Победный флэшмоб."Наши милые следственные забавы"

С подачи Александра Нетылева. Мой отрывок с победой персонажа. Многобукафф, и сразу скажу, что боевых сцен здесь нет. Место действия — дворец накануне возвращения государя после пяти лет регентского правления.

***

Оковы на ногах и запястьях очень досаждали, и всё-таки осязаемая невозможность влиять на дальнейший ход событий давала право расслабиться и не терзаться поиском нового долга. В этой тьме, в этой пустоте, в этой неизвестности оставалось одно: выспаться впрок. И Овер отпустил себя в сон, в странной уверенности, что до светлой и неизбежной минуты освобождения никто его не потревожит. Кому и что от него может быть нужно?

C нескрываемым раздражением смотрел он на стражников, пришедших вести его на допрос. И уже вскоре, несколькими этажами выше, с непритворным любопытством слушал старшего следователя Гекрона.

— Вам известны причины ареста?

— Нет.

Бывший сослуживец не садился за стол, а свободно расхаживал по допросной, как делали многие следователи, как делал бы сам Овер. Теперь узник словно видел себя со стороны, и рисунок этого неторопливого движения туда-сюда, к массивному столу, к окну, к допрашиваемому забавлял своей предсказуемостью.

— Я расследую убийство регента Арелена, — произнёс Гекрон со значением, в упор глядя на арестанта.

— Начальство оказало вам высокое доверие. Поздравляю.

— Есть с чем. Убийцу мы взяли, и он признался. Я имею в виду исполнителя.

Каждая пауза в его словах неслучайна, каждый взгляд на допрашиваемого — это проверка, не выдашь ли (застывшим лицом, изменившейся позой, неосторожной репликой или неестественным молчанием) тот факт, что в его словах ты услышал больше, чем он сказал… 

— Я восхищён вашими успехами.

— Вы не спросите, кто он?

— Не спрошу. Вы и так мне скажете.

— А если нет?

— Если нет, я всё равно услышу или прочту об этом, когда меня освободят.

Гекрон усмехнулся, смерил узника взглядом и произнёс изменившимся тоном:

— Послушайте, Овер. Я следственный чиновник, и вы следственный чиновник, хотя и в прошлом. Мы видим друг друга насквозь, так что попробуем обойтись без этих словесных танцев. Я скажу вам всё как есть, и вы примете решение, от которого будет зависеть ваша участь. — Овер молчал, и старший следователь продолжил: — Личность убийцы мы установили сразу, это бывший гвардеец Порядка Кадвин Илис Теверис, он вошёл и вышел через ворота дворцовой тюрьмы, его видели и в самом дворце, в том числе сразу после происшествия… Его вина не вызывала сомнений с самого начала, гораздо труднее было доставить его сюда. Вы, я полагаю, представляете, что сейчас происходит в городе?

Овер ничего не ответил: со времени доклада Совету он был практически отрезан от внешнего мира — и лишь по косвенным признакам, по обрывкам разговоров и поведению дворцового люда мог сделать вывод, что всё идёт, как задумано, и столица в руках народа.

— Что же вы молчите? Представляете или нет?

— Представить я могу многое. Но что я могу знать?

— Позавчера, Овер, на Соловьиной улице произошло нападение на казнохранилище. Разбойники были очень хорошо вооружены, действовали умело и жестоко. В народ и в двери летели гранаты. Десятки раненых, семь погибших на месте.

Овер стиснул зубы и зажмурил глаза, словно его больно ударили. Разбойники, бросающие гранаты в народ, — самый большой его страх, и так кстати придумать эту подробность Гекрон не мог бы. 

— Что с вами? Я ведь ещё не сказал главного.

— Этому нет названия… Паскуда Даэрвел! Сначала развязал эту ублюдочную войну, а потом ещё и развратил свои войска настолько, что они стали торговать гранатами!

Старший следователь Верховного управления немного опешил от такого выплеска чувств. Однако вспомнил, что это всегда добрый знак, и стал рассказывать дальше:

— Головорезы ворвались в казнохранилище, там завязался бой. Но подоспевший отряд, из числа народных, ворвался следом и перебил злодеев… Так вот, присутствовавшая стража Порядка заметила в этом отряде двух людей, объявленных в негласный розыск. Это были беглый гвардеец Теверис и… ваш бывший охранник Астер Морьенс. Как вы понимаете, арестовать их там, при народе, было невозможно. Но ваш человек получил опасное ранение, и наши люди сообразили… понести его в госпиталь. Глупый Теверис увязался следом. Так их и взяли.

Следователь на допросе может лгать напропалую — об этом Овер не забывал ни на миг. Но всё, что он пока слышал, было слишком похоже на правду.

— Здесь, в этой же комнате, под давлением доказательств Теверис сознался в убийстве. Но рассказал, что действовал не по собственному почину, а руководили им вы, и всё придумали вы, и Морьенс был вашим сообщником. Морьенса мы сейчас пытаем. Как вы понимаете, его состояние нас несколько ограничивает, но вы же знаете, Арцейин очень хороший палач… Что же до вас, Овер, вы можете молчать или отпираться как угодно, но есть показания, косвенно уже подтверждённые, и регент Лател готов в любую минуту лишить вас дворянства за попрание Священного закона при подавлении восстания. Естественно, этого хотели бы избежать. Но убийство регента возмутило весь Совет, да и смелости у нашего законника напоследок прибавилось… — Гекрон ещё раз прошёлся по допросной и, остановившись перед арестантом, изрёк: — Вот, теперь вы всё знаете. И я жду от вас такого же чистосердечного рассказа — это избавило бы вас от пыток. Большего обещать, к сожалению, не могу. 

— Я не стану вам ничего отвечать. 

— Неразумно, — покачал головой следственный чиновник. — Да я много и не спрошу. Мне известно всё, кроме одного: зачем вы это сделали? Почему вы послали убийцу к Хранителю Городов и дорог? Зачем накануне возвращения государя вы убрали единственного регента, которого действительно любил народ? Почему не Даэрвела, которого так горячо ненавидите? Почему не нашего Соркона? По крайней мере, это мы бы все поняли, после того, как он с вами обходился.

— Прекрасно он со мной обходился, — возразил Овер. — Давал именно ту работу, в которой больше всего нуждалось Отечество. Всем бы такую опалу!

— Ну да, — хмыкнул бывший сослуживец. — Знаем-знаем, чего стоят пылкие изъявления лояльности в кандалах.

— Вы меня удивляете. Какая лояльность, кому? Совету Регентов остались считанные часы.

— Что такого мог сообщить о вас регент Арелен, что вы решили не допустить его встречи с государем? 

«Уж если от государя хотел скрыть, то вам расскажу непременно!» — мысленно усмехнулся Овер. Но вслух предпочёл не острить:

— Вы сами не верите, что я виновен. Я не стану отвечать на ваши дикие вопросы. Вы пытаетесь подставить меня и ложно осудить.

Гекрон вздохнул, развернулся к арестанту всем корпусом и, глядя в глаза, словно взывая к здравому смыслу, со всей убедительностью, на какую способен следователь, произнёс:

— Если вы невиновны, то можете и должны говорить в свою защиту. Я бы проверил, мне важна истина! Поймите же, что мы имеем только показания против вас, и молчание дорого вам обойдётся. Если невиновны, оправдайтесь. Если виновны, сознайтесь сейчас — вы сохраните достоинство и умрёте легко.

— Я не стану вам отвечать. И вы как умный человек должны понимать почему.

— Потому что подельник сдал вас с головой и гордость не позволяет вам это признать. Но ничего, пройдёт. 

— Я же понимаю, господин Гекрон, вам нужно от меня что-то другое. И чтобы получить это, вы изваяли красивую сказку про схваченного убийцу и его показания. Вам нужно заставить меня оправдываться. Вы, может быть, даже знаете, как именно я могу оправдаться. И хотите, чтобы, защищаясь от мнимой угрозы пыток, я ненароком сболтнул то, что вам действительно важно услышать. Так вот, ко мне такого подхода нет.

Разумеется, Овер не стал бы говорить всего этого, если бы действительно так полагал: когда есть сомнения в том, чего от тебя хотят, каждое слово — лишнее. Не раз бывало, что какой-нибудь злодей, хвастая на допросе своей умудрённостью и проницательностью, сам того не ведая, наводил его на верный след. Но в данном случае Овер не сомневался в сути обвинений, хотя и приказал себе не принимать на веру все эти складные рассказы об арестах и показаниях… Только гранаты, рвущиеся на улицах столицы, воспринимал он как ужасающую данность.

Старший следователь Гекрон действительно распутывает убийство одного из первых лиц государства. Старший следователь Гекрон совершенно правильно назвал исполнителя и того, кто за ним стоит. Он вообще не зря ест свой хлеб, этот старший следователь Гекрон, и как ему, честному чиновнику, догадаться, что устранение регента было высочайшей волей и должно остаться тайной вовеки? «Нам придётся отчаянно лгать друг другу несколько часов, от силы день». Овер вспомнил несколько суток, проведённых им в полковничьем мундире, и нагло и весело уставился на противника.

— Смотрите, не перехитрите самого себя, — ядовито отозвался тот. — Дворянство как девичья честь: потеряешь по глупости — поумнев, не воротишь.

— Чтобы шутить по-военному пόшло, надо сначала усы отрастить.

— Вы меня ещё поучите манерам!

Несколько мгновений Гекрон молча смотрел из окна во двор, потом подошёл к столу, взял из ящика дощечку с закреплённым на ней листом бумаги и несмываемым карандашом, и со злостью — искренней? — всучил арестанту:

— Довольно болтовни. Пишите. — И, заложив руки за спину, вполоборота к окну начал диктовать: — «Я, Милренц Норальд Овер, на службе не состоящий, отказываюсь давать показания по делу об убийстве Регента Хранителя Городов и дорог З.Р. Арелена». — Резко развернулся: — Написали?

Естественно, Овер даже не притронулся к карандашу.

— Вот оно, ваше «Я не стану отвечать»! Как дошло до дела, коленки-то дрогнули.

— Я не стану ничего писать, и показаний давать тоже не стану.

— Тогда я сейчас вызову двух понятых и буду задавать вам вопросы при них. Стоит вам увильнуть от одного-единственного ответа, и я пойду с протоколом к Соркону, Соркон к Лателу, а вас тем временем доставят в камеру пыток.

— Зовите понятых.

При любом раскладе, понимал Овер, любые показания гибельны. Кажется, что этому орлу из Верховного управления многое известно, в общих чертах он обрисовал всё правильно, но подробности стушевал — даже о сути «сообщничества» Морьенса не сказал ни слова. Но это не значит, что то, что прозвучало, установлено следствием, а то, что не прозвучало, не установлено. Упоминание любых подлинных событий и обстоятельств может придать вес тем смелым догадкам, которые следователь выдаёт за проверенные знания; попытка что-то правдоподобно исказить будет тут же замечена, потому что войдёт в противоречие с настоящим знанием, не выставленным напоказ заранее. Вывести из-под удара Морьенса, если того действительно арестовали и пытают, невозможно. Погубить — легче лёгкого. Да и Теверис, возможно, ни в чём не сознавался и никого не сдавал. Одним неосторожным словом можно и его обречь на казнь.

«Но положим, что Гекрон сказал чистую правду. И Морьенса с Теверисом взяли, и Теверис сознался. Так ведь додумался же сказать, что его подучил я, а не государь! Что же я, хуже него умею хранить тайны?» Но, сохраняя тайну, каждый из них троих осознанно отказывается от единственного оправдания.

К тому времени, как в двери допросной вошли двое понятых (двое стражников из тюремного коридора), арестант совершенно освоился с мыслью, что в худшем случае он сам, и Морьенс, и бедовый гвардеец Порядка погибнут мучительной смертью, и всё равно надо молчать до последнего. А в лучшем случае прибытие государя ничто не задержит, и все останутся живы.

***

Наверное, каждый следователь в стране хоть раз мечтал прийти к подозреваемому в камеру и развернуть перед ним красивый свиток с судейской печатью и подписью — постановление о лишении дворянских прав. Гекрону этого сейчас не то чтобы хотелось… У него не было выбора. 

Без этого Овер даже не воспримет его всерьёз; без этого всё рассыплется.

Впрочем, только на словах у него было всё схвачено и целых два регента горели желанием ему помочь. В действительности предстояло ещё убедить Соркона идти с ходатайством к им же арестованному Хранителю Закона, а уж как они там договорятся — представить трудно…

С невесёлыми мыслями, с нарастающим чувством тщетности следственный чиновник шёл на поиски своего начальника. Проходя под высокими сводами каменного тоннеля, соединяющего тюремное и дворцовое пространство, он увидел идущих встречно гвардейцев, ведущих под руки кого-то в длиннополом мундире и без шпаги. Белый дневной свет за их спинами позволял увидеть лишь тёмные очертания. По мере сближения Гекрон сперва различил, что мундир был алый, регентский; а потом узнал в арестованном Хранителя Порядка Соркона.

Гекрон понял, что пропустил события, несравнимо более волнующие, чем его расследование, и что в эту минуту мысли начальника, мягко говоря, заняты другим. Но, проходя мимо, сам не зная зачем, постарался поймать мутный взгляд Соркона и качнул головой: «Не признаётся».

Чувство тщетности в это мгновение захлестнуло его, как холодная, дурно пахнущая волна… И отпустило совсем. 

Уже спокойно, никуда не торопясь, старший следователь прошёл в своё управление, в свой кабинет, подшил протокол в дело и стал наводить порядок на столе и в шкафах, поминутно бросая взгляд в окно. Из-за выступа башни был ему виден лишь небольшой кусок двора перед воротами. В этом месте стояли в торжественном построении начищенные до блеска военные и, судя по всему, чего-то ожидали. 

Известно чего.

Потом, спустя долгое время, до слуха чиновника донеслись торжественные трубные звуки и рокот воинских приветствий.

Гекрон открыл потайной шкафчик, где хранились не только документы, выбрал нетронутую бутыль с дорогой имбирной настойкой, распечатал её, от души плеснул в рюмку.

— Радость! — крикнул он в пустоту кабинета, прежде чем выпить.

Времена Верховных управлений закончились, и не жаль.

Странно, что так бывает: то, что совсем недавно казалось важным и необходимым, в одночасье утратило всякое значение, хотя ничего неожиданного не произошло. Вернулся государь, Совет прекратил своё существование, все прежние заслуги, притязания, благосклонности, немилости и лояльности летят, что называется, с горки в омут. Даже Овер в тюрьме осознавал это яснее. Так что же мог ему предложить, чем мог напугать какой-то старший следователь какого-то уже призрачного Верховного управления? 

«Может быть, он и непричастен к убийству, — подумал Гекрон, убирая бутыль на место. — Любопытно, какие показания даст Теверис». Уже завтра в столице можно будет беспрепятственно проводить любые розыскные и следственные мероприятия, не придётся больше подниматься к истине по невещественным ступеням придуманных доказательств…

«А если причастен? Рано я перед ним раскрылся. Или правильнее сказать «поздно»? В итоге он будет знать, что его заподозрили, да улик не нашлось… Хуже не бывает. Зачем вы меня торопили, господин регент, куда вы успели?»

Но обо всём этом он беспокоился уже только вполсилы. Чиновничье предчувствие, которое редко ошибалось, твердило Гекрону, что дело об убийстве Хранителя Городов и дорог у него заберут.

«И не жаль».

Он уже собрался было домой, праздновать в кругу семьи, когда в мёртвой тишине Верховного управления раздался топот тяжёлых сапог и позвякивание доспехов. Через несколько мгновений дверь резко распахнулась (цепочка, которая должна была её удержать, отлетела и хлестнула по косяку):

— Старший следователь Гекрон?

— Чем обязан? — отозвался хозяин кабинета, с опаской разглядывая двух пыльных с головы до ног усачей в воронёных кирасах.

— Где государев посланник Овер? — сурово спросил один из офицеров.

Гекрон покачнулся, вспомнив и едва не озвучив прямой ответ: «В камере пыток».

— На втором подземном… Я покажу где. 

— Живее, — процедил сквозь зубы другой офицер.

Путь до тюрьмы пролетел быстро, как никогда; сразу за входными дверями присоединились ещё двое военных, у одного из них была переброшена через плечо перевязь со шпагой Овера.

Чиновник, как мог, ускорял шаг. Четверо офицеров следовали за ним молча, однако чувствовалось, что они злы как вепри — и неудивительно, наверняка сам государь приказал им освободить своего посланника, но тот словно испарился: ни в камере, где он числится, ни в помещениях для допросов его нет. Коридоры и лестницы сменялись, как перелистываются страницы при беглом чтении. Но, оказавшись у нужной двери, Гекрон ощутил острое желание исчезнуть прежде, чем её отопрут.

«Второй подземный» ни о чём не говорил его спутникам; деревянные и железные орудия скажут сами за себя.

Может быть, из-за глотка крепкой настойки обычная для таких помещений духота показалась старшему следователю тошнотворной. В очаге, под железной решёткой, горел огонь. Овер стоял в глубине камеры, прямо напротив входной двери.

— Ну что, получили от Соркона с Лателом, что хотели? — спросил он с усмешкой, прежде чем кто-либо ещё успел подать голос.

— Не застал, — сухо ответил Гекрон и немедля приказал тюремному стражнику расковать арестанта.

— Мой человек, Морьенс, где?

— В городе, — эти слова дались нелегко, как признание поражения.

Улыбка Овера расплылась до ушей.

Вскоре он снова был вооружён — и крепко обнимал офицера, подавшего ему шпагу. Потом они все переобнимались, восклицая: «Победа!» — и называя друг друга по имени. Тут уж всякому стало бы ясно, что эти пятеро — боевые товарищи, служившие вместе ещё в годы войны с Республикой. И старший следователь мысленно благодарил палача за непроявленное рвение в приготовлении к пыткам, за то, что, войдя, они не увидели Овера на чём-нибудь растянутым или подвешенным. Чиновник догадывался, что в таком случае получил бы не только латной перчаткой, но и кованым сапогом по рёбрам. И это вдобавок к долгосрочным неприятностям: доказывай потом, что не нарушал Священный закон.

А успей он получить от Латела постановление, что было бы тогда? 

С какой убеждённостью шёл он добывать разрешение на действия, которые навредили бы ему даже больше, чем подозреваемому! С каким усердием можно рыть себе могилу…

— Пойдём скорее! — решительно сказал один из усачей. — Во дворце есть места и получше, да и генерал, наверное, уже беспокоится!

Другой покосился на застывшего в мрачных раздумьях Гекрона:

— Не запереть ли эту рожу здесь?

Третий поддержал:

— Мне кажется, то, что он делал, называется изменой!

— Друзья, — запротестовал Овер, — нет здесь никакой измены! Это наши милые следственные забавы, непосвящённым не понять.

Гекрону отчётливо показалось, что бывший узник хочет сказать ему что-то ободряющее. Но тот лишь обвёл всех, включая стражу и палача, нежно любящим взглядом и вместе со своими освободителями вышел из камеры.

— Поспешим же к свету, к солнцу, как трава из-под земли! — пропел он уже в коридоре.

— Так уже, поди, стемнело, пока мы тебя нашли!

— А я про другое солнце!

Гулкие шаги и смех стремительно удалялись. «Всё-таки он мне поверил, — размышлял Гекрон. — Спросил про Морьенса. По какой причине он не стал спрашивать про Тевериса?»

***

Тусклые тюремные лестницы, сумеречный двор, ярко освещённые залы, гобелены и знамёна — всё это воспринималось одинаково прекрасным, с каждым вдохом грудь наполнялась ликованием, и каждое человеческое лицо казалось в высшей степени величественным или трогательным. В этот летний вечер, когда одна эпоха сменялась другой, на Овера обрушилось совершенное счастье. 

Во всех караулах замечал он воинов Арвига — подтверждение того, что дворец находится во власти своих. Рядом шагали свои. Они вели его к своим (вернее, он сам указывал им кратчайший путь в великом белокаменном улье). Но неповторимая сладость этой победы заключалась в том, что побеждённых не было. Потому что, в конце-то концов, своими здесь были все, и даже те, в чьих лицах читалась не радость, а страх.

«Они просто не смеют радоваться, — с покровительственной улыбкой думал Овер. — Их тревожит то, что на свет выйдут их вольные и невольные злоупотребления. Да разве кто-то ждал, что вы будете чисты, как яблоневый цвет? И где, во дворце! Достаточно того, что вы верны, у всех нас один государь, он вернулся, и это лучшее, что могло с вами произойти».

Какая кровопролитная смута назревала в стране, скольких бед, скольких потерь удалось избежать, может быть, в последнее мгновение! «Всех вас похитили из рук смерти. Это значит, что вы все ценны».

В означенном зале Овер никогда прежде не бывал, хотя много раз проходил мимо запертых гербовых дверей. Теперь он видел эти двери открытыми. И перед ними, и за ними было множество людей. Генерал Арвиг стоял у самого входа. Его внимание было обращено, главным образом, вовне: он то раздавал указания, то выслушивал донесения.

Один из спутников приобнял Овера за плечо и торжествующе предъявил командиру.

— Рад тебя видеть, Милренц, — тепло улыбнулся Арвиг.

В целом, вид у него был усталый и напряжённый. Он пригласил их пройти в зал, предупредив, что государь принимает регентов. Впрочем, за спинами сановников и офицеров решительно ничего не было видно. Столь плотная толпа даже в благоговейном внимании шелестела так, что можно было надеяться никого не смутить тихим продолжением разговора.

— Отчего так долго?

— Вы спросите, Ларс Эйальд, откуда мы его вытащили! Из пыточной!

— Ты что там делал? — искренне удивился генерал.

— Скучал и ждал допроса. Тут один следователь думал, я что-то знаю о смерти Арелена.

— Скверно.

Лицо Арвига омрачилось. Овер с умилением подумал, что даже этот мудрый человек, как и большинство людей на свете, считает, будто к признанию подбивают тех, на кого ясно указывают улики. 

— Надо проверить, на каких таких основаниях он подыскивался под государева посланника, — произнёс Арвиг. Это, должно быть, значило: «Дело мы у него заберём».