самопальным бухлом.

*** 

Домишко Галины, бабы Гали – а именно так называли в Палермо всех женщин после тридцати: баба и имя; ничем не отличался от рядом стоящих.

 Те же облупленные стены, сложенные из ракушняка, та же, крытая толем, часто протекающая в дожди, крыша, тот же покосившийся забор.  

Разве что огородик был поухоженне, да у окна пытались выжить два куста сирени-дички.

Баба Галя схоронила мужа несколько лет тому назад. 

«Слаб здоровьем» ей достался муженек. Окочурился после передоза, едва ему стукнуло тридцать. И оставил Галину одну с десятилетней дочерью Ларисой на руках. 

Едва овдовев, Галина, автоматически, обрела статус «бабы». Да ей, двадцати семилетней женщине, в принципе, было все равно. Она ни на миг не пожалела о том, что родила в семнадцать от такого же, еще совсем молодого, юноши. 

Молодость и нерастраченное здоровье обеспечили Лариске, дочери Галины, нормальное развитие, без патологий, с которыми так часто рождались дети поселка. 

Но ничего другого жизнь в Палермо обеспечить Лариске не могла.

Баба Галя заметила, что ее дочь как-то подозрительно располнела, когда Лариска еще училась в девятом классе. 

Лариса отмахивалась от расспросов матери, отшучивалась, отговаривалась тем, что много ест и растолстела. Но когда весной девушка поснимала зимние одёжки, Галина поняла, что тревожиться и всплескивать руками уже поздно.

Летом баба Галя стала бабушкой. 

Лариса родила дочь. Дала девочке гордое имя Виктория. Объясняла матери, что Виктория – означает Победа.

- И кого ж ты «победила»? – с ехидцей в голосе спрашивала Галина:

- Кто хоть отец, знаешь?

- Не твоего ума дело! – Лариса обижено надула губы:

- Знаю, но никому не скажу!

Баба Галя забрала внучку и дочь из роддома. 

Забрала и привезла в свой домишко. 

Она вздыхала, глядя на внучку, словно видя заранее всю ее дальнейшую жизнь.

- Как же ты в школу теперь пойдешь? - обратилась к дочери: -  Затюкают тебя там после такого, - Галина кивнула на колыбель, в которой спала Вика.

Лариса только пренебрежительно фыркнула в ответ:

- Кому нужна твоя школа? Хватит, научилась я уже.

- И что ты теперь делать собираешься? Ширку варить в доме я не позволю! Хахалей водить сюда ты тоже не будешь.

- Больно нужно мне наркомовское отребье! Я себе другой «бизнес» присмотрела.

- А могу ли я узнать какой, доченька?

- Нет, не можешь! Очухаюсь месяц-другой после родов и свалю из посёлка. В Центре квартиру сниму, там жить буду.

- А как же дочь? Вика как?

- А никак. Хочешь – воспитывай. Не хочешь – в детдом сдай. Денег буду вам давать, сколько смогу, а возиться с ней мне некогда. Да и особой охоты нет.

В сентябре Лариска уехала, оставив мать  и Вику одних. Баба Галя сразу после рождения внучки объявила, что будет, как и все, брать на хранение мешки с маковой соломкой и коноплёй, но ни торговать, ни, тем боле, варить ширку, не станет. В доме маленький ребенок, не нужно всего этого рядом с ним. 

Стоявшие у руля доходного бизнеса, вздохнули, подсчитав убытки, но согласились.

 У них тоже были матери и дети. Уважать детство и материнство нужно.

… правда, до поры до времени…