О скальдической прозе

Первое, что замечает мало-мальски связанный с писательством человек, впервые открывший сборник саг — потрясающая не-художественность этих самых саг. Я не буду голословным и просто приведу начало моей любимой саги, «Саги об Эгиле»:

Жил человек по имени Ульв. Он был сын Бьяльви и Халльберы, дочери Ульва Бесстрашного. Халльбера приходилась сестрой Халльбьёрну Полутроллю с острова Храфниста, отцу Кетиля Лосося. Никто не мог сравниться с Ульвом ростом и силой.
В молодости он ходил в викингские походы. У него в то время был товарищ, которого звали Кари из Бердлы. Это был человек знатный и необыкновенно сильный и смелый. Он был берсерк. У них с Ульвом был общий кошелек, и они крепко дружили. А когда они оставили походы. Кари поехал в свою вотчину в Бердлу. Он был очень богат. У Кари было трое детей. Одного его сына звали Эйвинд Ягненок, другого Альвир Хнува, а дочь — Сальбьёрг. Она была женщина видная собой, и работа у нее спорилась. Сальбьёрг стала женой Ульва. Он тогда также поехал к себе домой. У него было много земли и добра. Как и его предки, он стал лендрманном и могущественным человеком.
Рассказывают, что Ульв был хорошим хозяином. Он обычно рано вставал и обходил работы, или шел к своим ремесленникам, или же осматривал стада и поля. А иногда он беседовал с людьми, которые спрашивали его совета. Он мог дать добрый совет в любом деле, потому что отличался большим умом. Но каждый раз, когда вечерело, он начинал избегать людей, так что лишь немногим удавалось завести с ним беседу. К вечеру он делался сонливым. Поговаривали, что он оборотень, и прозвали его Квельдульвом (Вечерним Волком).
У Квельдульва с женой было два сына. Старшего звали Торольв, а младшего Грим. Они выросли оба такими же высокими и сильными, как отец. Торольв был человек красивый, умный и отважный. Он походил на своих родичей со стороны матери, был очень веселый и деятельный, за все брался горячо и рьяно. Его все любили. Грим, черноволосый и некрасивый, был похож на отца видом и нравом. Он много занимался хозяйством, был искусен в работах по дереву и железу и стал в этом деле большим мастером. Зимой он часто ходил на паруснике с сетями ловить сельдь, и с ним многие его домочадцы.
Когда Торольву исполнилось двадцать лет, он собрался в викингский поход. Квельдульв дал ему боевой корабль. Тогда же снарядились в путь сыновья Кари из Бердлы — Эйвинд и Альвир. У них была большая дружина и еще один корабль. Летом они отправились в поход и добывали себе богатство, и при дележе каждому досталась большая доля. Так они провели в викингских походах не одно лето, а в зимнее время они жили дома с отцами. Торольв привез домой много ценных вещей и дал их отцу и матери. Тогда легко было добыть себе богатство и славу.
Квельдульв был в то время уже пожилым, а сыновья его стали вполне взрослыми.

Вы чувствуете что-то неладное? Книги так не начинаются. Сухое перечисление родовых связей, сугубо утилитарное описание характера персонажей, род деятельности сейчас и в прошлом, особенности внешности... Что-то напоминает, не правда ли? Да-да, кто из моих читателей знаком с работой органов, сразу заметит схожесть саги с милицейским протоколом. Именно оно, протокольное запечатление окружающей действительности.

Саги очищены от всего, что не влияет на ход повествования. Скальд не считает нужным хоть как-то наполнять густой суп своего творчества жидким бульоном литературный воды. Ульв ростом с гору и может побороть медведя? Он сгибает пальцами монеты, ломает руками подковы, а на его плечах бугрятся перевитые жилами мышцы? Нет, он просто силён и высок. Кари ходит в расшитой золотом рубашке и ест с серебряного блюда? Нет, Кари просто очень богат. Всё, больше вам знать не надо, художественные описания не нужны.

Даже когда автор саг доходит до деталей, это сугубо утилитарные детали:

Ньяль встал, вышел во двор и увидел, что все его сыновья и зять его Кари вооружены. Впереди шел Скарпхедин. На нем была синяя одежда. В руках у него был небольшой круглый щит, а на плече — секира. За ним шел Кари. Он был в шелковой одежде. На голове у него был золоченый шлем, а в руках — щит, на котором был нарисован лев. За ним шел Хельги. Он был в красной одежде. На голове у него был шлем, а в руках — красный щит, на котором был нарисован олень. Все были в крашеных одеждах.
[...]
Ньяль вошел в дом, а они поехали на Красные Оползни и стали там ждать. Оттуда они могли увидеть, когда те поедут из Долины. День выдался солнечный и ясный.
Вот Траин со своими людьми едет по песчаному берегу из Долины. Ламби, сын Сигурда, говорит:
— У Красных Оползней на солнце сверкают щиты. Наверно, там засада.
— Повернем вниз к реке, — говорит Траин, — тогда они направятся нам навстречу, если у них есть к нам дело:
И они повернули вниз к реке.

Одежда, дорогие щиты и доспехи имеют лишь ту важность для повествования, что они выдают засаду. Не больше и не меньше.

Персонажи саг не проявляют эмоций кроме тех моментов, когда это необходимо для саги. Снова я не буду голословным и приведу отрывок:

Когда Эгилю исполнилось двенадцать лет, он был таким рослым и сильным, что в играх мало кто мог победить его. В ту зиму, когда ему минуло двенадцать, он много участвовал в играх. Торду, сыну Грани, в то время было двадцать лет. Он был очень силен. В конце зимы часто случалось, что Эгиль и Торд играли вдвоем против Скаллагрима.
Однажды шла игра в мяч в Сандвике (Песчаная Бухта), южнее Борга. Эгиль с Тордом играли против Скаллагрима, и Скаллагрим устал, потому что им было легче играть, чем ему.
Вечером же, после захода солнца, дело пошло у Эгиля с Тордом хуже. Скаллагрим сделался таким сильным, что поднял Торда и так швырнул его оземь, что переломал у него все члены, и тот сразу же умер. После этого Скаллагрим схватил Эгиля.
Одну из служанок Скаллагрима звали Торгерд Брак. Она ходила за Эгилем, когда тот был ребенком. Она была рослая и сильная, как мужчина, и умела колдовать. Торгерд сказала:
— Озверел ты, Скаллагрим, на собственного сына бросаешься!
Тогда Скаллагрим отпустил Эгиля и бросился на нее. Она увернулась и убежала, а Скаллагрим — за ней. Так они выбежали на мыс Дигранес, и она прыгнула со скалы в пролив. Скаллагрим бросил ей вслед большой камень и попал ей между лопаток. После этого она больше не выплыла. Этот пролив теперь называют Бракарсунд (Пролив Брак).
А вечером, когда они вернулись в Борг, Эгиль был вне себя от гнева. Когда Скаллагрим и все люди сели за столы, Эгиль не занял своего места. Он вошел в дом и подошел к тому человеку, который был у Скаллагрима надзирателем над работами и казначеем и которого тот очень любил. Эгиль нанес ему смертельную рану, а затем пошел и сел на свое место. Скаллагрим не сказал на это ни слова, и все было спокойно, но отец с сыном больше не разговаривали, ни дружески, ни враждебно. Так прошла эта зима.

Этот отрывок вдвойне интересен, что Торгерд Брак не встречалась в саге до этого и не будет встречаться после. Она проходила мимо? Увидела драку со двора? Нет, женщина просто появляется в повествовании в тот момент, когда она нужна автору, и исчезает сразу после выполнения своей задачи. И что же мы видим?

Сугубо сухое упоминание внешности рабыни (кстати, не знаю почему переводчик перевёл ambátt как «служанка»), её род деятельности и то, что она была колдуньей. Автору саги совершенно не интересны эмоции Скаллагрима или Торгерд. Бросилась ли Торгерд на своего хозяина в гневе, или она испугалась, или же она любила Эгиля... Нет, Торгерд просто сказала, что Скаллагрим озверел.

Точно так же сухо описана её смерть. Опять же, ни эмоций Скаллагрима, ни эмоций самой Торгерд. В неё бросили камень, она утонула. «Ну, умерла и умерла», как сказал бы Тёма. Или «Бэтмен ударил. Джокер упал, испытывая боль», как принято шутить в издаче.

На весь отрывок единственную эмоцию испытывает Эгиль, причём подана эта эмоция настолько прямолинейно, насколько это возможно: «Эгиль был вне себя от гнева». Как бы написал современный писатель? Наверное, добавил бы что-то про сжатые кулаки, про залегшую на лице морщину, про взгляд, про дрожь. "Показывай, не рассказывай", вот только автор саги о таком не знал. После этой несомненно сильной эмоции так же сухо описано как Эгиль убил лучшего работника своего отца (тоже раба, кстати), причём тут у работника нет даже имени.

«В ходе распития алкогольных напитков на почве возникших разногласий гражданин Иванов ударил ножом гражданина Петрова, от чего тот скончался». Всё именно так. Факты и ничего, кроме фактов, облечённых в простоватую форму.

Причём, если вы прямо сейчас откроете Гугл-карты, то вы найдёте в Исландии и Бракарсунд, и Борг (который нынче Боргарнес), разве что Сандвика нет. Как мне кажется, единственная причина того, что имя Торгерд Брак указано в саге — привязка к географическому ориентиру Бракарсунд.

Кстати, обратите внимание как автор ловко связывает между собой эти самые факты. Служанка ходила за Эгилем, когда тот был ребёнком. Служанка была колдуньей. Прямо в соседних предложениях, даже додумывать ничего не надо.

Помните, как в одном из предыдущих блогов я говорил, что скальд выступает образцом абсолютной честности? В этом все саги. Скальд не говорил о том, чего не знал или в чём сомневался, но в чём был уверен и что ему было нужно — тому давал самые детальные описания. Зачем нужно упоминание Халльбьёрна Полутролля, при том, что он появляется в повествовании ровно один раз в этом самом отрывке? А чтобы люди могли узнать на острове Храфнист был ли такой человек, и был ли у него родственник Ульв, так же известный как Квельдульв. То же самое и с Торгерд Брак, Бракарсунд является железным доказательством её существования, а следовательно — и правдивости всей саги. И тут проявляется ещё одна интересная деталь саг.

В «Саге о Ньяле» (также известной как «Сага о сожжённом Ньяле» по последним словам: «На этом я кончаю сагу о сожженном Ньяле») есть такой персонаж как Халльгерд. Это дочь Хёскульда, которую в самом начале отлично характеризует его брат Хрут: «Слов нет, девочка хороша, и немало народу пострадает из-за ее красоты. Не понимаю, однако, в кого она уродилась с такими воровскими глазами». Эта самая Халльгерд ураганит всю первую половину саги так, что только волосы дыбом стоят, полностью соответствуя словам своего дяди.

Достаточно сказать, что Халльгерд после замужества в первую же зиму разбазарила запасы муки и рыбы и начала упрекать мужа в том, что тот не может прокормить её должным образом. В ответ муж ударил её и уехал за мукой и рыбой, после чего Халльгерд пожаловалась своему воспитателю Тьостольву. Закончилось всё убийством мужа и потрясающим диалогом:

— Твоя секира в крови, что ты сделал?
— А то я сделал, — говорит он, — что выйдешь замуж во второй раз.

Так вот, эта самая Халльгерд перескакивая с члена на член по итогу оказалась в доме у Храппа, а Храпп в один момент закусился с сыновьями Ньяла (Скарпхедином, Гримом и Хельги). Пересказывать всю санта-барбару до конца я не буду, просто приведу отрывок:

Когда они подъехали к дому, никто из тех, кто стоял там, не поздоровался с ними. Скарпхедин сказал:
— Видно, все мы желанные гости.
Халльгерд стояла на крыльце и вполголоса разговаривала с Храппом. Она сказала:
— Ни для кого из нас, кто стоит здесь, вы не желанные гости.
Скарпхедин сказал:
— Кому дело до твоих слов. Ведь ты не то приживалка, не то шлюха.
— Ты поплатишься за эти слова прежде, чем соберешься обратно, — сказала Халльгерд. Хельги сказал:
— Я приехал к тебе, Траин, спросить, дашь ли ты мне возмещение за то, что мне пришлось вынести из-за тебя в Норвегии?
Траин сказал:
— Вот уже никогда не думал, что вы свою храбрость будете в деньги обращать. Долго вы еще собираетесь клянчить у меня?
— Многие говорят, — сказал Хельги, — что ты должен предложить возмещение, раз дело шло о твоей жизни.
Тогда Храпп сказал:
— Таково уже счастье. Каждому досталось по заслугам — вам испытания, а мы ускользнули.
— Невелико счастье нарушить верность ярлу, — сказал Хельги, — и в награду заполучить тебя.
— Не хочешь ли попросить возмещения у меня? — спросил Храпп. — Я бы уж заплатил тебе по-своему!
— Если нам придется иметь дело с тобой, — сказал Хельги, — тебе несдобровать.
Скарпхедин сказал:
— Хватит браниться с Храппом! Лучше мы ему шкуру в красный цвет окрасим.
Храпп сказал:
— Помолчи, Скарпхедин! Я-то уж не пожалею своей секиры, чтобы раскроить тебе голову.
— Еще посмотрим, — сказал Скарпхедин, — кто из нас чей труп забросает камнями.
— Убирайтесь домой, навознобородые, — сказала Халльгерд. — Мы теперь всегда будем называть вас так, а вашего отца — безбородым.

Он смешной сам по себе, особенно оскорбление в стиле «навознобородый» и «безбородый», но важно не это. После перепалки Халльгерд полностью пропадает из повествования. Сыновья Ньяла решают свой конфликт с Храппом, подкараулив на реке всю шоблу и убив их, но женщина, которая играла достаточно важную роль, просто исчезает. О ней нет ни строчки, ни полстрочки, ни даже упоминания куда она уехала и где живёт. Всё.

Либо скальду не было известно что случилось дальше, либо не было интересно, но сюжетная линия Халльгерд обрывается ни на чём. Для человека пишущего, для автора, мало-мальски знакомого с базовыми литературными принципами, подобное кажется невероятно диким. Но в этом и заключается настоящая прелесть саг.

Их сухость, их утилитарность, их предельная правдивость, постоянные перекрестные отсылки на реальных людей, реальные места, реальные события, должные смыть саму тень сомнений в словах рассказчика. Даже когда в повествование вплетается мистика, даже там скальды не изменяют себе, передавая события всё тем же сухим языком. 

Есть фраза: "На фотографии видны уши фотографа". Она про то, что автор оставляет отпечаток себя в произведении. Вот только в сагах этого нет, там автор лишь скрупулёзно передаёт события в том виде, в каком они были. Всё это составляют некую прелесть, которую нельзя найти в современной литературе. 

Это было искусство людей простых. Искусство не дворцов и не царей, не пресыщенных патрициев и не погрязших в деградации хлеба и зрелищ плебеев. Это искусство воинов, привыкших запечатлевать окружающую действительность без додумок, без художественного вымысла, даже без авторского почерка. Это нельзя назвать литературой в полном смысле этого слова, но именно это и делает саги по-настоящему великими.

Впрочем, я бы отошёл от истины, заявив, что всё скальдическое искусство таково. Ведь есть ещё эддическая поэзия и скальдическая поэзия, с её драпами и висами, сложным переплетением кеннингов. И вот в висах...

А, впрочем, для этого можно и отдельный блог накатать.