О чероки 19 века

— Это Клем Роджерс белый? — Саймон Ванн хмыкнул. — Он чероки, его мать Салли Ванн, мы с ним родня, хоть и дальняя.

— Никогда бы не подумал, — сказал Квинта. — Волосы русые, глаза голубые, усы — на индейца мало похож.

Мы коротали вечерок на веранде перед магазином Макферсона. Вообще-то на Западе роль мужских клубов традиционно выполнял салун — их обычно ставили из расчета один кабак на 25-50 мужских взрослых душ населения (если, конечно, в населенном пункте не действовали сухие или полусухие законы), но у нас на Пото-авеню оба салуна обслуживали людей случайных — проезжих или временных из лагеря переселенцев на ближнем лугу, а потому «свои люди» кучковались обычно у Джемми.

Этим вечером в число «своих» вписался и Квинта. Он снял комнату над столовой Шварцев и пришел к нам посидеть, отдохнуть от дел, поведать иногородние новости. Впрочем, по всему югу было примерно одно и то же, а северные новости нас касались мало. Так что разговор свернул на наезженную колею: обсуждали погоду, виды на урожай и проезжающих. Вот и Клем Роджерс проехал в компании барышников — чикасо и чероки, а Квинта удивился, с чего это белый к индейцам затесался.

Клемент Роджерс в юности. В момент действия романа ему 27 лет

Единственная сохранившаяся фотография Мэри Америки Шримшер

— Да нет, он чероки, причем его родители на Индейскую Территорию еще до Выселения переехали. Так что все свое добро из Джорджии перевезли, дом двухэтажный поставили. Хозяйство у них хорошее было, — рассказал Саймон Ванн. — Нечистокровные они, само собой, но кто у нас из верхушки племени чистокровный? Я тоже смешанных кровей. Ванны все пошли от какого-то торговца Ванна, белого, который женился на чероки еще в прошлом веке. Даже и не скажу, как его звали и откуда родом он был... не сохранилось в семье сведений. А Роджерсы пошли от Роберта Роджерса, не то шотландца, не то ирландца, который в самом начале века женился на метиске Люси Кордери — у нее мать чероки была, так что и Люси чероки считалась, и дети ее чероки считались — все по обычаю.

— А ты родословную всех чероки знаешь? — спросил я.

— А сколько там тех чероки? — пожал плечами Саймон. — Пятнадцать или двадцать тысяч?.. Не помню, сколько в прошлом году насчитали, после войны-то. Да и на самом деле всех не знаю, чаще только тех, кто из наших, цивилизованных, кто обамериканился. А с консерваторами, которые по-английски не говорят, с белыми не роднятся и жить хотят по-прежнему, как до Колумба было, мне вроде как и разговаривать не о чем. Они нас не любят, мы их не любим... У нас, кроме американской войны, и свои гражданские войны имеются, черокские. Вот когда Клему три года было, отца его и убили вот в такой политической заварушке. Его мать потом вышла замуж за Масгроува — ну, понятное дело, женщине одной с хозяйством не управиться. Этот Масгроув, говорят, Клему хорошим отчимом был — когда время пришло, в Талекуа отправил, в мужскую семинарию. У нас там оплата обучения и расходы студентов оплачивались племенем, а потому для поступления надо было выдержать двухдневный экзамен. Ну вот Клем хорошо подготовился, хотя учиться не очень-то хотел, поступил, стали мы с ним учиться вместе... не скажу, что дружили, скорее наоборот. За одной девушкой ухаживали, за Мэри Америкой Шримшер — она позже как раз за Клема и замуж вышла, у них, говорили, дочка родилась. Очень милая эта Мэри Америка была, петь любила и танцевать... не знаю, как сейчас, давно не видал.

— Эта Мэри Америка тоже чероки? — спросил Квинта.

— Да, конечно. Отец ее, правда, валлиец из Теннесси, но Мэри в мать удалась. Так о чем я? А, о Талекуа. Нас выпустили в пятьдесят шестом, но Клем раньше учиться бросил, пошел работать на ранчо к Джоэлу Брайену, а потом, помнится, пошел с ковбоями стадо перегонять в Канзас-Сити. В Канзас-сити стадо не продали, кому там пятьсот бычков надо — город небольшой, а железной дороги, чтобы мясо отправить, тогда не было. Ну что ж, пошли до Сент-Луиса... После того Клем решил, что и сам может ранчо завести — справится, особенно если мать ему двух негров отдаст, которые еще его отцу принадлежали. Ну и заодно попросил выделить десятка два коров, быка, несколько лошадей — чтобы было с чего хозяйство начинать. Ему сколько тогда было? — призадумался Саймон. — Да не больше восемнадцати, он ведь на год меня младше. Ну, начал понемногу разворачиваться, а тут война. Стадо всё джейхоукеры в Канзас угнали, теперь ранчо с нуля восстанавливать.

— А в войну? — спросил Квинта. — Воевал?

Саймон безразлично пожал плечами:

— Да чтобы молодой чероки упустил случай повоевать...

— У Стэнд Вайти? — продолжал допытываться Квинта.

— Ну, допустим, — вяло ответил Саймон. — И что?

Кого угодно могла обмануть эта вялость Саймона, но я отлично знал, как он умеет притворяться, а Квинта явно что-то почуял, потому что, помолчав, он проговорил:

— Да ладно, это дело прошлое... А Рич Джо Ванн тоже вам родственник?

— А как же! — с готовностью отозвался Саймон. Про Ричи Джо он мог трепаться совершенно свободно. — У нас в семье поговаривают, что если б наследство Джеймса Ванна передали по нашему обычаю, а не по завещанию, так мы куда богаче бы были. А так почти все Ричи Джо получил... Джеймс Ванн — это вам не Роджерсы, это большие деньги по тем временам были. Поговаривали, что Джеймс в начале века был самым богатым человеком к востоку от Миссисипи — не самым богатым индейцем, нет. Просто — самым богатым. В молодости он, конечно, как тогда было принято, повоевал, но говорили, и тогда был человеком не жестоким. Когда вождь Кунокески, которого белые называют Джоном Уоттсом, повел индейцев на поселения вдоль реки Холстон, дядя Уоттса, Инкалатанга, призывал воинов убивать всех. Джеймс Ванн призывал убивать только мужчин. Попозже, когда отряд чероки и криков напал на одну деревеньку, Джеймс затащил к себе в седло мальчишку, но Инкалатанга раскроил мальчику череп топором. После того Джеймс Инкалатангу иначе как детоубийцей не называл.

— Погоди, — нахмурился Джемми. — Это вроде он Даблхэда он так называл, разве нет?

— Ну да, Даблхэд по-вашему, Инкалатанга по-нашему, — согласился Саймон.

— Откуда ж богатство? — спросил Квинта. — Неужели на Холстон-ривер такая богатая добыча была?

— Да нет, — усмехнулся Саймон. — Походы в Теннесси — это, скорее, молодежные развлечения и политические игры. А вот когда правительство США затеяло провести Федеральную дорогу через земли чероки в Джорджии — вот тогда во время переговоров Джеймс и повернул как-то так, что отхватил немалый куш. У него были сотни акров земли, паромы в Джорджии, Алабаме и Теннесси — вы только представьте, сколько от них дохода, — торговые посты, магазины...

— И рабы, конечно, — дополнил Квинта.

— Ну да, рабы, — согласился Саймон. — Зачем все эти акры земли, если рабов нет? У него было не менее сотни рабов. Хозяином для рабов он был жестоким: одного негра, пойманного на краже, он приказал сжечь живьем. И он прямо в подвале своего дома устроил карцер.

— Во-во, о доме расскажи, — подсказал Джемми.

— Ну что — дом? — сказал Саймон. — Хороший дом. Не дворец, конечно, но в Джорджии тех времен таких домов мало было. Дерево со своих земель, кирпич тут же на плантации делали, петли, гвозди и всякое — в кузне, что принадлежала Ванну. На первом этаже три комнаты: холл и по бокам от него гостиная и столовая. на втором — холл и по бокам от него хозяйская и гостевая спальни. В подвале — винный погреб.

— И карцер, — напомнил Квинта.

— И карцер, — согласился Саймон. — И вокруг этого персиковый сад на тысячу деревьев, яблоневый намного поскромнее — на полторы сотни, шесть амбаров, пять коптилен, винокурня, магазин, дома для рабов, поля, огороды, конюшни, скотный двор, кузня, мельница, да еще под боком миссия моравских братьев. Миссия, само собой, поскромнее дома Ванна была: когда президент Монро в тех краях путешествовал, ему предложили в миссии остановиться, но он предпочел у Джо Ванна погостевать.

Дайамонд Хилл, поместье Ваннов на Территории Чероки (сейчас штат Джорджия)

— Хорошее хозяйство, — позавидовал Джемми.

— Неплохое, — поддакнул Саймон. — Ну, на самом деле, при жизни Джеймса оно малость поскромнее было, он ведь всего пять лет в новом доме пожил, однако было что оставлять в наследство, было. Только Джеймс стал уж очень много пить, и семью это очень беспокоило. Ну и я, пожалуй, в это не верю... — заявил Саймон дипломатично, — но ходили слухи, что его сестра позаботилась, чтобы он побыстрее помер, пока все не пропил да не проиграл. Да и с мужем другой сестры у Джеймса нехорошо получилось: дуэль у них была, и Джеймс зятя убил. Джон Фоллинг или Фаулинг? — задумался Саймон. — Не помню точно, как зятя звали, детей у них с Нэнни Ванн вроде не было... Так что, кто убил Джеймса — непонятно. А скорее всего, кто-то из недругов постарался: врагов у Джеймса было много, и пристрелить его в той таверне у Баффингтона много кто мог захотеть... да хотя бы Александр Сандерс, который за пару лет до того собирался вместе с Ванном и Майором Риджем убить Даблхэда, а потом Ванн с ним рассорился... Джеймс ведь очень не сдержан был, и на язык, и на руку, врагов себе создавал легко. Там ведь и чисто личные счеты могли быть, и политические.

— И вот его пристрелили... — проговорил Квинта.

— Ага, — согласился Саймон. — Сидел он в таверне, в одной руке бутылка, в другой — стакан, вдруг приоткрывается дверь, просунулось ружье — бах! Кто выстрелил, никто и не заметил. Сыну его любимому в ту пору только одиннадцать исполнилось, но он его всюду с собой таскал, вот и в тот день Джо был там же, в таверне. Негр Джеймса, как увидел, что хозяина застрелили, мигом подобрал бумажник хозяина, подхватил сына — и бегом домой. А Джеймса там недалеко от таверны и похоронили.

— И все денежки перешли к Джо?

— Не сразу. Джеймс написал завещание, что все оставляет сыну Джозефу: и дом, и имущество, да только завещания — это всё придумки белых, а по нашим обычаям дом, в котором жена жила — остается жене, а прочее имущество делится между детьми. А жен у Джеймса много было — я о пяти знаю, и детей тоже хватало. По обычаю, вот этот дом Джеймса, о котором я рассказывал — он должен был Пегги Скотт достаться, она в нем жила. А матерью Джо была Нэнси Энн Браун, она Пегги сводной сестрой приходилась. Вот тут тоже чуть было гражданская война не началась — ну еще бы, такие деньжищи на кону. Но совет племени подумал, чью сторону держать выгоднее — и отдал основное наследство Джо, а прочим детям так, небольшие доли. Вот так он и стал — Богатеньким Джо Ванном («Rich Joe» Vann). Потом, уже много позже, как наследство поделили, из Теннесси еще одного парнишку привезли, тоже вроде как сын Джеймса, но ему ничего не досталось.

— Да, неплохое наследство, — согласился Квинта. — Сотня рабов, торговые посты, земля — кстати, сколько акров?

— Две тысячи, — ответил Саймон. — И еще в банке двести тысяч долларов.

Квинта присвистнул:

— Ого! Полвека назад это были хорошие деньги!

— Они и сейчас хорошие, — возразил Джемми.

— В свои одиннадцать лет, конечно, Ричи Джо не хозяйствовал, но как подрос — так взялся, — продолжил Саймон. — Дом немножко переоборудовал. Лестницу сделал... чудо, а не лестница, говорили: в воздухе висела, ни на что не опираясь. На самом-то деле, конечно, не висела, на консоль опиралась, но кого это волновало? Главное, ни у кого такого чуда не было. И комнат Джо больше понадобилось. У Джеймса на чердаке кладовые были, а Джо в детские комнаты переделал: чтобы, значит, для мальчиков большая комната была и для девочек поменьше.

— Детей много? — спросил Джемми.

— Одиннадцать. Не помню, кто из них в Джорджии родился, но и там много ребят уже было.

— А жен? — спросил я.

— Две, — ответил Саймон. — В большом доме Дженни Спрингстон жила, а за полем, в домике поменьше — Полли Блэкфут.

— Он разве не христианин был? — спросил Джемми.

— Он был чероки, — ответил Саймон. — И вот жил он себе поживал в Джорджии, когда вдруг белые решили, что индейцев в Джорджии быть не должно. И поместье у Джо отобрали: придрались к тому, что он нанял белого управляющего, а, оказывается, закон уже приняли, что нельзя индейцам белых нанимать. Джо попробовал судиться, да только ему всего 18 тысяч долларов компенсации выплатили, а против настоящей цены плантации это крохи, там только один дом в десять тысяч оценивался.

— Дом, милый дом, — с сарказмом пропел Квинта слова популярной сентиментальной песенки.

Саймон хмыкнул:

— Будете смеяться, а автор этой песни провел в подвале дома Ванна две недели — как раз в карцере для рабов.

— Это как?

— Да вот выступал против того, чтобы индейцев выселяли, его новый хозяин дома и посадил, чтобы охладился. А песенка, конечно, не про дом Ванна сложена, он ее много раньше сочинил. Ну и вот, потеряв поместье в Джорджии, Джо пожил год или два в другом своем поместье, в Теннесси, а потом собрал вещички — и переселился уже сюда, — Саймон ткнул пальцем куда-то на северо-запад. — Осел в Уэбберс-Фоллз и дом там поставил, точную копию прежнего, только этот дом в войну сожгли.

— И негров пришлось новых покупать... — вроде как посочувствовал Квинта.

— Зачем же? — возразил Саймон. — Негров-то не отбирали, так что все чероки своих негров сюда забрали. Не, ну докупили и еще, кому мало оказалось. Должен же кто-то на плантациях работать... — Саймон вспоминал о рабовладельческом прошлом своих соотечественников с явной ухмылкой. Я уже давно за ним такое замечал. И ведь не аболиционист же, ведь за конфедерацию воевал.

— А сколько у тебя до войны негров было? — спросил я.

— У меня? Ни одного. Зачем игроку негры? А у родичей были, да. Я же уже говорил, что я из «трехсот семейств». Ну, из тех чероки, что всё-всё-всё у белых старались перенять — и плохое, и хорошее.

— А я слыхал, все негры у Ричи Джо сбежали в Мексику, — сказал Квинта. — Восстание было, и сто негров подались в бега, по дороге убивая белых и освобождая рабов на плантациях...

Саймон хмыкнул.

— Лет через сто будут говорить, что негров была тысяча, — проговорил он. — Не было никакого восстания. Ну, вот такого, как вам рассказывали, точно не было. Было дело, сбежали негры у Ванна. Двадцать негров, но не только его, других хозяев тоже были. И пошли негры в Мексику, а Мексика в ту пору еще начиналась прямо за Ред-ривер, Техас еще их был. И рабство в Мексике к тому времени уже отменили, хотя, знаете ли, то, что там у них сейчас — ненамного лучше рабства. Но негров на рынках больше не продают, это да. Ладно, это уже подробности. Шли, значит, эти негры, шли, встретили по дороге еще негров пятнадцать, а эти сбежали от криков и тоже в Мексику направились. И все эти негры, понятное дело, по дороге малость грабили магазины или фермы, потому что им нужна была еда, ну и от лошадей или оружия они тоже не отказывались. И, конечно, так просто свое добро никто отдавать не хотел, да и ловчие команды за неграми выслали, — в общем, на территорию чокто дошли не все — кого убили, кого поймали по дороге. Но двадцать один негр дошел. И пошли они уже дальше по территории чокто, — Саймон сделал паузу, чтобы налить себе пива из бидончика. — А здесь уже встретили двух охотников на негров, которые как раз поймали семейку беглецов: трое взрослых и пятерых детишек. Ну вот этих охотников они и убили: один белый был, а второй индеец, из ленапе... делаваров по-вашему. И пошли негры дальше к Ред-ривер. Если б не детишки, так может, и переправились бы они в Мексику, но с детишками медленно двигались: настигли их. Всех вернули хозяевам, кроме пятерых, тех казнили за убийство. Джо Ванн своих беглецов отправил кочегарами работать на злополучный пароход «Люси Уокер», а чероки после того случая законы против негров ужесточили: отпущенным неграм на территории проживать нельзя, пусть убираются подальше, а за отлов беглых начали хорошую награду давать, так что многие чероки, у которых своих рабов не было, через ловлю чужих рабов даже разбогатели.

Мы помолчали. Джемми свистнул с улицы Шейна Келли и вручил ему бидончик. Мальчишка живо сгонял в салун за добавкой.

— А что это за злополучный пароход был? — спросил я. — Люси... как ее там?

После того, как я чуть не взорвался с пароходом «Султана» в прошлом году, истории с пароходами меня не то чтобы очень сильно интересовали, но таки пробуждали нездоровое любопытство. Но мои приключения на «Султане» наш «мужской клуб» уже отлично знал, а вот я про злополучную «Люси» слышал впервые.

— Пароход, который взорвался, — подтвердил мою догадку Саймон. — Люси Уокер — это не имя девушки. Это лошадь, которую Джо Ванн купил в Мемфисе. Славная, говорят, была кобылка, из той породы, что отлично пробегают четверть мили. Часто побеждала в соревнованиях, а жеребят ее Джо продавал аж по пять тысяч долларов. Вот когда Джо купил себе пароход — он его в честь кобылы и назвал. Думал, наверное, что железная «Люси» будет так же шустро бегать...

— И устроил гонки себе на гибель, — неодобрительно вставил Джемми. — И пассажиров погубил.

— Никто не знал, что пароход принадлежит индейцу, — сказал Саймон. — Да Ричи Джо на индейца-то не очень похож был. Вот у меня порой спрашивали приятели, нет ли у меня индейской родни...

Если б Саймон встретился мне вдали от Индейской Территории, я индейца в нем не заподозрил бы: ну да, волосы черные — бывает, но глаза-то голубые, и в покрое морды никакой типичной широкоскулости. Вот разрез глаз... а может быть, и на разрез глаз внимания не обратил бы, если б при знакомстве мне прямо не сказали бы, что Саймон чероки. Пожив на Западе, я все еще оставался несколько наивным в расовых вопросах.

— ... а вот у Джо, возможно, и не спрашивали, — продолжил Саймон. — Обычный южный джентльмен. Да он людям и говорил, что из Арканзаса. Вообще-то в Уэбберс-Фоллс он редко бывал: что ему там на плантации сидеть? Любил общество и много путешествовал. И пароход у него был вместо любимой игрушки. Он новенький был, пароход этот... в сорок третьем году, когда семинолов из Нового Орлеана в Форт-Гибсон на нем перевозили — это один из первых рейсов, а катастрофа в следующем году случилась.

— А что там произошло? — спросил я.

— А никто не знает. Вышел себе пароход из города Луисвилля и вдруг взорвался. Негры из команды, кто уцелел, поговаривали: мол, хозяин решил гонки устроить. Там как раз другой пароход отчалил, «Минерва», и Рич Джо велел в топку бекон кидать вместо угля, чтобы котлы пожарче нагреть. Но это, знаете ли, негры говорили, а какие из негров свидетели? А те из джентльменов, кто выжил, ничего такого не видали.

— Много народу погибло?

— С «Султаной» не сравнится, конечно, — сказал Саймон. — Человек сто, а точно никто не знает. Тридцать шесть пассажиров и двадцать негров из команды опознали, а сколько всего на борту народу было — неизвестно. От Ричи Джо, говорят, только голову нашли — но вот тут не знаю, правда это или легенды. Я-то в то время совсем сосунком был, мне бы ничего такого и показывать не стали...

Роман "Уйти на Запад" https://author.today/work/9029

26 апреля 1865 года пароход "Султана" вышел из Мемфиса, штат Теннесси, имея на борту до хрена и даже больше пассажиров. "Больше" - это имеется в виду никем не учтенный попаданец из нашего времени Денис. Ну и началось.... Главное - найти хороших друзей, а все остальное приложится

Весь цикл романов GoWest https://author.today/work/series/1068